И ждала.
Часов мне не оставили, однако я боролась с подступающим сном так долго, как только смогла. Не знаю, когда я сдалась, но, проснувшись уже утром, под пение птиц, поняла, что ничего не изменилось.
За мной никто не пришел.
Искра исчезла, растворилась в неожиданно сильных горечи и разочаровании.
Чего я ждала, на что надеялась? Что, вернувшись после очередного длинного дня, Дрэйк вспомнит об отвергнутом им подарке? Поинтересуется, как Нордан распорядился рабыней? Наверное, за делами и суетой Дрэйк уже и забыл, что я существую где-то в глубине его дома.
Я отсчитывала время по солнцу. Подолгу сидела возле окна, думая о ерунде. Поздним вечером, предварительно убедившись, что под деревьями вокруг дома никого нет, создавала из сияния звездочки, сугубо для тренировки пальцев и ради любования серебряными искрами, сплетающимися по моей воле то в один узор, то в другой. Бродила по комнате, разглядывая старую мебель и серые стены. Когда, для кого оборудовали эту каморку? Кто приказал — нынешние хозяева или те, кто жил здесь прежде? Братство не сидело на одном месте, путешествуя по миру, постоянно переезжая из города в город, из страны в страну. Не думаю, что особняк построен Дрэйком или даже Норданом. Наверняка снимают либо купили.
Поднос с едой Пенелопа приносила трижды в день. Всякий раз на тарелках оказывалось довольно много снеди для меня одной. Я не решилась спросить у девушки, ее ли инициатива мое обильное питание или же меня откармливают, словно гуся перед праздником.
Как, впрочем, не решилась спросить и о Дрэйке.
Пенелопа всегда улыбалась и держалась так, точно заходила между делом проведать больную соседку. Спрашивала, как я, не нужно ли мне чего-то из необходимых вещей, говорила о погоде и не более. Я предпочитала отвечать вежливо, но односложно, как разговаривала раньше с другими рабами у Шадора. Мы понимали, что всех нас рано или поздно продадут и мы никогда не увидимся вновь, поэтому негласно избегали завязывать какие бы то ни было отношения. У каждого хватало своей боли расставания, и никто не стремился добавлять новую ее порцию.
О моей участи Пенелопа тоже не упоминала. О побеге я не думала. Да и куда я пойду в чужой стране, без документов, без денег и с клеймом? Меня схватит первый же встреченный патруль и в лучшем случае вернет хозяину. О худшем размышлять не хотелось, равно как и о возможном наказании за побег.
На следующий день Пенелопа спросила, не нужны ли мне книги или журналы для коротания избытка свободного времени. Удивленная, я согласилась на книги и вскоре девушка занесла несколько томиков. Сборники поэзии, старинных баллад и сказок, история становления Эллорийской империи, любовный роман, безмерно меня поразивший самим фактом наличия среди остальных книг. Хотя, возможно, роман принадлежал Пенелопе или кому-то из горничных. Первым я взяла сборник сказок и читала до глубокой ночи.
Часть меня мечтала, чтобы эта ленивая, будто разморенная полуденным зноем жизнь в тишине и покое чердачной каморки не заканчивалась. Чтобы мне и впредь приносили еду и книги и разве что еще погулять выпускали и все стало бы совсем хорошо. Чтобы забыли о том, для чего меня предназначили.
Другая напоминала, что так не будет, так не может продолжаться вечно. Что это всего-навсего иллюзия, передышка, затишье перед бурей, а буря может разразиться в любой момент. Что нельзя жить в четырех стенах, видя мир лишь через окошко.
И буря пришла, накрыла с головой сумрачным вечером.
Я поужинала и читала, сидя на кровати. За эти дни я привыкла к скрипу ступенек ведущей на чердак лестницы. Она методично скрипела в течение дня, когда Пенелопа поднималась и спускалась по ней, и по ночам, одиноким жалобным стоном, не раз вырывавшим меня из объятий сна. Девушка всегда заходила спустя некоторое время, чтобы забрать поднос с грязной посудой, поэтому, заслышав равномерный скрип, я не удивилась, только отвлеклась на секунду от сборника сказок, окинула быстрым взглядом комнату, убеждаясь, что все тарелки и столовые приборы собраны на подносе на столе.
Двукратный поворот ключа в замке, вкрадчивый шорох отворяемой двери.
Тишина.
Ни шагов, ни приветствия. Лишь ощущение тяжелого взгляда.
Я подняла голову от книги и столкнулась с синими глазами. Таилось в них что-то непонятное, тень недоумения и задумчивого интереса, но почти сразу она исчезла за холодной насмешкой.
Уже несколько несчитанных дней я видела только Пенелопу да изредка из окна — того черноволосого паренька. И вдруг явился хозяин. За мной.
— Надеюсь, отдых пошел тебе на пользу.
Господин желает узнать, набрал ли праздничный гусь нужный вес?
— Встань.
Я закрыла и отложила книгу, поднялась.
— Опять какой-то балахон, — поморщился с досадой Нордан, развернулся и вышел в коридор. — Хотя Дирг с ним, пусть Беван дальше сам с твоим гардеробом разбирается, если он вообще решит тебя одевать. Идем.
Беван? Тот самый, который должен приехать через четыре дня? Выходит, четыре дня уже прошли?
— Куда? — спросила я невольно.
— Пока — куда я скажу. Потом — куда прикажет твой новый хозяин.
Новый хозяин?
На пороге я пошатнулась, ухватилась за дверную раму. Он меня перепродал?
Нордан замедлил шаг, обернулся. Мрачный, злой взгляд хлестнул плетью, мужчина вернулся, взял меня за руку выше локтя и практически потащил к лестнице.
— А чего ты ожидала? Думала, так и будешь сидеть на чердаке до скончания времен? Я потратил на тебя определенную сумму — не такую уж и маленькую, — и хочу хоть как-то окупить свои вложения. По-моему, это вполне естественное и закономерное желание, как ты считаешь?
Узкие ступеньки заскрипели, и мужчина выругался.
— Надо что-то сделать с этой дурацкой лестницей.
Я старалась не отставать и только закусывала нижнюю губу, когда пальцы на моей руке сжимались слишком сильно, но ноги слушались плохо и на первый этаж Нордан свел меня едва ли не волоком. Даже странно, что я нигде не споткнулась, не упала, не полетела кубарем ни с одной из лестниц. И надежда на то, что новый хозяин будет лучше нынешнего, не помогала.
В маленьком зале с высокими окнами и фортепиано в углу мужчина остановился, отпустил руку и повернулся ко мне. Осмотрел с ног до головы внимательно, критично. Одернул длинное желтое платье, которое, как и все вещи Пенелопы, было мне широковато, особенно в груди и бедрах, зато не стесняло движений и скрадывало угловатость фигуры. Провел ладонями по моим волосам, приглаживая. Судя по недовольству во взгляде, запоздало вспомнил о необходимости причесать товар перед продажей. Снова осмотрел.
— Инструкция та же, что и в прошлый раз, — голос сух, словно мертвый источник. — Ты милая, покорная, готовая исполнить любую прихоть хозяина рабыня, уяснила?
— Да, господин, — ответила я тихо.
Нордан направился к двустворчатой двери в конце зала, распахнул. Я последовала за мужчиной.
— Я вернулся и не один, — торжественно объявил Нордан с порога. — Бев, позволь преподнести тебе скромный, но крайне приятный подарок в знак моих искренних сожалений и извинений. Уверен, ты оценишь его по достоинству.
Мужчина отступил в сторону и втолкнул меня внутрь. И первое, что я увидела — изумленное лицо Дрэйка, сидящего в кресле цвета спелой вишни.
— М-м, Норд, ты решил разнообразить наш вечер интересной компанией? — прозвучал незнакомый мужской голос. Слишком приторный, насмешливый, царапающий скрытыми в обманчиво мягкой лапе коготками. Пока только слегка, играючи, но не сомневаюсь, что эти выпущенные на всю немалую длину коготки способны как ранить, так и убить. — Прекрасная мысль, одобряю. Правда, не маловато ли ее на нас троих будет?
— Ты не понял, Бев. Девчонка не для нас, а для тебя. — На плечо легла тяжелая рука. — Сая, поклонись нашему собрату Бевану.
Поклонись. Сидеть. Лежать.
Как собачонке командует.
И какой поклон желают видеть господа — принятый в высшем свете легкий наклон головы, поясной поклон или сразу пасть ниц?
Будь что будет.
Реверанс. Не глубокий, средний — не перед особой королевских кровей приседаю. И глаза можно не поднимать — за последние недели я привыкла изучать полы и чужую обувь.
— Прелестная невинная рабыня из самого храма непорочных дев в Сине в твое личное пользование. Чуешь, какой дивный аромат? Такой только у настоящих, выдержанных девственниц бывает. — Рука с плеча исчезла. Нордан отошел, зашуршал бумагами. — Один росчерк, и она вся твоя.
Быстрые шаги, на моих плечах другие руки, теплые, бережные, поднимающие из реверанса.
— Извини, Беван, но, похоже, вышла ошибка. — Дрэйк отпустил меня и приблизился к Нордану. Молниеносным движением выхватил из его руки знакомое свидетельство на собственность, достал из кармана жилета перо и, положив бумагу с зелеными виньетками по краю на кофейный столик, начал заполнять пробелы, где указывалось имя владельца. — К сожалению, Норд позабыл, что эта рабыня уже принадлежит мне.
Широкая, размашистая подпись, и Дрэйк, спрятав перо обратно в карман, продемонстрировал свидетельство Нордану.
— Будешь оспаривать? — уточнил Дрэйк невозмутимо.
На мгновение показалось — будет. Глаза похолодели до светлого льдистого оттенка, уже не синие, скорее голубые. Вызов во взгляде, лицо застыло маской неприязни, настолько яркой, жгучей, что захотелось броситься вон из гостиной вопреки тому, что неприязнь эта обращена не на меня.
Пока не на меня.
— Занятная, должно быть, рабыня, — насмешливое замечание Бевана разбило напряжение чуткой, выжидающей паузы.
В поле моего зрения появилась новая пара ботинок. Коричневые, начищенные. Я подняла взгляд на мужчину передо мной. Высокий. Моложе. Короткие каштановые волосы тщательно, подчеркнуто небрежно растрепаны. В глубине карих глаз, как и у Дрэйка, вспыхивали искры, но не рыжие, а золотые, рассыпались сухими песчинками. Хорошо сложен и даже одежда не могла смягчить линий тренированного мужского тела. И красив — той идеальной, далекой, эфемерной почти красотой, что свойственна скульптурам богов. Красотой, скрывающий холодный, бездушный камень.