И тихо сидела с ним на скалах у Дамсель-Пойнта, когда в десять лет ему невыносимо было находиться в доме, где умирала мать. Верити не сказала ни слова, пока Росс мужественно силился сдержать слезы.
Потом, в семнадцать, она так стремилась попасть на бал в Труро, а ее отец Чарльз хохотал от одной только мысли о крепкой малышке Верити, танцующей гавот, с ее-то унылым видом.
— Зачем ты туда ходишь, чтобы стоять в углу и глазеть на других? Пфф! — бездумно вопил он в своей жестокой манере. — Лучше дома сиди, больше пользы принесешь.
Но в итоге победа осталась за ней. Она вышла замуж за Эндрю Блейми наперекор семье и мнению общества и прожила много счастливых лет с мужем в их славном доме во Флашинге.
А сын, хотя и доставил им проблем в юности, теперь стал капитаном пакетбота. В 1826 году Росс с Демельзой отправились с ним в Нью-Йорк, чтобы отпраздновать пятидесятую годовщину декларации независимости. Между делом Росса весьма впечатлило, каким уважением пользуется Эндрю среди матросов, не прибегая к привычным жестоким мерам воздействия.
Часы на каминной полке пробили одиннадцать, и Росс вытряхнул трубку, поставил заслонку перед камином, задул свечи. Прежде в такие зимние вечера, когда ветер дул с северо-востока, они поддерживали огонь в очаге гостиной всю ночь напролет, но не в спальне, потому что ветер попросту задует дым обратно в дымоход.
Но с этой проблемой Росс разобрался уже с десяток лет назад, когда они начали строительство нового крыла дома с роскошной парадной дверью, которой редко пользовались, светлой гостиной и просторной столовой только для гостей, широкой главной лестницей и дополнительными спальнями наверху.
Сейчас он поднимался по узкой задней лестнице с привычным скрипом — в комнату, где спал всегда, сколько себя помнил, в спальню, которую делил с Демельзой почти пятьдесят лет.
Она почти уснула и дышала с легким хрипом. Демельза редко простужалась, но похоже, на сей раз заболела.
Раздевшись и натянув холщовую ночную сорочку, Росс осторожно, чтобы не разбудить жену, пробрался в кровать, откинулся на подушки и лениво намотал на палец ее длинную седую прядь.
Да, печально потерять Верити, но она прожила счастливую жизнь. И именно Демельза изменила ее судьбу, свела с Блейми. Демельза знала ее без году неделю, однако же поняла ее сердце гораздо лучше, нежели сам Росс, знавший ее всю жизнь.
Именно Демельза настаивала, что любовь важнее всего на свете, важнее медных шахт, семьи и всех мерзких сплетен вместе взятых. И она оказалась права, как, впрочем, и всегда, ведомая внутренним чутьем, которое Росс редко понимал, но научился доверять.
Были в его жизни времена, когда он держался за каждый момент счастья и при этом боялся, что оно мимолетно и может навсегда исчезнуть. Вполне возможно, боязнь возникла из-за смерти матери в том возрасте, когда утрата ощущается особенно остро, а вслед за этим через год последовала кончина младшего брата.
И похоже, этот страх оправдался, когда он вернулся домой после военных похождений и обнаружил, что любимая Элизабет бросила его ради кузена.
Однако уже много лет назад Росс пришел к пониманию, что счастье всегда находилось рядом с ним, только руку протяни. Случайная встреча на ярмарке в Редрате каким-то неведомым образом подтолкнула его спасти уличную замарашку и ее чумазого пса и привезти обоих домой в Нампару.
Зачем тогда зацикливаться на утраченном? У него есть дом, жена, дети, внуки. Он жив, у него есть будущее. Гарри и Рейчел нынче вечером доверили тайну, надежду — совсем скоро станет точно известно — и радость от этого события поможет сгладить печаль.
Завтра он расскажет об этом Демельзе — к тому времени она уже сможет разделить эту радость. Росс улыбался, глядя, как она спит подле него.
— Доброй ночи, любовь моя, — пробормотал он, подтягивая одеяло на плечи.
Глава пятая
Прежде такая цветущая Демельза вела теперь отчаянную борьбу с лихорадкой. Даже к Рождеству она все еще кашляла и ощущала упадок сил. Ей не очень-то хотелось обращаться к доктору — вот если бы Дуайт был здесь, она бы ни секунды не сомневалась.
Но Росс решительно отмел ее возражения, и в конце концов она согласилась вызвать доктора Лиддикоута, который недавно открыл практику в Сент-Агнесс. Она позволила себя осмотреть и даже проглотила несколько противных микстур.
По сложившейся традиции Полдарки из Нампары, Полдарки из Тренвита и Энисы из Киллуоррена по очереди устраивали рождественские приемы для соседей. В последние годы к ним присоединились Харриет и Рейчел из Фернмора, и вечера получались даже более веселыми.
В 1836 году эта приятная обязанность выпала Полдаркам из Тренвита.
Конечно, будет не хватать Энисов. Но статная испанка Амадора, жена Джеффри Чарльза, была рачительной хозяйкой, преисполненной решимости сделать все, чтобы ее гости хорошо повеселились. Несколько недель без отдыха она выбирала рождественские пудинги и пикантные вина, и плела праздничные украшения из плюща и остролиста, розмарина, омелы и длинных алых лент.
В сочельник Росс с Демельзой приехали на двуколке вскоре после полудня, тогда как Гарри и Рейчел отправились из сторожки пешком — Рейчел настояла, что прогулка пойдет ей на пользу, и Демельза поддерживала ее в этом. Сама она вовсю разгуливала на протяжении всей беременности — а однажды пошла на отчаянный шаг, отправившись ловить рыбу на весельной лодке.
Стоял ясный прохладный день. Тонкие полосы облаков застыли в белесом небе, словно их небрежно смели метлой. Росс с Демельзой ехали по старой тропе по утесу вдоль моря.
Надвигалась буря. Каждая волна медленно перекатывалась, затем пенилась на гребне, напоминая короткие перья гаги, нарастала и нарастала, пока наконец не опрокидывалась, а зимнее солнце отбрасывало с десяток радуг из-за тумана, образующегося на сломе волны.
Когда они проезжали деревню Грамблер, из длинной трубы шахты Грамблер струился дымок, плясавший от порывов неугомонного ветра с моря.
Теперь вид в корне отличался от прежнего заброшенного пустыря, с тех пор как Джеффри Чарльз снова открыл шахту почти пятнадцать лет назад. Тогда это место полнилось ржавым металлом, выбитыми окнами, полуобвалившимися крышами и беспорядочно растущим вьюнком и кипреем.
На шахте Грамблер основывалось благосостояние многих поколений Полдарков, а также благополучие окружающих деревень до тех пор, пока Джордж Уорлегган не закрыл ее в 1788 году.
Средства на возрождение шахты поступили из неожиданного источника: старые государственные облигации, оставленные тетушкой Агатой. Хотя она часто говорила о них, никто, в том числе и Джеффри Чарльз, не думал, что бумаги имеют такую ценность. Он даже не вспомнил о них, когда навсегда вернулся в Корнуолл после увольнения из армии.
Облигации так и пролежали в банке, пока Джеффри Чарльз не явился туда за мелкой ссудой на ремонт кое-каких домов арендаторов в деревне Грамблер. При проверке его счетов обнаружились эти облигации, и сразу возник вопрос, сколько они теперь стоят.
Они так и пролежали нетронутыми свыше сотни лет: Чарльз Вивиан, отец тетушки Агаты, завещал их дочери после смерти, и каждый год на облигации начислялось по три процента. В итоге сумма получилась внушительной.
Благодаря этим деньгам Джеффри Чарльзу удалось потихоньку выкупить акции шахты у банка Уорлегганов и установить новый усовершенствованный паровой насос, позволивший работать глубже и в полной мере обследовать перспективные залежи на уровне в восемьдесят саженей, где обнаружилась богатая медная жила, истощившаяся на уровне в шестьдесят саженей; та самая жила, на которую Джордж не обратил внимания, а предпочел закрыть шахту, чем позволить ей конкурировать с другими его горнодобывающими компаниями.
Для него это было взвешенное деловое решение, увеличивавшее норму прибыли. Меньшее количество меди на рынке позволяло поддерживать цены на руду, а закрытие шахты дало возможность снизить жалованье всем, кто отчаянно нуждался в работе. Для отца Джеффри Чарльза и деревни Грамблер это стало катастрофой.
Теперь шахта процветает, как и прилегающая к ней деревня. Дома отремонтированы, а народ в добром здравии, улыбается и машет рукой, когда мимо катится двуколка, подъезжая к воротам Тренвита.
У Росса всегда теплело на душе при возвращении в старый родовой дом. Построенный более трех столетий назад его предками, Тренвитами, дом стал свидетелем нескольких коренных перемен на глазах у Росса. Годы нужды, когда безответственность Фрэнсиса чуть не довела поместье до разорения, годы наносного лоска, когда дом находился в руках Джорджа Уорлеггана, годы вопиющего пренебрежения, когда Джордж совсем забросил его, пока Джеффри Чарльз не вернулся домой и не заявил на него права.
Шрамы пережитых лет почти стерлись с темно-золотистого камня и сводчатых окон. Как стерлись воспоминания о временах, когда его присутствие здесь было нежеланным и перед носом захлопывали дверь, а однажды даже вышвырнули в окно гостиной.
Когда они подъехали, широкая дубовая дверь распахнулась и Амадора с Джеффри Чарльзом вышли их поприветствовать в сопровождении славных детей: Хуаны, Карлы и юного Фрэнсиса.
— Давайте быстро в дом, — поторопила Амадора, взяв Демельзу за руку. — Боже, какой холодный ветер. Никак не могу к этому привыкнуть.
— Северное побережье гордится своей тусклой мрачностью, — донеслись слова Харриет. Она вышла из гостиной в зал, одетая в элегантную бордовую амазонку. Поцеловала сначала Демельзу, затем Росса. — Но в нем есть свое очарование, — добавила она, кокетливо покосившись на последнего.
— Особенно в последние годы, — ответил Росс в том же духе.
Демельза закатила глаза. Эта парочка уже долгие годы с удовольствием проводит время друг с другом. В каждом присутствуют определенная доля высокомерия, создающая взаимное притяжение. Но Демельза знала, что оба не придавали этому значения — ну, в основном не придавали.
Все перешли в гостиную, где за каминной решеткой потрескивал огонь, и устроились в креслах и на кушетках, лакей принес на подносе чай для дам. Джеффри Чарльз налил Россу и Гарри бренди.