Гребцы на шлюпке Баллона изо всех сил налегали на весла. Впереди на льдине лежал крупный хохлач, Он, пристально поглядев на нечто приближавшееся к нему, выказал некоторое беспокойство и чуть придвинулся поближе к воде. Тогда по знаку стрелка Нансена вся команда разом рявкнула. Зверь от неожиданности опешил и застыл на месте. Гребцы тем временем еще сильнее налегли на весла.
Тюлень опять стал подтягиваться к краю льдины. И снова по знаку стрелка раздалось рявканье охотников, еще более громкое и жуткое. На миг это остановило тюленя, но затем он пополз к краю льдины, так что ласты его уже свесились к воде. Даже самый дьявольский рев теперь не смог бы удержать его от бегства.
Осталось одно последнее средство остановить зверя — всадить пулю в край льдины, чтобы испугать его осколками. А почему не попытаться выстрелить в него издали? Потому, что надо бить только наверняка, иначе раненый зверь стремглав кинется в воду и увлечет с собой ближайших соседей.
Нансен прицелился. Выстрелил. Ледяные брызги разлетелись широким веером. Тюлень в страхе втянул голову, попятился и обалдело выпучил глаза.
— Стоп! — скомандовал Баллон.
Гребцы уложили весла вдоль бортов. Шлюпка продолжала скользить дальше. Рулевой держал курс прямо на зверя. Все выжидательно устремили взгляд на стрелка. В этот миг все зависело от его выдержки и умения.
Нансен приложил приклад к щеке. Помедлил… Так показалось всем в шлюпке. Наконец нажал на спуск. Прогремел выстрел. Пуля пробила череп зверя, и голова его поникла на льду, покрытом пушистым снегом.
Охота началась успешно.
Июль был уже на исходе. Люди валились от усталости, но не прекращали добычливой охоты. Трюмы судна ломились от тюленьих шкур и сала.
Нансен превратился в завзятого зверобоя. Одежда, руки и давно не бритое лицо покрылись коростой из грязи и ворвани. Умываться было некогда. Зато случалось иногда принимать невольные ледяные ванны.
Однажды, выгрузив шкуры на судно, шлюпка, которой управлял рулевой Баллон, снова вышла на промысел. В тот день охота так изнурила людей, что они засыпали на веслах. Стрелок Нансен держался крепче других. Потому он взялся столкнуть багром льдину, преградившую путь шлюпке, но багор соскользнул — Нансен бултыхнулся с головой в воду.
Плеск пробудил дремавших людей.
— Господин студент за бортам! — закричал кто-то в страхе. — Тонет! Тонет!..
— Нет! — откликнулся Нансен. — Плыву… Ледяная вода жгла тело, промокшая насквозь одежда тяжко тянула ко дну, все же он вплавь добрался к шлюпке. Одной рукой ухватившись за борт, а другой за край льдины, он стал подтягиваться на мускулах. Но когда осталось сделать последнее усилие — забросить ногу за борт, шлюпка от толчка вильнула вбок, и Фритьоф вторично погрузился под воду.
Только тренированный спортсмен мог выдержать это трудное испытание. Нансен вынырнул и вскарабкался на ближайшую льдину. Тут он скинул сапоги, вылил из них воду, снял всю одежду, как мог выжал ее и надел на себя. Так, в сырой одежде и сапогах, продолжал промысел.
Шлюпка Баллона вернулась на судно поздно, к вечеру. К тому времени одежда на теле стрелка высохла, а он сам был, как обычно, весел и бодр.
В другой раз купание в ледяной воде было еще более рискованным — во время опасной охоты на медведя.
Надо сказать, что свирепый хозяин полярных просторов ростом и силой значительно превосходит своего лесного собрата. Одним ударом лапы он может уложить на месте здоровенного тюленя. Несмотря на большой вес и громоздкость, белый медведь очень проворен. Он прыгает с легкостью кошки и бегает по неровному льду с изумительной быстротой. Недаром этот отъявленный бродяга пускается в самые отдаленные странствования.
Однажды такого матерого зверюгу Фритьоф заметил из дозорной бочки на мачте. Медведь брел между торосами невдалеке от судна.
— Пойдем на него? — предложил Фритьоф капитану.
— Пойдем! — живо откликнулся Крефтинг и, в свою очередь, обратился к матросу Паулю, тоже страстному охотнику:
— Иди с нами!
Они схватили ружья, опустились на лед, быстро добежали до места, где должен был находиться медведь. А он как в воду канул! Охотники туда-сюда, видят на свежем снегу отпечатки медвежьих лап, а его самого обнаружить не могут.
Так метались долго, пока штурман из дозорной бочки не просигналил, в каком направлении надо искать. Потом штурман рассказывал: «Ну и поводил же вас медведь за нос! Вы направо, а он позади плетется. Вы налево, и он туда же. Вы прямо — он топает следом. Глядя на эту игру, мы тут животы от смеха чуть не надорвали!»
Когда охотники, наконец, нашли медведя, тот пустился наутек. Нансен бросился за ним вдогонку, да впопыхах забыл о коварных, подтаявших краях льда. Едва во весь мах он прыгнул через широкую полынью, край ее подломился. Охотник бултыхнулся в воду. Спасти ружье было его первой заботой. Он кинул ружье на лед, а сам поплыл к низкому краю льда и выкарабкался из полыньи.
Погоня продолжалась. Нансен был без куртки, в шерстяном свитере и в комнатных сандалиях. В такой легкой одежде, вымокший насквозь, он перегнал даже долговязого Пауля.
Когда за торосом показался медведь, Нансен вскинул ружье. Но зверь проворно кинулся в воду, и пуля только ранила его в бок. Фритьоф помчался вдоль полыньи, чтобы добить медведя, шкура которого белела далеко в голубой воде. Где он вылезет? Угадать было трудно. Может быть, на другой стороне полыньи? Охотник без колебаний решил перебраться туда по двум ледяным глыбам, плывшим посередине.
Прыжок! И он на первой льдине. Стараясь сохранить равновесие, Фритьоф приготовился к новому прыжку. Вдруг впереди показалась мошная голова. Передние лапы медведя уперлись в край льдины. Еще миг, и он кинулся бы на охотника.
Балансируя, Фритьоф приложил ружье к щеке. Выпалил. Пуля попала зверю в грудь, он стал погружаться в воду. Фритьоф ухватил его за ухо и придержал.
Отставшие охотники подоспели, когда жирная туша зверя уже всплыла на поверхность.
— Я страшно испугался за вас! — воскликнул Крефтинг. — Медведь вынырнул у самых ваших ног, а вы стояли очень неустойчиво. Казалось, вот-вот свалитесь прямо в пасть. А я стрелять не мог: вы загораживали собой цель…
Медведь оказался самым крупным из всех убитых охотниками «Викинга». На нем было много шрамов от ран, полученных в схватках со свирепыми сородичами. Чтобы вступить в единоборство и одолеть такого богатыря, следовало обладать отвагой необычайной.
Фритьоф обладал этим качеством в полной мере. В сплаве с настойчивостью и волей отвага его становилась безудержной. Поэтому, едва с судна просигналили о появлении еще трех медведей, он снова ринулся навстречу опасности.
Просто, без прикрас описал он эту охоту в своем дневнике. «Раз я уже вымок, не имело смысла обходить полыньи. Если через них нельзя было перепрыгнуть, а из воды торчала ледяная „подошва“, я переходил по ней „вброд“. Не было „подошвы“ — пускался вплавь. Благодаря этому мой путь значительно сокращался.
Вскоре я догнал наших ребят. Они лежа поджидали медведя, который шел прямо на них. Я притаился чуть поодаль, чтобы не мешать им. Но заметил, что один из стрелков обернулся, посмотрел на меня и шепнул что-то своему товарищу. Они, видимо, испугались, как бы я не опередил их, и поспешили выстрелить, но только ранили зверя, который пустился наутек. Посланная мною пуля пробила грудь убегавшего зверя. Он упал, но снова поднялся и побежал. Я за ним, вдруг он повернулся и пошел мне навстречу. Пуля уложила его на месте.
Теперь была очередь за следующим медведем. Нам дали сигнал из дозорной бочки. Мы пошли в указанном направлении и сразу же увидали медведя, лакомившегося тюленьей тушей. Он был так занят, что не заметил, как мы подкрались на приличную дистанцию. Я не вполне был уверен в меткости своих товарищей и не хотел подходить ближе, полагая, что смогу попасть с такой дистанции.
Я свистнул, чтобы медведь поднял голову. Никакого результата. Еще раз — с тем же неуспехом. Тогда я свистнул изо всей силы. На этот раз зверь поднял голову. Я приложился и спустил курок.
Одновременно выстрелили двое остальных. Медведь повалился навзничь в воду. Я подбежал к краю полыньи, полагая, что зверю влепили сколько следует, и стал преспокойно ждать, чтобы его прикончить.
Но я сильно просчитался: медведь был хитер и вылез из воды за торосистой льдиной. Под ее прикрытием он с легкостью кошки выпрыгнул и убежал, А я остался с длинным носом.
Я пустился вдогонку. Улаф Хольместрандинг, у которого не было ружья, а лишь тюлений багор, побежал за мной, но отстал у первой широкой полыньи, через которую нельзя было перепрыгнуть. А я бросился в воду и поплыл на другую сторону.
Улаф покатился со смеху. Такого способа преследования медведя он еще не видал. Захотев перещеголять меня, он притянул к себе багром плывшую небольшую льдину и прыгнул на нее. Теперь настала моя очередь посмеяться: Улаф шлепнулся на край льдины руками и грудью, а ноги по пояс утопил. Высокие непромокаемые сапоги его доверху наполнились водой. Началось выливание ее из сапог.
Мне недосуг было дожидаться. Улаф ревел вслед, чтобы я не уходил: у него ведь нет ружья, как же оставаться одному с медведями. Я посмеялся над ним и побежал своей дорогой.
Бегу по льду, то нагоняя медведя, то отставая. Погоня продолжалась с одной льдины на другую. Медведь, если не мог перепрыгнуть через очень широкую полынью, бросался вплавь, тогда я нагонял его изрядно. А потом я сам оказывался у полыньи, и мне приходилось переплывать ее, и тогда он уходил далеко вперед.
Миля за милей оставались позади, а зверь все не выдыхался. Но когда мы пробежали уже четыре мили, он начал делать петли, а я побежал напрямик; это помогло.
Видно, он начал уставать, и я замедлил бег. Затем он скрылся за торосом, а я, воспользовавшись этим прикрытием, снова кинулся во всю прыть. Он заметил мою уловку и тоже прибавил ходу, но спустя некоторое время опять замедлил бег.
Наконец я нагнал его и прострелил ему грудь. Он сделал несколько скачков и рухнул на лед. Пуля, поразившая его за ухом, положила конец его страданиям. Это был мой последний патрон».