– Вы-вы,– заикается Ренат,– вышка у-у-пала,– ну да, тут заикой станешь. Но меня смущает не это. Солдат совершенно не пострадал. Только испугался, оглох и пылью присыпало. Это странно. Если высота самой вышки метров двадцать пять, да сама сопка, на которой она стоит над ПЗ [8], триста метров – не меньше. То площадка наблюдения летела вниз метров сто, пока не грохнулась вдребезги на почти вертикальном склоне сопки. Нет, ну вы гляньте. Он еще и улыбается! Наверно, со страху, от радости, что пронесло.
–Шакиров! Да ты в афганке родился!– Уши отпускает. Я начинаю нормально слышать.– Как ты смог-то?– Шакиров опускает очи в землю и мнется. Он явно не решается мне сказать правду, а лгать ему очень не хочется, потому, что он мой приказ нарушил. А несение службы по охране гос-границы – это выполнение боевой задачи. А за невыполнение в мирное время… А у нас война, но мы еще этого не поняли. Выручает Боря. Он мне кричит из-за спины бывшего часового:
–Таарищ лейтенант! Он сейчас рожать будет до завтра! Просто посрать он спустился с вышки! Спустился за сопку, под вышку, сбоку по тропе, но в сторону, чтоб с заставы и опорного никто не увидел. Сел. Штаны спустил. Двинул свой канат из толстой кишки наружу. А тут, ка-а-ак перданет, там, в Ашхабаде. Вышку под сопку, его кувырком, а автомат в пыль полетел. Только ушибся малость,– быстро доложил Боря. Шакиров виновато улыбнулся.
–Ладно. Вышку тебе на дембель оставим. Восстановишь,– Шакиров повеселел.– А где стрелки?– озаботился я своими подчиненными.
–Так наверху они, там, где вышка стояла,– ответил сержант,– я им приказ, как положено, под козырек отдал,– доложил Боря.
–А что двоих-то оставил?– спросил я и поздно спохватился. Боря уже начал отвечать на мой вопрос под насмешливым взглядом и вздохом стоящего рядом стрелка.
–Так связи ж нет, а ракеты беречь надо. Если что серьезное, то второй прибежит и доложит,– логично ответил на мой вопрос сержант.
«Как я сразу-то не сообразил! Эх, лейтенант – учись у сержанта, пока он жив. Ладушки»,– говорю я сам себе мысленно. Умеют у нас сержантов готовить в ШСС – школе сержантского состава. Методы гестаповские, зато берут только добровольцев. А выпускают через шесть месяцев почти готовых офицеров с вечным двигателем в жопе и полным отсутствием хотения спать, ну разве что часа четыре в сутки. Однако желание и умение дрючить личный состав имеют все выпускники Школы СС [9]– на уровне инстинкта.
–Шакиров со мной, будешь связным. Боря – давай на заставу, посмотри, что там, и помоги Иванову, если надо. Потом, через час, в четыре, всех собирай возле убитых лошадей. Каптера ко мне пришли. Давай. Действуй.– Озадаченный солдат или сержант раз в сто надежнее бездельника. Проверено.
–Ага,– не по-уставному ответил мой сержант.– Швец – за мной!– и потянул короткой командой за собой стрелка. Кто-то бесцеремонно цапнул меня за поцарапанную руку и сказал откуда-то снизу:
–Разрешите, товарищ лейтенант.– Наш вне-штатный санинструктор рядовой Черныш чем-то болючим протирает окровавленное место на руке. Я и не заметил, когда поранился. А он с земли, где лежит его сумка с зеленым крестом, докладывает мне о потерях.– Живые все, только повару, дежурному связисту и дежурному по заставе прилетело. Повару по ноге и по плечу. Ушиб. Печка спасла, русская. Больше испугался. Уже ужин готовит. Связиста спасло то, что вы измордовали их с дежурным. Он в каске сидел. А дежурный покурить вышел на крыльцо. Так его упавшая акация слегка придавила кроной и поцарапала, когда в дверь заставы толкнула.– Тут, конечно, понять все так сразу – не разберешь без упоминания о нашем коменданте. Но теперь с нас со всех ему бутыль со спиртом, а лучше бочка. Хотя перед этим все хотели ему цистерну с ядом подарить, как в мультике, безвозмездно и от всего сердца и нашей души. От каждого, так сказать,– по отдельности.
Потому, что таки да, и нас наш «дебильный» комендант спас. А был он для нас – самка он койота, шакала и опоссума, паскуда. И еще этого, вонючего американского зверя скунаса, что ли? Забыл, как зовут, но очень противного. Почему опоссума? Да в голову пришло. Ну да, если бы не его, коменданта, извращенная привычка сыпать соль на раны подчиненных застав, нас бы тоже пришлось так бы добивать, как лошадей, наверное. Так что должок у нас перед комендантом. Особенно у связиста.
Нет на заставе никаких развлечений. Телик с туркменскими программами передач скучно смотреть. А тут чемпионат мира по футболу. Затрясся личный состав заставы в ожидании и нетерпении. Просьбы мне сыплет народ, чтоб включать дизель на время трансляции матча по телевизору за счет ночи – днем. И даже занятия заменить на просмотр футбольных матчей. Ну, совсем больные у меня подчиненные. И я так же думаю. Про себя, мысленно, чтоб никто не услышал. А комендант, оказывается, думает совершенно иначе. И, в отличие от меня, он предвосхищает наши действия. Эх, мне бы так научиться! За неделю до начала первой встречи на чемпионате он присылает теле-фонограмму за своей подписью. В ней, на основании разведывательных данных и в связи с ухудшающейся обстановкой, планом боевой подготовки и требованиями округа, приказывает провести тренировку по действиям личного состава в условиях, максимально приближенных к боевым. На этой тренировке отработать по-настоящему выход заставы на опорный пункт по команде «Тревога» (война или вторжение на «нашу» территорию войсковых групп и банд). И со всеми сопутствующими мероприятиями. То есть: вывоз имущества, продсклада, склада арттехвооружения на опорный пункт заставы в заранее подготовленные места. Оружейка разбирается, само собой, снизу до верха и слева направо – по пирамидам. Весь личный состав в свободное от службы время ходит с противогазами, вещмешками с ОЗК [10], касками. И житие личного состава вместе с командным, там, в окопах, в течение двух недель. Каска на голове вне зависимости от службы. И даже, если сможешь, то и спи в ней. Вся эта кутерьма неожиданно, и по длительности – в месяц. Инструктажи, накачки, проверки готовности, ремонт опорного, подготовка мест под временные склады, куча мелочей доработки. Ну, и к началу чемпионата мира, в день открытия, после обеда, всей комендатуре подается команда «Тревога» в 15.43 по местному времени. И мой дежурный связист пренебрегает требованием коменданта быть готовым к войне. И сидит на связи, совершенно не озаботившись каской. Комендант звонит через две минуты после объявления тревоги на заставу.
–Газон – триста пятьдесят, ефрейтор Бойко,– отвечает ему один из братьев-близнецов-связистов. Комендант не в духе, настроение ноль. Его, видать, тоже чем-то из отряда напрягают. И сидит он на своем опорном пункте в комендатуре или еще где-то, как и оказалось впоследствии, и материт тех, кто запланировал эти учения для него. Оказалось, что комендант сидел на нашем 11–12 и звонил с розетки связи [11]на блочке [12]. Хитер начальник комендатуры.
–Ефрейтор!– рычит в трубку комендант.– У тебя каска есть?– Как он это узнал, бог его знает да опыт его личный. Каски у ефрейтора нет, она еще в оружейной комнате. А на хрена ее надевать? Все ж не по-настоящему, так, учения. Игры.
–Есть,– без запинки отвечает ефрейтор, думая, что по телефонной трубке не видно, во что он экипирован. Так и комендант не дурак.
–Где?– требует уточнения товарищ капитан.
–На голове, товарищ капитан,– не теряет самообладания и нахально врет в трубку солдат.
–А ну, постучи по каске,– ехидно заявляет комендант и сводит на нет солдатскую смекалку моего воина. Ефрейтор не сдается и стучит эбонитом трубки по ближайшему металлу на своем столе – по аппарату системы.
–Ах ты, пройдоха, мать-перемать,– ревет комендант в трубке,– да я тебя…– После пояснений коменданта по поводу кар и неуставных извращений, на которые способна офицерская выдумка, лицо связиста становится белым как мел.
–Есть, товарищ капитан,– отвечает он в заключение и, положив трубку, мчится галопом в оружейку за каской.
«Уазик» коменданта врывается на заставу через пять минут после разговора со связистом. Товарищ капитан не удостаивает комнату связи своим посещением, где его ждет трясущийся связист в каске, бронежилете, с укомплектованным вещмешком, автоматом и полным БК. Вся мощь виртуозного недовольства коменданта валится на мои плечи. Связист без каски играет роль самого активного негативного элемента в аргументах о моей командирской полноценности. Комендант уезжает, а я не остаюсь в долгу у всех моих связистов. Я тоже великий извращенец и воспитываю личный состав через коллектив, руки и ноги, попирая устав. Так доходит быстро. Приказ прост и убийственен для дежурного связиста. Если он посмеет хотя бы на секунду снять с себя что-то из вооружения на нашей псевдовойне, то у дежурного по заставе я изыму телевизор из комнаты отдыха. И хер он у меня будет смотреть футбол на центральном проходе, куда выносит вечером телевизор, пока мы все прохлаждаемся на опорном и слушаем трансляцию футбольных матчей по радиоприемнику. Поэтому связист сидит в каске, а его неусыпно пасет дежурный в той же каске, бронежилете, при штык-ноже и автомате с полным подсумком. Пятый магазин присоединен к автомату. Зато они могут смотреть и слушать футбол, оба. Потому как в здании заставы остались, а мы все на опорном, в окопах и блиндажах. Ждем, когда комендант отбой даст этой игре в войну. И вот, когда чемпионат мира вступил в полуфинальную стадию, а мы замерли и ловим каждое слово из моего радиоприемника, тут как вспыхнет! Да ка-ак трясанет! Потом, как швырнуло, кого куда и обо что. И по ушам грохотом. Приемник опрокинулся с самодельного стола, шипит как перед смертью гюрза, и ни хрена не видно в пылюге, что заволокла все вокруг. Называется – посмотрели и послушали футбол. Да. В общем, если бы не комендант и его учебная «Тревога», завалило бы нас обваленной крышей на заставе, как лошадей на конюшне. А так – легко отделались. А связиста как раз по каске падающим потолком и приложило. Дежурному броник жизнь спас, когда дерево на него завалилось. А вот повар готовил обед и был в узости между печкой и стеной, где замешивал тесто на вечернюю выпечку в большой деревянной бадье. Там его Иванов и нашел, приваленного большими стропилами сверху. Вот артист. Не хотел уходить, пока не разобрали весь мусор над его головой. Тесто он, видит