Они покурили еще минуты две, не говоря ни слова. Наконец, Никитос со злостью откинул окурок и глухо произнес:
– Слушай, Костян! Ты забудь про это, ладно? А если тебя кто-нибудь вдруг спросит, чем это мы, типа, занимались в понедельник, то скажи: «Сначала посидели в «Забавинском», а потом пошли по домам». Усёк?
– Как скажешь.
Тупость Короткова волновала его все больше и больше. Тот мужик, если он, конечно, очнулся, наверняка уже написал заявление в полицию. А если он так и не очнулся, то опера все равно пожалуют в их колледж. Короткому чего – он руками не размахивал и рта не открывал.
Никита потер ноющую щеку и почувствовал, как у него похолодела ладонь.
Костян заметил перемену в лице кореша и ободряюще хлопнул его по спине:
– Не очкуй, Никитос! Отмажемся. Не в первый раз.
Никита знал, что Костяну все было до лампочки. За этот пофигизм он и уважал его, и презирал одновременно.
– Эй, ребята, пятнадцатая группа! Вы чего еще не на уроке?
Курильщики нехотя задрали головы в сторону окна на втором этаже.
В окне показалась голова Аннушки.
– Идем, Аннпетровн, – хором крикнули приятели и двинулись к дверям здания.
– Это все Тонька, – шепнул Костян. – Если б не она, ничего б и не было!
– Ладно, забей! – также тихо ответил Коршунов. – Проехали.
Вслед за угрюмой парочкой прогульщиков в здание колледжа сферы обслуживания вихрем влетел второкурсник Королев. Он, как всегда, был весь в черном, но сегодня, к тому же, еще и необычно бледен.
Инок не спал всю ночь. Белая книжка, которую он подобрал возле раскрытой сумки, оказалась такой интересной, что прочитал ее целиком. Когда он перевернул последнюю страницу, за окном уже забрезжил рассвет. Юноша выключил лампу и в предрассветных сумерках отчетливо услышал какой-то новый шум. Только тогда он вспомнил, что кроме него в комнате находятся еще пять живых существ.
Из маленькой тесной клетки слышался громкий писк и звуки мышиной возни. Кеша подошел к клетке и вспомнил, что забыл дать зверью воды. От жажды пятеро зверьков уже не выглядели так умильно, как вчера в магазине. Они вставали на задние лапки и с остервенением грызли железные прутья. Они даже набрасывались друг на дружку, норовя укусить побольнее. Больше всего досталось толстой белой мыши: на ее шкурке были видны свежие капли крови.
Странный юноша пригляделся к борьбе своих питомцев, а потом включил верхний свет, настроил планшет и стал снимать новое видео. К нему в голову вдруг полезли неожиданные мысли.
«Вот так и люди, – думал он. – Когда сыты, то сидят смирно. А как только им не хватает самого необходимого, то могут загрызть друг друга».
Тут в комнату зашел сонный дед и поинтересовался, почему внук не собирается в колледж. Покосившись на клетку, он нахмурился:
– Чего-то им не хватает! Ты их напоил?
Но Иннокентий, не говоря не слова, выключил планшет, засунул его в свою черную сумку и пошел на кухню чего-нибудь перехватить. Он так не раздевался на ночь, поэтому собрался всего за пару минут. Ему не хотелось опаздывать на пару к Аннушке.
Дед долго смотрел вслед своему отпрыску. Он уже давно понял, что с парнем бесполезно разговаривать о чем либо. Тяжело вздохнув и прокашлявшись, он стал расследовать причины мышиной бузы. Уж в чем-чем, а разбираться в причинах, толкающих арестантов на мятеж, он умел профессионально.
Не найдя в клетке поилки, он помянул отпрыска нехорошим словом.
– Вот ведь гаденыш! Сам чаю напился, а питомцам даже водички не дал!
Кузьмич пошаркал в кухню, нашел там старую банку из-под хрена, открутил с нее крышку и наполнил ее водой. Чуть подумав, он налил воды еще в одну крышку.
– Что б тебя самого разорвало от жажды! – с тоской пробормотал дед Мошкин.
Вчера внук вернулся около полуночи без букета и без клетки. Он, Кузьмич, не стал его ни о чем спрашивать и ушел в свою комнату. Он даже принял таблетку, чтобы скорее заснуть, но не сомкнул глаз всю ночь. Сухие старческие руки затряслись мелкой дрожью. Неужели ему и дальше придется терпеть этого выродка?
Управившись с обслуживанием пушистых квартирантов, Кузьмич пошел в свою комнату. Там он пошарил рукой на верхней полке шифоньера и извлек оттуда маленькую голубую книжечку. Эту невзрачную брошюрку он пару недель назад приобрел в ближайшей в церкви, когда ходил послушать певчих. На обложке была напечатана фотография мужчины преклонного возраста с крестом на груди. У гражданина была жидкая борода и очки в массивной оправе. Он писал в своей книжке, что следует с пониманием относиться к молодым родственникам и молиться за них.
«Хорошо тебе антимонию разводить! – подумал полковник Мошкин про благообразного клирика. – Небось, в молодости сам грешил не хуже меня. Но в вашем ведомстве работа с сиротами хорошо поставлена, это вы молодцы. А мне теперь куда деваться?»
Пролистав несколько страниц, дед Мошкин отложил брошюрку.
Года полтора назад он повел внука в ведомственную поликлинику, к которой был прикреплен пожизненно.
– У вашего родственника редкая форма амнезии, вызванная шоком и травмой черепа, – сказал ему майор медицинской службы. – Вам просто повезло, что у него вообще сохранились способность распознавать речь. Вы, товарищ подполковник, побольше с ним общайтесь. Существует возможность ремиссии, но не исключено, что он так и останется…
Он хотел уже добавить «идиотом», но пожалел сникшего ветерана. Тот был совершенно не готов к главному испытанию в своей жизни.
– Да куда ж мне с ним теперь? – растерянно произнес дед Мошкин. – Он девять классов закончил на год раньше сверстников. Он, между прочим, подавал такие надежды! У парня были такие выдающиеся способности к компьютерам…
Но врач – немолодой чисто выбритый мужчина – лишь покачал головой в белой шапочке:
– Забудьте об этом. Я вам выпишу справку во ВТЭК для оформления инвалидности. Если вам трудно его дома держать, устройте его в какое-нибудь ремесленное училище, или колледж по-нынешнему. Там им льготы дают за инвалидов, так сто его возьмут. Да, чуть не забыл!
Он перестал писать и серьезно посмотрел на Мошкина:
– Постарайтесь развивать его память. Пусть побольше заучивает наизусть. Стихи какие-нибудь. Хоть Бродского какого-нибудь, хоть Пушкина.
Золотая ручка снова резво заскользила по разноцветным листочкам. Мошкин понял, что теперь должен пожизненно исполнять свой приговор.
Психиатр, наконец, закончил писать и протянул ему справку:
– Желаю Вам успеха, товарищ подполковник! Не унывайте! У вашего внука могут совершенно неожиданно открыться новые способности. Ведь у него такая звучная фамилия, – он улыбнулся уголком рта и похлопал пациента по плечу: – Давай, Иннокентий, не подводи деда!
Вспомнив тот разговор, Анатолий Кузьмич снова тяжело вздохнул, а потом достал из секретного конверта две тысячные бумажки. Затем он неторопливо оделся и вышел из дому, даже не позавтракав.
8
На следующей перемене Тонька подошла к Коршунову и, взяв его под локоток, отвела в сторону.
– А ты крутой, Никитос! – с лукавой улыбкой сообщила она. – Здорово ты вчера того мужика отделал!
Заметив синяк на его скуле, она состроила жалостную мордочку:
– Бедненький! Болит?
– Отстань! – Никита не слишком вежливо дернул плечом.
Тонкая не поняла:
– Ты чего?
– Ничего! Тебе бы только развлекаться! Ты хоть понимаешь, что я под статью могу попасть? Мне же уже восемнадцать!
Тонкая не понимала:
– За что?
Она смотрела на него, по-детски вскинув аккуратно выщипанные брови:
– Ведь ты его не убил!
– Ага, ты все у нас знаешь, продюсер хренов! – в сердцах воскликнул Никита и тут же осекся. – Ладно, Тонь, проехали. Ты, короче, забудь об этом, оки? А если тебя вдруг кто-то спросит: «А чем это ты занималась после колледжа в понедельник?», то скажи, что поехала домой. Домой, поняла?
– Ну, если ты так хочешь…– протянула она. – Но кто меня так может спросить? Не Аннушка же!
Никита вдруг снова нахмурился и, оглянувшись по сторонам, потянул ее за лямку рюкзака:
– Дай мне свой планшет!
Тонька возмутилась от такой наглости и резко отдернула полосатый рюкзачок на себя:
– Зачем он тебе? У же тебя свой есть!
Но Никита не сдавался. Убедившись, что их никто не видит, он ухватился за хвост неизвестного животного, пристегнутый к полосатому рюкзаку.
– Отдай на шесть секунд!
– Зачем?
Тонька уворачивалась, как пантера, но в глазах Коршунова больше не было ни капли вчерашнего интереса к девочке с малиновыми волосами.
– Слушай, кончай дурочку валять! – строго сказал он. – Вадик все снимал вчера на твой планшет. Дай мне, я убью этот файл.
Но Тонька лишь оскалила ровные крупные зубы и, точно дикая кошка, выгнула спину дугой. Потом она резко рванула рюкзак и побежала от своего преследователя, грохоча по коридору своими полуармейскими сапогами на толстой подошве.
Никита на секунду растерялся, но тут раздался звонок, и ему навстречу выбежала целая орда первокурсников. Он погнался было за Тонькой, но ему преградил путь сам директор Скрягин.
– Коршунов, стоять!
Никита инстинктивно повиновался.
– Ты что, совсем рехнулся? Вот, подожди до апреля – на плацу побегаешь! А теперь быстро в класс!
Обескураженному Никитосу ничего не оставалось, как поплестись в аудиторию, сжимая к кулаке Тонькин меховой хвост. Вид у него был воинственный: он решил потеснить Брееву и сесть рядом со своей вчерашней симпатией. В классе, однако, Тоньки не оказалось, и ему пришлось занять свое обычное место слева от Костяна.
Урок правоведения шел своим чередом, когда он получил от СМС-ку от Тоньки: «Приходи ко мне сегодня. Будем снимать клип с танцем живота». Он тут же поднял руку и попросился в туалет.
В поисках беглянки он обошел все три этажа, но везде было пусто. Наконец, он заметил знакомый черно-розовый свитер под лестницей, возле гардероба. Она сидела к нему спиной и, по всей вероятности, слушала музыку, мотая головой в такт.