Наполеон понимал, что для достижения намеченных целей ему необходима команда помощников. Он был убежден, что успех правителя всецело зависит от его умения раскрыть в полной мере таланты людей, составляющих эту команду. Находясь в ссылке на острове Святой Елены, бывший император объяснял доктору О’Меара, англичанину по происхождению: «Моим девизом всегда было „дать дорогу талантам“, не обращая внимания на происхождение или богатство, в этом-то принципе равенства заключена причина, почему ваши олигархи так меня ненавидят». Министр иностранных дел и фактически глава австрийского правительства в 1809–1821 годах Клеменс Меттерних считал, что император тем более опасен, что он «наделен особым даром распознавать людей, которые могли бы быть ему полезны. Он очень быстро выявлял те стороны их характера, которые могли бы ему особенно пригодиться. Преследуя свои интересы, он обязательно давал человеку понять, что тот во всем может ему довериться. Всеми силами он старался как можно теснее привязать человека к себе, создавая вокруг него такую ситуацию, что тому невозможно уже было принять какие-либо другие предложения». Шатобриан также считал Наполеона «великим открывателем людей», но он упрекал его в желании, «чтобы эти таланты раскрывались только для него одного и чтобы о них не говорили открыто. Ревнуя к чужой славе, чью-либо известность он воспринимал как умаление своей собственной». Некоторые высказывания императора подтверждают это мнение: «Свои дела я веду сам, лично. Я достаточно силен, чтобы вытянуть из посредственных людей что-то дельное. Честность, скромность и активность — это все, чего я требую».
Хотя Наполеон даже не рассматривал возможности делегирования своих прав и функций другим лицам, тем не менее он давал подчиненным почувствовать их значимость, внимательно относился к их инициативам (прием менеджмента на микроуровне). Его действия отличались гибкостью и дальновидностью, часто он особенно подчеркивал усердие и компетенцию подчиненных, чтобы поощрить их к еще более энергичному участию в своих начинаниях. Когда Наполеон только поднимался по карьерной лестнице, он не поддался соблазну пренебречь организационными вопросами кадровой политики или же подчинить их необходимости скорейшего достижения успеха.
Роль правителя (топ-менеджера) Наполеон реализовывал посредством контроля над всеми процессами, а также через побуждение подчиненных к действиям и их координацию. Своей главной руководящей функцией Наполеон считал прежде всего взаимодействие с различными слоями общества. Внимательное отношение к своим подчиненным было у Наполеона главным условием всей его деятельности. Он не только управлял людьми так, чтобы каждый из них радел за свою работу, но еще и заботился о том, чтобы каждому из них досталась подобающая должность: «Люди, как цифры, их значение прямо зависит от их положения». Прекрасно понимая, что у каждого человека есть свои достоинства и недостатки, он старался использовать эти качества и свести к минимуму ошибки, которые неизбежно допускали его подчиненные. При необходимости роль начальника требовала от него перевоплощения в пожарного, врача, доверенное лицо. Если использовать спортивную аналогию, он был тренером для своих подчиненных.
Выявление талантов
Наполеон полагал, что «равенство существует только в теории», ведь талант — явление индивидуальное. В самом деле, если «все люди равны перед Богом, то единственно, чем они отличаются друг от друга, — это ум, добродетель и образованность». Пользуясь только этими критериями, Наполеон отбирал нужных ему людей на гражданские и военные должности.
Эта работа по отбору кадров была впечатляющей, приведем несколько цифр для примера: в период между 1805 и 1815 годами получили назначение 259 дивизионных и 703 бригадных генерала. Бийон[41] в книге «Воспоминания…» описал, каким образом полковник Лепик прямо на поле Эйлауского сражения был повышен в чине. Хотя ему и удалось смять пехоту русских, полк конных гренадеров не сумел верно сориентироваться из-за метели и попал в окружение. Русскому офицеру, который предложил французскому полковнику сдаться, Лепик ответил: «Посмотрите на этих головорезов! Разве они сдадутся?!» Сказав это, он вернулся в строй, и вскоре вражеское кольцо было прорвано. Полковник, истекая кровью, в одном сапоге, предстал перед императором, который тут же присвоил ему новый чин, произнеся: «Я считал Вас взятым в плен, генерал, и от этого почувствовал острую боль». Новоиспеченный генерал воскликнул: «Сир, Вы никогда не услышите обо мне ничего плохого, кроме известия о смерти!» В тот же день Бонапарт приказал выдать Лепику 50 000 франков с тем, чтобы он раздал их уцелевшим солдатам его полка. Бийон закончил описание эпизода такой фразой: «Это был превосходный сюжет для живописного полотна».
Бонапарт окружал себя такими людьми, в верности которых он был уверен. Одним из наиболее близких к нему соратников был Камбасерес, лучший юрист своего времени. Наполеон считал его своей правой рукой, именно ему поручая исполнение наиболее ответственных функций главы государства на время своих частых отлучек. Камбасересу, человеку по характеру преданному и выдержанному, удавалось поддерживать относительный порядок в стране.
Многие из наполеоновских министров занимали высокие посты и до событий 18 брюмера. Например, став первым консулом, Наполеон оставил Талейрана и Фуше на их прежних должностях — министра иностранных дел и министра полиции соответственно. Как-то Наполеон поинтересовался у Фуше, отдал ли он свой голос за казнь короля Людовика XVI. Фуше ответил: «Это была первая услуга, которую я оказал Вашему Величеству».
Наполеон активно искал новых талантливых людей, полагая, что «молодежь ценится намного больше стариков». К моменту Аустерлицкого сражения средний возраст ста сорока одного офицера высшего командного состава не достиг сорока лет. В других европейских армиях для этих людей, не имеющих дворянского происхождения, но военный стаж которых зачастую исчислялся не одним десятком лет, высшей ступенью карьеры оставалась бы должность командира полка.
Наполеон был строгим правителем, он тщательно отделял зерна от плевел, безжалостно разоблачая посредственностей, старающихся скрыть свои недостатки: «У дураков есть огромное преимущество перед умными людьми, они всегда довольны собой». В письме к адмиралу Декре он писал: «Один морской офицер по фамилии Леже, в течение десяти лет ничем себя не проявивший, имел глупость просить меня о назначении его контр-адмиралом. Я не мог скрыть от него презрение, которое вызвала у меня его неуместная просьба. Объясните это ему и назначьте его куда-нибудь в том же чине, чтобы в Париже и духу его не было». Это письмо датировано 11 марта 1805 года, за восемь месяцев до Трафальгарского морского сражения, в котором Наполеон потерпел поражение. Позднее Наполеон утверждал, что «причины наших морских поражений происходят от недостатка решительности командиров судов, ведущих баталии, в их порочной тактике и устоявшемся мнении, что действовать надо только после получения сигнала». Наполеон знал, о чем говорил, ведь он чуть было не стал моряком. Его отец Карло Буонапарте мечтал о морском будущем для своего сына, тем более что инспектор военных училищ шевалье де Керальо утверждал, что мальчик станет отличным моряком. И хотя в силу обстоятельств Наполеон стал артиллеристом, он остается французским монархом, который совершил больше всех морских путешествий, хотя и не переносил качку. Отметим, что единственную крупную победу французский флот одержал в 1795 году над голландским флотом, который оказался зажатым льдами[42] возле острова Тексель.
Наполеон за время своего правления повысил до звания маршала 26 генералов. Главной и общей чертой этих людей была отвага, которую они проявили в тот или иной момент своей службы. В сражении при Ратисбонне Ланн[43], почувствовав, что натиск врага спадает, бросился вперед с криком: «Я докажу вам, что прежде чем стать маршалом, я был гренадером и остаюсь им!» Заметим, что Наполеон видел разницу между отвагой и смелостью: «Отвага — это бурление в крови, смелость же — порождение мысли». И еще: «Чтобы быть генералом, достаточно иметь отвагу, поэтому каждый солдат может надеяться стать командиром». Наконец, как истинный корсиканец, Наполеон считал, что надо окружать себя удачливыми людьми.
По мнению Наполеона, звания генерала могли быть достойны только те, кто обладал «твердым характером и решимостью победить любой ценой», поскольку «армия львов во главе с ослом никогда не станет армией львов». Кроме того, он с презрением относился к витиевато выраженным мыслям: «Ваше письмо слишком заумно. На войне в этом нет совершенно никакой необходимости, здесь нужны точность, характер и простота».
Но некоторые из его самых старых и ценимых им армейских товарищей так и не удостоились маршальского звания. Например, Жюно, который бок о бок сражался с капитаном Бонапартом в Тулоне и которому до самой смерти, последовавшей в 1813 году, так и не довелось стать маршалом. Почему? Потому что он имел неосторожность высказать недовольство тем, что он в 1804 году не попал в первый список награждаемых маршальским званием. А случилось это из-за его заступничества за банкира Рекамье, жена[44] которого держала салон, где собирались оппозиционеры правящему режиму. Жюно с супругой также посещали салон, поэтому вольно или невольно становились участниками предосудительных разговоров и интриг, чем и скомпрометировали себя. Наполеон несколько раз отправлял Жюно в ссылку, затем отправил его на завоевание Португалии. В этом походе Жюно покрыл себя славой, заслужив титул герцога д’Абранте, но не переставал мечтать о маршальском жезле. Так и не получив желаемого, Жюно просит отправить его на войну. После того как его отстранили от командования армейским корпусом, воевавшим в России, Жюно погрузился в тяжелую меланхолию. Незадолго до своего самоубийства[45] он появился на балу голым, нацепив на себя только свои награды.
На острове Святой Елены Наполеон писал: «Многих своих генералов я поднял из низов. Везде, где я видел талант и храбрость, я отличал их и находил для них соответствующее место, поскольку мой принцип — открывать дорогу талантам». Император действительно стремился к тому, чтобы «любой сын крестьянина мог сказать себе: в один прекрасный день я стану кардиналом, маршалом Империи или министром». Это подтверждается происхождением некоторых его маршалов: Мюрат был сыном трактирщика, Ланн — сыном фермера и Ней — сыном бондаря. Большинство из них, впрочем, происходили из мелкобуржуазных семей. Некоторые получили блестящее образование, а кое-кто был даже аристократом при монархическом режиме. После восстановления монархии как-то за обедом у короля Людовика XVIII граф д’Артуа упрекнул маршала Макдональда[46] в том, что во время революции он не эмигрировал, на что получил ответ: «Если бы я это сделал, то не сидел бы сейчас за столом рядом с королем». При подборе людей Наполеон меньше всего стремился к их однотипности, наоборот, он приветствовал различие в темпераментах, интеллектуальных способностях, физических возможностях и моральных качествах. Например, из мемуаров Лас-Каза известно, что Наполеон характеризовал Нея сорвиголовой, Монсея как «честного человека», а Брюна — «бесстрашным хищником». Большинство его военачальников уже служили при старом режиме, как, например, Келлерманн, чей возраст на сорок лет превосходил возраст самого юного маршала, девятнадцатилетнего Мармона. В начале Великой французской революции самому Наполеону было девятнадцать лет, и почти все его будущие маршалы были старше его.
Возраст и социальное положение главных маршалов в 1789 году
Можно выделить еще три типа дарований, помимо военных, обладателей которых Наполеон особенно желал видеть в своем окружении: талантливые политики, блестящие профессионалы и обладатели таланта притягивать к себе людей. Сам Наполеон совмещал в себе все эти способности.
Три типа дарований: политический, профессиональный и харизматический (способность притягивать к себе людей)
Даву был одним из немногих наполеоновских маршалов, владеющих всеми тремя типами дарований. Рожденный в небогатой дворянской семье, Даву настолько проникся республиканскими идеями, что даже видоизменил фамилию: вместо д’Аву[47] он стал Даву. Во время египетской кампании Даву служил бригадным генералом и не пользовался расположением Бонапарта. Только став первым консулом, Наполеон сумел преодолеть эту неприязнь, поскольку заподозрил наличие у Даву выдающихся административных и военных талантов. В 1804 году Даву получил звание маршала, хотя ему не приходилось ни разу в бою командовать дивизией. Со своей стороны Даву показал себя достойным такого высокого знака отличия: он был единственным непобежденным маршалом и одним из тех немногочисленных соратников Наполеона, оставшихся верными свергнутому императору до конца. Наполеон в воспоминаниях с острова Святой Елены писал о Даву: «Маршал — человек сугубо военный, хладнокровный и осмотрительный, умный и просвещенный, прямолинейный; одним из основных его качеств является природное нежелание полагаться на случай и долго раздумывать прежде, чем начать действовать». Однако маршал Даву обладал и многими другими качествами.
Характеристика профессионализма маршала Даву
Даву всегда оставался верен своим республиканским идеалам, воплощение которых он видел в Наполеоне. Осознавая это, Наполеон, находясь в изгнании, сказал: «Я думал, что Даву любил меня, на самом деле он любил Францию». При Реставрации монархии Даву был единственным наполеоновским маршалом, кто отказался присягать Людовику XVIII. Когда Наполеон вернулся с острова Эльба, Даву сначала отказался принять пост военного министра, потому что хотел сражаться вместе с армией. Тогда Наполеон спросил его: «Я один против всей Европы. Вот мое положение. И вы хотите меня покинуть?» Даву ответил: «Сир, в ответ я могу только действовать. Я принимаю пост министра».
Характеристика маршала Даву как политического деятеля
Единственная область, где Даву не блистал, — это общение с людьми. Вот свидетельство командира эскадрона Дюпюи: «Маршал, храбрый воин, но жесткий, резкий, подозревающий всех и каждого человек, вряд ли ему было свойственно поэтическое воображение». Однако ему хватило воображения произнести следующие слова перед своими солдатами накануне Ауэрштедтского сражения: «Фридрих Великий говорил, что только многочисленные батальоны в состоянии победить. Он лгал, победа достается самым упрямым, и вы с вашим маршалом будете этими упрямцами».
Характеристика маршала Даву в области личностных коммуникаций
1 Бурьенн долго был секретарем первого консула, уволен вследствие мошеннических проделок и взяточничества. Оставил интересные мемуары.
Развитие профессионализма
В 1801 году, прибыв в лагерь под Булонью, где 200 000 солдат проходили подготовку перед германским походом, Наполеон в полной мере проявил свой талант организатора и зачинателя военного образования. Суровая дисциплина, которую Наполеон ввел в лагере по своем приезде, стала причиной настоящего геройства, проявленного его подчиненными. Примером служит посадка на судна 67 000 солдат, загрузка оружия, боеприпасов и багажа за рекордно короткое время. Молодой морской офицер Гривель вспоминал об этом эпизоде: «Солдаты были так вышколены, что всего за полтора часа вся армия погрузилась на корабли. В это невозможно поверить, но это так, и я думаю, что никто доселе не совершал подобного маневра».
Блестящая система подготовки кадров, разработанная Наполеоном, касалась обучения не только рядовых солдат, но также инженеров и молодых офицеров. Его идеи распространились и за пределы Франции. Так, американская военная академия в Вест-Пойнте, основанная в 1802 году по образу и подобию французской Политехнической школы, пригласила в качестве преподавателя героя битвы под Ватерлоо полковника Крозета. В течение нескольких лет он читал там лекции, одновременно принимая участие в работе над улучшением путей сообщения и каналов по всему Западу Соединенных Штатов.
Гордясь способностью раскрывать и совершенствовать дарования своих подчиненных, Наполеон писал брату Жозефу 15 ноября 1805 года: «Убеждаюсь с каждым днем, что люди, которых я обучил, — несравненно лучше любых других. Я продолжаю быть очень довольным Мюратом, Ланном, Даву, Сультом, Неем и Мармоном».
Вот как Наполеон высказывался о подчиненных, чьи дарования он заметил и раскрыл. О маршале Бертье: «Птица, которую я превратил в орла». О маршале Ланне: «Я взял его пигмеем, а потерял исполином»[48].
Наполеон обладал главным козырем, который делал его неподражаемым менеджером: он умел направлять в нужное русло возможности каждого из своих подчиненных и развивать эти возможности. Редерер[49] вспоминал следующее: «Случалось, что с людьми, работавшими с ним, происходили странные вещи: посредственности чувствовали себя талантами, а талантам казалось, что они серая посредственность, настолько он воодушевлял одних и обескураживал других. Люди, которые ранее имели репутацию ни на что не способных, становились ему полезными. Люди достойные и уважаемые оказывались в растерянности, а те, о ком говорили, что они „золотой запас страны“, чувствовали себя ненужными».
Наполеон знал несколько способов, с помощью которых ему удавалось развить потенциальные способности своих подчиненных. Считая, что «нет силы без точки приложения», Наполеон был убежден, что результат зависит от предъявляемых вначале требований. Феномен расширения границ человеческих возможностей он объяснял тем, что «в ранце каждого солдата спрятан маршальский жезл». Он также верил в полезность конкуренции внутри коллектива: «Только столкнувшись лоб в лоб с другим, можно узнать самого себя».
Для Наполеона было «важно не отбирать людей, а правильно их оценивать и давать им только ту цену, которую они могут иметь».Несмотря на то что все наполеоновские маршалы были блестящими офицерами, даже среди них далеко не каждый был способен принять командование над всей армией. Хороший главнокомандующий не обязательно должен отлично разбираться буквально во всех областях своей деятельности, но он должен уметь с максимальной отдачей использовать возможности различных подразделений, находящихся в его подчинении. Само собой, не все маршалы стремились к самостоятельным действиям и склонны были рисковать, когда это необходимо. Например, Бертье пришлось одно время возглавлять армию в австрийском походе, но его командование принесло плачевные результаты, поскольку он ни на йоту не отходил от указаний, которые получал из Парижа от императора. На полях сражений он не проявлял никакой инициативы, в конце концов его командование поставило под угрозу несколько армейских корпусов. Примчавшемуся на выручку Наполеону удалось, к счастью, исправить его ошибки, а Бертье снова вернулся к должности начальника главного штаба, в которой ему не было равных. В 1807 году Бертье признавался Сульту: «В военных действиях я полный профан, получаю на имя императора отчеты маршалов и подписываю их, но сам лично в этом не понимаю ничего». Сульт же, хоть и был превосходным генералом, отвратительно проявил себя в качестве начальника штаба в битве при Ватерлоо. Наполеон даже открыто высказал сожаление о том, что рядом не было Бертье[50].
Интересны высказывания Наполеона о причинах ошибок управленческого характера, допущенных некоторыми маршалами.
О Мюрате: «В бою он был непревзойден, лучший в мире офицер кавалерии. В сражениях он был Цезарем, но в другое время чуть ли не женщиной […]. У Мюрата было много отваги и мало ума. Громадный разрыв между этими его свойствами определил его личность».
О Нее: «Ней вызывал восхищение своей храбростью […], он превосходно справлялся с командованием 10 000 солдатами, но на большее он был не способен».
О Серюрье: «Он был не таким порывистым, как Массена и Ожеро, но превосходил их силой духа, мудростью своих политических взглядов и уверенностью, с которой он выполнял свое дело».
О Груши Наполеон произнес эти слова после Ватерлоо: «Нет-нет, в действиях Груши не было ни малейшего намерения совершить предательство, но ему не хватило энергии»[51].
Как правило, Наполеон ждал, что его соратники в своих действиях проявят столько же ума и способностей, сколько твердости характера и отваги. Соответствие этим требованиям он называл «быть квадратом», то есть иметь в основании достоинства, равновеликие высоте положительных духовных качеств. Люди, обладающие умом, но не имеющие характера, уподоблялись им «кораблю, мачта которого непропорционально высока по отношению к корпусу судна». Но если характер преобладал над умом, тогда, по мнению Наполеона, люди брались за дела, выполнение которых требовало гораздо больше способностей, чем было у них. На острове Святой Елены Наполеон, вспоминая своих соратников, признавался: «Было несколько генералов, которых я чересчур возвысил, подняв их выше уровня, соответствующего их уму».
К офицерам, отвечавшим требованиям «магического квадрата», Наполеон относил Ланна, чья «храбрость поднимала его над разумом, но разум каждый день демонстрировал способность возвращать это равновесие»; Массена, которому «это равновесие было свойственно только в бою, […] потому он был совершенно уникальным человеком», и своего пасынка Евгения де Богарне, «замечательного человека, единственной заслугой которого было это равновесие».
«Магический квадрат» Наполеона
Что касается Евгения де Богарне, Наполеон не переставал принимать в нем участия, давая ему советы и контролируя буквально все его решения. В письмах, которые Наполеон писал своему пасынку ежедневно, а бывало, и по нескольку посланий в день, официальные приказы соседствовали с простыми рекомендациями, а мелкие подробности — с пространными размышлениями. Например: «Умейте слушать и будьте уверены, что очень часто молчание производит тот же эффект, что и разговор на научные темы».
Наполеон в письмах часто давал советы Евгению де Богарне по самым разным аспектам жизни.
О войне: «Сын мой, я недоволен тем, что вы приказали отступить 1-му пехотному полку. В нынешнее время года ничто так не раздражает солдата, как такие переходы назад-вперед. […] Нужно избегать отдавать противоречащие друг другу приказы, иначе солдаты, не видя в них смысла, впадают в уныние и теряют доверие к своему командиру».
О политике: «В вашем поведении есть что-то рыцарское, что соответствует вашему возрасту, но никак не занимаемому положению. Я начал с того, что отстранил от должности Салимбени. Итальянцев я знаю лучше, чем вы. Я встал бы на защиту тех, кто открыто демонстрирует свою преданность мне, но тех, кто находится в другом лагере, я судил бы по всей строгости закона».
О сообщениях в печати: «Не стоит опровергать в газетах слухи о войне, надо смеяться над ними. Прикажите составить записку о тех приготовлениях к военным действиям, что предпринимают австрийцы в Венецианской республике и в других странах. Поместите ее в небольших газетах, а затем повторно напечатайте в „Официальной газете“».
О финансах: «Сын мой, вы очень плохо уладили свои дела в Париже. Мне представили счет в полтора миллиона франков за ваши расходы, это огромная сумма. […] Меня это очень расстраивает, я считал вас более аккуратным человеком. Никогда не стоит что-либо предпринимать без предварительного расчета, без заручения обязательством не превышать оговоренных условий».
Опираться на помощь экспертов
Придя к власти, Наполеон создал вокруг себя мозговой центр, группу, состоящую из ученых и деятелей искусства, которым он без колебаний доверял исполнение политических функций. В ноябре 1800 года он поставил во главе министерства внутренних дел ученого Жана Шапталя. Создатель Консерватории искусств и ремесел, Шапталь первым стал использовать познания в химической науке для развития промышленности. Помимо многих прочих достижений, именно ему человечество обязано открытием метода производства соды и серной кислоты, окрашивания хлопковых тканей, а самое главное, способа улучшения качества вина. В книге «Искусство виноделия», опубликованной в 1807 году, Шапталь рекомендовал добавление сахара в виноградный сок. В памяти потомков этот процесс сохранился под названием «шаптализация».
По словам Шатобриана, Наполеон «вмешивался буквально во все. Его ум никогда не отдыхал: в нем сидел какой-то вечный двигатель, генерирующий идеи». Он уважал специалистов за их знания, но вводить новшества и предлагать новые идеи предпочитал самолично. Например, в итальянском походе в 1797 году он встретился с итальянским математиком Маскерони, специалистом по циркульной геометрии, который задал ему любопытную задачу: «Сможете ли вы найти центр окружности, начерченной без указания центра, пользуясь одним только циркулем?» Вернувшись во Францию, генерал Бонапарт представил Академии наук варианты решения этой задачи итальянского математика, а также и свой собственный способ, который заключался в том, что для нахождения центра окружности требовалось построить шесть других окружностей такого же диаметра. В ответ на это Пьер Симон де Лаплас, автор знаменитого «Трактата по небесной механике» и бывший преподаватель Наполеона, сказал: «Мы ожидали от вас всего, генерал, кроме урока геометрии». С тех пор эта задача носит название «задача Наполеона».
Наполеон очень любил вести научные разговоры с учеными, воспитанными в духе эпохи Просвещения, но одними разговорами дело не ограничивалось. Всякий раз, встречаясь со специалистом в какой-нибудь области, он обязательно его расспрашивал и записывал все ответы. Среди этих ученых следует упомянуть математика Монжа — основоположника начертательной геометрии, химика Бертолле — изобретателя одеколона («жавелевой воды») и так называемых шведских спичек, а также физика Прони, который изобрел динамометрический тормоз и впервые измерил скорость звука в воздухе.
Наполеона избрали членом Института Франции, хотя он и не обладал знаниями его новых коллег. Несмотря на то что учиться он закончил в шестнадцать лет, он был достаточно силен в математике, главным образом благодаря своей военной специальности артиллериста. Бонапарт регулярно посещал все заседания института, и так продолжалось вплоть до его отъезда в Египет.
Кроме политических и экономических целей Наполеон стремился придать египетскому походу статус одной из научных экспедиций XVIII века, собирая в завоеванной стране памятники истории и искусства. 19 мая 1798 года он сел на корабль в Тулоне, на котором вместе с ним отплывали 35 000 солдат, 21 математик и физик, 3 астронома, 17 инженеров, 13 естествоиспытателей и инженеров по строительству шахт, 4 химика, 13 географов и геологов, 4 архитектора, 8 художников и скульпторов, 10 лингвистов, 22 типографа, снабженных латинскими, греческими и арабскими шрифтами для набора печатных текстов, а также один поэт и один пианист с четырехпедальным фортепиано марки «Эрар». Подготовка к экспедиции в ее военной и научной частях проводилась в условиях строжайшей секретности, так что большинство ее участников узнали о задачах, которые поставлены перед ними, только прибыв на остров Мальта. Вся эта непростая организационная работа была проведена математиком Монжем и химиком Бертолле. Наполеон отблагодарил обоих выдающихся ученых, назначив их сенаторами империи и пожаловав им графские титулы.
Бонапарт прибыл в Каир 25 июля 1798 года, и уже через два месяца египетский поход был победно завершен. Однако пять дней спустя адмирал Нельсон разгромил французскую эскадру, стоявшую на рейде у Абукира. Наполеон, оказавшись в плену собственных завоеваний, решил преобразовать Египет в современное государство: «Нам надо научиться довольствоваться собственными силами и возможностями. Египет обладает огромными ресурсами, их необходимо развивать. Были времена, когда Египет был могущественным царством: почему бы не воскресить и не усилить эту мощь, используя для этого современную науку, искусство и промышленность?» Бонапарт начал с того, что создал на местах органы районной администрации и приступил к вводу в действие инфраструктуры. То же самое, несколько месяцев спустя, он сделал и во Франции.
Для благополучного завершения этой миссии Бонапарт основал 22 августа 1798 года Египетский институт. Этому институту, председателем которого был назначен Монж, поручалось решить проблему снабжения продовольствием Каира, города с 300 000 жителей, и прочертить трассу будущего Суэцкого канала. Тогда же при строительстве фортификационных сооружений возле города Розетт, расположенного восточнее Александрии, французские солдаты извлекли из земли глыбу черного базальта, прозванную Розеттским камнем[52]. Благодаря этой находке историку, археологу Ф. Шампольону несколько лет спустя удалось расшифровать египетские иероглифы. В течение всего года, проведенного в Египте, Бонапарт регулярно посещал заседания своего Института, его «любимой фаворитки», по выражению ученого Джеффруа Сен-Илера. Сам Наполеон признавался: «Время, проведенное в Египте, было самым счастливым периодом в моей жизни, потому что тогда было о чем мечтать».
Если вначале специалисты-эксперты, с которыми Наполеон консультировался по тем или иным вопросам, в основном были независимыми, то очень скоро он подчинил их себе, оказывая влияние на их деятельность. В 1803 году он принудительно привлек к работе своего коллегу по Институту, Рене Жюста Гаюйа[53]: «Доверие, которое я испытываю к вашим огромным талантам, рождает у меня желание поручить вам составление начального задачника для математических упражнений в национальных школах. Вы заняты важными делами, но от этой работы я ожидаю самых больших результатов, на какие только можно надеяться: распространение Просвещения в одной области так же важно, как и образование всего человечества. Итак, я очень хочу, чтобы вы всецело посвятили себя этой работе, с тем чтобы закончить ее к началу XII года[54]». Этот ученый прославился разработкой новой десятичной системы мер и весов, в которой за эталон метрической единицы был принят стандартный метр (одна десятимиллионная часть четверти земного меридиана), а за эталон веса — стандартный килограмм (вес одного литра чистой воды при 4 градусах по Цельсию).
Меттерних восхищался интеллектуальными качествами Наполеона, поскольку «склад его ума был таков, что всегда приводил его к прогрессивным решениям. Он отметал все невнятные предложения, так как в равной степени ненавидел идеи мечтателей и абстрактные размышления идеологов. Он терпеть не мог всего, что нельзя было выразить кратко и точно, а также того, из чего нельзя было извлечь пользу. В самом деле он признавал только такие науки, основные утверждения которых можно проверить опытным путем, выводы в которых делались исходя из результатов наблюдений или практических экспериментов».
Хотя Наполеон и был неплохим математиком, все-таки по складу ума он не мог быть исследователем или инженером, который видит перспективные возможности новых технических изобретений и преимущества их использования в борьбе с конкурентами. Он не понимал, что новые технологии дали бы ему преимущество в том, что Клаузевиц назвал «орудиями убийства». Например, он отказался развивать идею постройки самоходных кораблей, которые обеспечили бы ему преимущество на море. По предложенной ему еще в 1800 году американским изобретателем-самоучкой Робертом Фултоном новой технологии их приводила в движение паровая машина. Ему же принадлежит изобретение первой в мире подводной лодки, которая во время испытаний на Сене погрузилась на глубину 7,6 м, но опыт этот остался без продолжения. Отчаявшись, Фултон вернулся в Соединенные Штаты, где в 1807 году открыл первую пароходную линию протяженностью 300 километров от Нью-Йорка до Олбани. Его пароходы покрывали это расстояние за 32 часа.
Скептицизм Наполеона в области научно-технических изобретений распространялся не только на подводные суда, но также и на воздушные. Несмотря на то что с 1794 года воздушные шары уже использовались в военном деле для изучения расположения войск противника, Наполеон собирался закрыть Национальную школу воздухоплавания в Медоне. Тем не менее в 1797 году Андре Жак Гарнери совершил первый в истории прыжок с парашютом с монгольфьера[55], поднявшись на высоту 700 метров. Однако после происшествия, случившегося в 1804 году, Наполеон еще прочнее утвердился в своем скептицизме. В честь годовщины коронации императора Гарнери поднял в воздух огромный шар, украшенный позолоченной короной. Шар набрал большую высоту, скрылся из вида, а на следующий день упал в окрестностях Рима. Поскольку Наполеон был очень суеверным, он усмотрел в этом происшествии плохое предзнаменование, тем более что фрагмент короны упал около могилы Нерона.
Третьим изобретением, не принятым всерьез Наполеоном, стал семафорный телеграф. Несмотря на это, в Республике устроили все же телеграфную сеть протяженностью в пять тысяч километров, но из-за дефицита бюджета, образовавшегося после переворота 18 брюмера, она так и не заработала. Первый консул сократил не только финансирование исследовательских программ, но также и кредиты, предоставляемые для поддержания инфраструктуры связи, сочтенной стратегически бесперспективной. Изобретатель Клод Шапп, видя свое детище разрушенным, покончил с собой, бросившись в колодец. Наполеона в этом телеграфе помимо его дороговизны не устраивало то, что он не работал по ночам и в туманные дни. Однако именно этот недостаток в 1815 году спас Наполеону жизнь. Когда туманным днем он отплыл с острова Эльба, король Людовик XVIII смог получить сообщение о бегстве Наполеона только через четыре дня именно из-за плохой погоды…
Признавать заслуги
Наполеон заявлял, что «настоящий мужчина не подвержен приступам злобы; его гнев и плохое настроение длятся не больше минуты», но сам он порой предавался гневу, подчас притворному. Например, однажды он ударил хлыстом по лицу генерала Бертрана, который оставался верен императору и впоследствии разделил с ним все несчастья, последовав на остров Святой Елены. По мнению падчерицы Наполеона Гортензии де Богарне, император бывал неправ, «то слишком унижая человека, то налагая слишком мягкое наказание», но его настроение могло внезапно перемениться, и он спокойно выслушивал резкие замечания в свой адрес. Как-то во время оживленного спора император обратился к адмиралу Декре: «Кто мне подсунул такого министра, как вы? Вы заслуживаете, чтобы я дал вам пинка под зад». Ответ адмирала мгновенно успокоил Наполеона: «От Вашего Величества только и слышишь, что о пинках под зад». Со своей стороны генерал Тиар замечал, что «в основном императору приписывают характер деспотический, категоричный, не терпящий ни возражений, ни замечаний, готовый каждую минуту на самое незначительное замечание ответить грубой бранью. Я же не находил в нем ничего похожего на этот портрет. Он, как и любой другой, бывал раздражен, но я никогда не замечал, чтобы он позволял себе браниться. Он мог вспылить из-за чьих-то ошибок, которые порочили честь армии или наносили вред государственным интересам, но никогда, если эти ошибки затрагивали его лично. Иногда он с раздражением говорил о том, что ему приходится расхлебывать заваренную кем-то другим кашу, но как только собеседник начинал говорить о своей непричастности к этому делу, Наполеон тут же успокаивал его: „Да я не о вас говорю“».
Придерживаясь в управлении людьми метода кнута — стресса, Наполеон любил говорить, что ему «не надо никаких „если бы да кабы“, а надо просто добиваться успеха». 3 июля 1805 года, через месяц после того, как Наполеон провозгласил себя королем Италии, он писал назначенному им директору общественных работ: «Я могу лишь настаивать на своем мнении. Я поручил вам самую важную работу, и если она не удается, это только ваша ошибка. Преодолевайте все трудности и добивайтесь успеха, поскольку, когда чего-то очень сильно и постоянно хочешь, всегда получаешь желаемое. Я хорошо знаю ваши способности, ваше усердие и вашу преданность мне. Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что ваше руководство быстро исправит ситуацию и все пойдет как надо».
Иногда, желая подогреть усердие в своих подчиненных, Наполеон прибегал к методу эмоционального воздействия. Очень часто в письмах, адресованных маршалам или генералам, он обращался к ним «мой кузен», как было предписано протоколом. Маршалу Сульту, который преследовал разгромленный в сражении австрийский полк, он писал: «Не останавливайтесь […], мне нужно, чтобы вы разгромили этот полк. Самое меньшее, что вы можете получить, это три-четыре тысячи пленных». Но Сульту удалось взять в плен только сто двадцать вражеских солдат. Тогда Наполеон обратился к нему с такими словами: «Мой кузен! Я с удовольствием посмотрю на ваших пленных сто двадцать огромных кирасир, захваченных маленькими кавалеристами. […] Но мне бы хотелось весь полк».
Коленкур[56] говорил, что Наполеон «никогда ничего не забывал, однако он не был злопамятным». В самом деле, император с некоторой фатальностью полагал, что следует скорее «считаться с человеческими слабостями и прощать их, нежели бороться с ними». Заботясь прежде всего о результате какого-нибудь дела, он мог даже высказать свое восхищение: «Массена обладает военным талантом, перед которым надо преклониться. А о его недостатках можно не вспоминать, поскольку они есть у всех людей». Как бы то ни было, Наполеон всегда видел все достоинства и недостатки своих подчиненных. Например, о Массена он отзывался так: «Он был крепкого телосложения и неутомим […]. Он был решительным, храбрым, упорным, очень амбициозным и самолюбивым; его отличительной чертой было упрямство; он никогда не приходил в отчаяние. Он пренебрегал дисциплиной, мало внимания уделял административным заботам, и по этой причине его не слишком любили солдаты. Он довольно плохо составлял диспозицию своих полков перед атакой. Разговаривать с ним было не интересно, но при первом же пушечном выстреле, среди летящих снарядов и грозящей опасности его мысли обретали силу и четкость. Потерпев поражение, он снова бросался в атаку, словно победитель — это он». Именно за это качество Наполеон прозвал его «любимое дитя победы».
Вот положительные отзывы Наполеона о некоторых маршалах:
«Бессьер всегда добр, человечен, благороден, лоялен, по-античному прямолинеен; добрый солдат и честный гражданин»; «Бертье: талантлив, деятелен, храбр, тверд, все при нем»; «Ланн человек чрезвычайной храбрости; хладнокровный в бою; у него верный и проницательный глаз»; про Удино — «этот генерал проверен в сотнях сражениях, в которых он проявил столько же отваги, сколько и профессионализма».
В приступе гнева Наполеон мог при посторонних нелестно отозваться о своих сподвижниках. Так, например, в Тильзите[57] он нелицеприятно обрисовал перед русским императором своих маршалов: «Все они всего лишь хорошие сержанты и ничего более. Если меня с ними не будет, на следующий же день они обнаружат перед всеми свою ничтожность. Без сомнения, они храбры, но только стоя во главе своих войск. Это единственное их достоинство». Как и Юлий Цезарь, Наполеон иногда не в должной степени признавал заслуги своих подчиненных в победах, ими одержанных. После сражения под Маренго он даже не позаботился о том, чтобы поблагодарить генерала Келлерманна за его вклад в победу французских войск. В другой раз в бюллетене побед, после подробного описания сражения под Йеной, одержанная Даву в тот же период времени победа под Ауэрштедтом упомянута вскользь, даже несмотря на то, что Наполеон признавался маршалу: «Мой кузен, день сражения под Ауэрштедтом — один из лучших дней в истории Франции».
Также император демонстрировал своеобразный юмор, давая прозвища своим подчиненным, часто ироничные. Так Мармона он окрестил «Мсье с толстым задом», а Мортье[58] — «Любителем поужинать», поскольку тому довелось в 1815 году ужинать и с Наполеоном, и с Людовиком XVIII.
Отблагодарить и вознаградить
Спустя три дня после сражения под Ваграмом Наполеон разъяснял своим маршалам: «Независимо от того, что Его Величество лично командует армией, именно ему принадлежит право, в зависимости от заслуги каждого отличившегося в бою, распределять награды того или иного достоинства». Наполеон стремился держать в своих руках даже такое дело, как продвижение по службе его подчиненных самого низшего ранга. В 1806 году маршал Мюрат писал императору: «Сир, позвольте напомнить, что Ваше Величество были так добры, что обещали повышение моим адъютантам: чин майора или командира эскадрона капитану Дери и чин капитана лейтенантам Пьерону, Брюне, Лагранжу и Флао».
Наполеон считал, что «приказы должны выполняться. Если они не выполняются — это преступление, и виновный должен быть наказан», и он всегда предусматривал возможность поощрения в случае четкого исполнения его инструкций. По словам Меттерниха, «благородство и бескорыстие были не свойственны Наполеону, своей милостью и расположением он одаривал лишь тех, кто мог быть ему полезен, от кого он рассчитывал получить немалую выгоду. С другими он обращался так, как они, по его мнению, обращались с ним. Он принимал любые услуги, не выясняя ни их причин, ни целей, не интересуясь предшествующими шагами человека, предлагавшего ему помощь. Единственным критерием оценки необходимости той или иной услуги была ее целесообразность на данный момент». Сам Наполеон не опровергал его слов, заявляя, что у него имеется «два рычага для управления людьми: страх и корыстолюбие». Когда же в 1802 году он смещал с поста всемогущего министра полиции Фуше, Наполеон привел в действие оба рычага, но вовсе не для того, чтобы поощрить министра к действиям, а, наоборот, для того, чтобы его нейтрализовать. В обмен за отречение от поста министра Наполеон пообещал Фуше сенаторское кресло и денежную компенсацию в размере 1 250 000 франков.
Наполеон хотел, чтобы маршалы боялись его: «С этими людьми я обязан обходиться очень сурово. Если я буду с ними на дружеской ноге, они тут же примутся делить со мной власть и государственную казну. Они нисколько меня не любят, но они боятся меня, и мне этого достаточно». Он также хотел видеть своих старых товарищей по оружию на должностях престижных, но подчиненных. Когда в 1804 году было официально утверждено звание маршала империи, то Наполеон в иерархической табели поставил его на пятое место, после императора и императрицы, императорской семьи, высших должностных лиц и министров. Своим маршалам он заявлял: «Запомните, я требую от вас быть военными только в армии. Звание маршала — исключительно гражданский чин, который дает вам при моем дворе соответствующий и достойный вас статус, но который не подразумевает никакой власти. Генералы — на полях сражений, возле меня будьте благородными вельможами, а в государственном устройстве занимайте должности только гражданские, которые я для вас учредил, наградив вас званием».
Меттерних писал, что «Наполеон был убежден, что все до единого общественные деятели, которые появлялись на политической арене или считали своим призванием активную общественную жизнь, движимы только одной пружиной — корыстью, а иначе и быть не может». Опираясь на это убеждение, он проявил щедрость и великодушие по отношению к своим генералам, назначив им жалованье, размер которого в пять раз превосходил жалованье префекта, в десять раз — жалованье епископа и в двадцать раз — доходы инженера компании «Мосты и дороги». Своим ближайшим соратникам — товарищам по службе в армии он обеспечил огромные состояния, в основу которых легли богатства завоеванных стран, главным образом в виде денежных вознаграждений и земельных владений (Бертье получил 1 500 000 франков ренты, Массена — более 600 000 франков). На Италию и Германию Наполеон наложил обязательства по выплате около шести тысяч рент. Большинство из них, находясь в пределах от 500 до 1500 франков, предназначались для выплаты французским военным. Заботясь о благополучии своих наиболее заслуженных офицеров, он основал что-то вроде брачного агентства. Префекты должны были составлять списки незамужних «девушек из хороших семей», способных стать достойными женами. Такая «перепись невест» показывает, что для Наполеона были важны заботы не только о материальном благополучии, но и о завоевании уважения в обществе.
В 1805 году Наполеон заявил, что его «стремление положить своим генералам и офицерам такое высокое жалованье вызвано нежеланием слышать о том, что алчностью они порочат свое благороднейшее ремесло, вызывая к себе неуважение окружающих». Однако в начале первой итальянской кампании он обратился к своим плохо одетым и обутым солдатам, призывая их добывать одежду и пропитание самостоятельно, другими словами — мародерствовать: «Солдаты! У вас нет ни одежды, ни провианта. […] Я поведу вас на самые плодородные равнины мира. Богатые провинции, большие города будут в вашей власти. Вы обретете там честь, славу и богатство». Двойственное отношение к жажде наживы, проявляемой его ближайшим окружением, — самое уязвимое место его правления.
Поскольку «демократия возвышает верховную власть, и только аристократия ее сохраняет», Наполеон в 1806 году преобразовал двенадцать провинций королевства Италия в герцогства, глава которых получал во владение только титул и ежегодную ренту. Герцог Истрийский (Бессьер) и Далматский (Сульт) получали, например, по 100 000 франков ежегодно. Наполеон вновь ввел в употребление такие титулы старого режима, как герцог, граф, барон, шевалье, присоединяя к ним названия населенных пунктов, где происходило сражение, или название вновь завоеванной местности. Например, Ней после решительных действий в Бородинском сражении 1812 года получил титул князя Московского. В общей сложности император пожаловал своим подданным около тысячи дворянских титулов, больше половины которых (59 %) получили военные. За исключением высшей аристократии, дворянское сословие империи, обязанное своим званием не благородной родословной, а милости императора, не имело никаких привилегий в гражданском или уголовном праве, а также никаких льгот в уплате налогов. Два маршала, Брюн[59] и Журдан[60], не получили дворянских титулов, без сомнения, из-за их республиканских взглядов.
Помимо дворянских титулов Французская революция уничтожила все награды, в том числе и военные. Однако Директория возродила старинную традицию награждать людей, проявивших мужество и отвагу, именным оружием. Генерал Бонапарт прибегнул к этому виду награждений во время итальянской кампании, поскольку он считал, что «не стоит приучать солдат, отличившихся храбростью, к денежным вознаграждениям. Достаточно написать им слова благодарности». Солдат наполеоновской армии Жан-Рош Куане с гордостью рассказывал: «Около Монтебелло завязалась тяжелая битва. […] В полдень к нам, на галопе, подъехал адъютант генерала Ланна с приказом как можно быстрее начать наступление, поскольку неприятель атакует главный корпус со всех сторон. […] Тогда я бросился вперед. Опередив своего командира, я подбежал к пушке австрийцев. Я появился как раз в тот момент, когда артиллеристы закончили заряжать орудие и готовились выпустить по нам залп. Я набросился на неприятеля со штыком, и вскоре австрийцы лежали на земле. Все произошло за одну секунду. Подъехал генерал Бертье и спросил, что я здесь делаю. Я рассказал ему, и он велел передать моему капитану, чтобы тот вечером представил меня первому консулу. […] Генерал Бонапарт взял меня за ухо. Я решил, что он будет меня ругать, оказалось — совсем наоборот, это было изъявление дружбы. Он сказал: „Бертье, награди его именным оружием…“»
Подписав мирное соглашение, первый консул принялся за усовершенствование системы поощрений, создав награду, которую мог получить любой подданный империи за проявленные им верность, честь и мужество. Так он учредил орден Почетного легиона, объяснив свое решение тем, что «десять лет Революции не изменили французов, они остались такими же, какими были их предки галлы — гордыми и легкомысленными. У них есть только одно чувство, которым нельзя поступиться: чувство чести». И как вывод: «Необходимо дать пищу этому чувству. Французам нужны награды».
Почетный легион был создан по образу и подобию Legio honoratum (почетный легион — лат.), существовавшему в античном Риме. В этот легион мог быть зачислен любой человек, независимо от его социального положения или происхождения, в нем «бок о бок могли стоять солдат, ученый, художник, представитель любых областей, любых партий». 19 мая 1802 года законодательный корпус по ходатайству первого консула проголосовал за учреждение Почетного легиона, что вызвало гневное неодобрение, продолжавшееся несколько лет, со стороны мадам де Сталь, Лафайета и Ожеро. Уязвленный обрушившейся на него критикой, первый консул писал: «Нам все время говорят о римлянах. Довольно странно для оправдания отказа от наградных знаков приводить в пример народ, у которого этих знаков было больше всего. Это что, знание истории? У римлян были патриции, всадники, граждане и рабы. Люди каждого из этих классов носили определенную одежду и соблюдали свои обычаи. В качестве наград они вручали отличившимся всевозможные призы, присваивали титулы и звания, водружали на головы лавровые венки, устраивали триумфальные чествования […]. Хотел бы я посмотреть на какую-нибудь древнюю или современную республику, в которой не существовало бы никаких наград. Награды называют побрякушками, что ж, ведь люди растут, играя с побрякушками. Многие согласны, что нам нужны новые учреждения, организации, и если моя идея кому-то не нравится, пусть предложат что-то другое! Я не утверждаю, что Легион должен спасти Республику или государство, но он сделает свое дело». Маршал Мортье позднее вспоминал: «Самым большим удовлетворением для моего самолюбия было зачисление меня командиром когорты, одной из шестнадцати, в Почетный легион».
Очень скоро Почетный легион вызвал в обществе такой прилив энтузиазма, что Наполеон заметил: «У французского народа две равные по силе страсти, которые, казалось бы, противоречат друг другу, но тем не менее происходят из одного источника, — это любовь к равенству и любовь к знакам отличия». Показательный факт: старые солдаты предпочитали иметь крест Почетного легиона, нежели получить повышение по службе. Известен случай, когда в ответ на слова Наполеона: «Я произвожу тебя в офицеры!» — солдат возразил императору: «Сир, я предпочел бы крест!» Поскольку солдаты иностранного происхождения наравне с французами награждались знаками отличия Почетного легиона, в июне 1804 года вышел закон, распространивший эту привилегию и на иностранцев гражданского состояния. Орден Почетного легиона получил немецкий писатель Гете. После битвы при Ватерлоо Гете продолжал носить этот орден даже в присутствии представителей Священного союза[61]. В отместку за критические выпады в свой адрес Наполеон отказал в «побрякушке» одному из самых известных экономистов того времени Пьеру Самюэлю Дю Понт де Немуру, вице-президенту Парижской торговой палаты. Де Немур был одним из тех, кто поддерживал решение Наполеона уступить американцам Луизиану, однако впоследствии он стал выступать против неограниченной и единоличной власти императора. В конце концов этот блестящий ученый эмигрировал в США, где его сын основал химическое промышленное предприятие, которое до сих пор носит его имя.
И много лет спустя после учреждения ордена Почетного легиона Наполеон все еще продолжал гордиться своим изобретением. Он писал брату Жозефу, который хотел в своем Неаполитанском королевстве учредить подобную награду: «Я подумал, как вы просили, о названии Сен-Жанвье; но нужно еще подождать. Если хочешь, чтобы задуманное дело осуществилось, следует, насколько возможно, идти в ногу со временем. Название Сен-Жанвье в Европе вызовет только смех. Нужно найти что-то другое, что пробудит уважение и желание подражать этому. Вот и англичане хотят сейчас изобрести у себя что-то вроде Почетного легиона».
Это желание «пробуждать уважение» может показаться сомнительным, если вспомнить курьезный случай вручения ордена собаке по кличке Мусташ. Этот пес, во-первых, отличился тем, что накануне битвы при Маренго разбудил весь полк, когда австрийцы пошли в неожиданное наступление, за что получил от неприятеля удар штыком. Во-вторых, под Аустерлицем Мусташ, несмотря на сломанную лапу, принес в свой полк обрывок австрийского знамени. За эти подвиги маршал Ланн наградил собаку прямо на поле боя. Впоследствии Наполеон несколько аллегорически объяснил этот поступок: «Если вы не любите собак, вы не любите верность; если вам не нравится, когда кто-то вам верен, значит, верность чужда вам самим». Когда в 1811 году Мусташ, сраженный пулей, погиб, много повидавшие на своем веку солдаты плакали о потере верного друга.