Управлять переменами — это значит вести организацию по пути динамичного решения возникающих проблем и одновременно с этим непрерывно учиться. Для стиля управления Наполеона в меньшей степени было характерным правило «думать, а потом действовать». В основном он думал и действовал одновременно, регулярно сопоставляя траектории намеченных мероприятий с практическими действиями. Считая, что «высокая политика — не более чем здравый смысл, примененный к великим делам», он опровергал мнения о том, что его решения зависят от идеологических предрассудков. Он предпочитал переводить все проблемы в практическую плоскость: «Следовать сегодня другим курсом означало бы заниматься философствованием, а не правлением». Убежденный в том, что «для административной деятельности требуется больше характера, чем для ведения войны», Наполеон придерживался надежных, прошедших испытание временем ориентиров: «Во всех видах общественной деятельности необходимо проявлять силу, последовательность и единство». Несмотря на то что в течение всех пятнадцати лет правления его чуть ли не ежедневно пытались любыми способами сбить с ног, отстранить от власти, он все равно утверждал: «Ни в коей мере случай не управляет политикой, но именно политика управляет случаем». Однако заметим, что до своей ссылки на остров Святой Елены в его действиях не было той слаженности, о которой он говорил.
После совершенного им переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 года) Наполеон сразу же ушел с головой в претворение в жизнь своей программы реформ. Он был убежден, что единственный эффективный способ действия для главного политического руководителя — это быстрота исполнения задуманного. 26 декабря 1799 года Наполеон учредил Государственный совет, на следующий день — сенат, а через неделю — трибунат и Законодательный корпус. За несколько недель Бонапарт сделал столько, сколько другому правителю не удалось бы сделать за несколько лет. Его идеи легли в основу Гражданского кодекса, принятого в 1804 году.
Через шесть месяцев правления Наполеону пришлось все-таки сменить гражданское платье на мундир главнокомандующего: ему предстояло отправиться в Италию, чтобы отвоевать северную ее часть у австрийцев[72]. Хотя он был доволен своей деятельностью по учреждению новых институтов, уезжая, оставлял ряд неоконченных проектов, таких как образование наполеоновского университета, биржи, счетной палаты, а также крупные строительные работы (сооружение дорог, каналов, портов).
В области общественных работ Наполеон придерживался главного принципа: «Лучше каждые десять лет запускать в действие канал протяженностью в десять лье, чем ждать сто лет, пока будет закончено строительство канала протяженностью в сто лье». Он придавал большое значение рабочим совещаниям, предназначенным контролировать соблюдение условий проекта. В совете администрации по строительству мостов и дорог Наполеон по нескольку раз в год проверял, как ведутся работы по сооружению дорог, расходы на которые с 1804 по 1813 год выросли до 277 миллионов франков. Для сравнения: Луизиана в 1803 году была продана Соединенным Штатам Америки за 80 миллионов франков. Эта программа инвестирования развития инфраструктуры помимо других мероприятий включала в себя строительство дорог, связывающих Лион с Турином и с Генуей, Женеву — с Миланом, Париж — с Мадридом через Байонну и Париж — с Амстердамом. Монталиве, генеральный директор мостов и дорог, не без внутреннего содрогания присутствовал на тех заседаниях совета администрации своего ведомства, на которых председательствовал Наполеон, так как он «требовал фактов, цифр, а не фраз». Так, 9 марта 1809 года Наполеон расспрашивал Монталиве о следующих работах: «о заключении в трубопровод парижской реки Урк, […] о строительстве моста через реку По, […] о строительстве дороги от Парижа до Майянса». Император требовал немедленного и точного ответа, переходил, не считаясь с установленным порядком, от одного проекта к другому, оспаривал смету расходов, стараясь доказать, что Монталиве противоречит сам себе или своим прошлым инструкциям.
С ограниченными средствами и в очень короткие сроки Наполеону удалось завершить значительное количество его градоустроительных проектов, но в некоторых случаях Наполеон терпел и неудачи. Через два месяца после своей коронации, 6 февраля 1805 года, он писал Фуше: «Работы, ведущиеся в Лувре, выявили один вопрос, который необходимо решить. Архитекторам хотелось бы все привести к единому стилю и, как они говорят, все поменять. Экономия, здравый смысл и хороший вкус на одну и ту же проблему имеют разные точки зрения». Работы в Лувре и в самом деле не были завершены и через десять лет после написания этого письма, вплоть до года сражения под Ватерлоо.
Как любой менеджер, Наполеон понимал, что перемены рождают трудности, поэтому он ратовал за действия, не ограниченные никакими рамками, но оправданные сложившимися обстоятельствами: «Регламенты пишутся для средних, нерешительных людей; ничто великое не появляется на свет без воображения». Установив авторитарный режим власти, для себя он, тем не менее, оставлял свободу действий: «Конституция должна быть лаконичной и невразумительной, она должна быть составлена таким образом, чтобы не мешать действиям правительства». Также он провел чистку в рядах депутатов парламентских палат. И когда Государственный совет очень сдержанно отозвался на провозглашение империи, Наполеон оставил это без внимания.
Воплощать динамику преобразований
Своей главной целью Наполеон считал осуществление реформ, которые приведут к улучшению положения дел во всех областях жизнедеятельности страны, поэтому он был единственным главой государства, который осмелился заявить: «Не хотелось бы мне быть на месте Бога, это пустая затея». Его активный нигилизм означал готовность пустить в ход все средства, чтобы создать благоприятные условия для перемен, даже если для этого было необходимо применить власть, принуждение, совершить кражу и без конца переделывать уже сделанное. Решению этой сверхчеловеческой задачи, требующей нечеловеческих сил, он целиком отдавал всего себя. Она была не только административной необходимостью, в этом прежде всего заключалось его призвание: «Франция была недовольна, я пришел к ней на помощь; болезни и лекарство вступили во взаимодействие: вот откуда взялась эта электрическая вспышка, примера которой не знает история».
Ницше восторгался высказыванием Наполеона, в котором тот утверждал: «Я уничтожил бездну, положил конец хаосу, облагородил народы». Та страница истории Франции, которая началась с государственного переворота 18 брюмера, завершилась декларацией, объявленной 15 декабря 1799 года: «Граждане, Революция закреплена на принципах, на которых она была начата. Революция закончилась». Франция знати обрела наконец некоторую стабильность ценой установления военного режима. Однако 18 брюмера было инициировано и подготовлено Сиейесом как гражданский переворот, в котором «доверие происходит от низов, а власть — от верхов». Но Сиейес сделал промах, доверившись своему сообщнику Бонапарту, к которому он поспешно отнесся как к лицу второстепенному. Со времени этого соперничества и до конца своих дней Наполеон сохранил глубокое презрение ко всем адвокатам, которые символизировали для него коррумпированный режим эпохи Директории: «Обычно самые жестокие события меньше изнашивают сердце, чем абстрактные факты: военные намного лучше адвокатов». Как знать, не задавался ли Баррас, один из директоров, еще в 1797 году (когда молодой и амбициозный Бонапарт вел свою первую, итальянскую, кампанию), вопросом, кто спасет страну от этого «спасителя»? Тогда же Наполеон, осознавая, что победа над Италией упрочила его позиции, заявил французскому послу в Тоскане: «Вы полагаете, что я с триумфом покорил Италию для того, чтобы прославить адвокатов Директории, всех этих Карно и Баррасов? […] Посмотрите на армию: успехи, которых мы добились, наши победы уже проявили подлинный характер французского солдата. Я для них все. Пусть Директория попробует отозвать меня от командования, тогда она увидит, кто истинный хозяин положения. Нации нужен правитель, создавший себе имя славными делами, а не теориями управления, разговорами, идеологическими спорами, в которых французы мало что понимают. […] Я хотел бы покинуть Италию только для того, чтобы во Франции играть роль почти такую же, что и здесь, но момент еще не настал; груша еще не созрела. […] Я очень хочу в один прекрасный день нанести удар по партии республиканцев, но его плодами я хочу воспользоваться сам, а не отдавать их старой династии».
Там, где Бурбоны потерпели неудачу — в создании республиканской монархии, — Наполеон преуспел настолько, что Гете назвал этот процесс «коронованной революцией». Шатобриан говорил о том, что Наполеон «поставил народ на одну доску с собой. Народный король, он унижал королей по крови и родовую знать, держа их в своей прихожей. Он ввел равенство, не понижая одних до уровня других, а, наоборот, возвышая вторых до достоинства первых. Он обеспечил свободу религии. Он утвердил и защитил завоевания Революции». В самом деле, после переворота 18 брюмера Наполеон искал способа достичь национального примирения, встав выше междоусобиц, раздиравших общество: «Монарх, который примыкает к какой-либо из группировок, рискует наклонить лодку и вызвать кораблекрушение». Он не колеблясь показывает себя прагматиком и оппортунистом, лавирующим между Республикой и старым режимом: «Я чувствую себя солидарным со всеми, от Кловиса[73]до комитета общественного спасения». Даже князь Конде, родственник герцога Энгиенского, охарактеризовал его так: «На треть философ, на треть якобинец и на треть аристократ». Став олицетворением революционных целей буржуазии, сам Наполеон желал «не меньше чем народной революции». Равнодушный к идеологической экзальтации, он определил линию своего поведения во время Директории следующим образом: «Я — не красный каблучок [аристократ], не красный колпак [санкюлот], я за всю нацию».
Поскольку, по выражению Наполеона, «самое лучшее средство сдержать свое слово, это никогда не давать его», он на протяжении всего времени своего правления старался исполнять обязательство, которое он взял на себя в день коронации: защищать интересы владельцев «национальных богатств». Поскольку «в каждой революции существуют два сорта людей: те, кто ее совершает, и те, которые получают от нее прибыль», он решил поддерживать тех, кто «получает прибыль», чтобы покончить с революцией. Если он решил стать оплотом для среднего класса, в который входили буржуазия и крестьяне, получившие во владение земли, отнятые у Церкви и у знати, то только потому, что он хорошо понимал, что люди «в основном сражаются за свои интересы, а не за свои права». Наполеон знал, что «деньги сильнее власти», поэтому старался не потерять одного из своих главных союзников во французском обществе: «Правительства держат слово только тогда, когда их заставляют или когда им это выгодно». Будучи убежден, что «любое правительство должно воспринимать народ как некую массу», он не хотел быть заложником группы людей, представлявших чьи-то классовые интересы, пользующихся слабостью правительства и немощью государства. Впрочем, Наполеон признался, что он достаточно хитер, чтобы обуздать такие группы: «Понимать интересы всех может любое правительство, а вот предвидеть их — великое правительство». Благодаря способности предвидеть события Наполеон взял себе за правило «обещать только то, что собирался сам исполнить». Наполеон отказался давать ложные обещания, но остался непревзойденным мастером в деле манипулирования людьми. Так, смог убедить либералов в том, что он — новый Вашингтон, хотя на самом деле идеи демократического парламентаризма он решительно отвергал: «Управлять одной партией означает рано или поздно попасть от нее в зависимость; нет, меня не проведешь!»
Оставаясь консерватором в самой Франции, в другие европейские страны Наполеон экспортировал принципы, имеющие революционную подоплеку. Своему брату Жерому, которого он называл королем Вестфалии, он дал такой совет: «Пусть люди, в которых нет ни капли дворянской крови, но которые обладают талантами, имеют равные права на ваше расположение и возможность служить вам; пусть полностью исчезнет всякое напоминание о личной зависимости и о промежуточных инстанциях между монархом и самым низшим классом людей. Блага Гражданского кодекса Наполеона, гласность судебной процедуры, создание суда присяжных — вот что должно стать отличительными чертами вашей монархии». В Германии декретом от 23 января 1808 года император уничтожил феодальный строй и установил равные права католиков и протестантов.
Только на острове Святой Елены Наполеон рассказал о планах, которые он думал воплотить в объединенной Европе. Лас-Каз в своих «Воспоминаниях» сделал запись, датированную 24 августа 1814 года: «Наполеон занимался тем, что просматривал свои записи, касающиеся его предложений в отношении будущего, интересов, развития и сферы деятельности каждой страны в европейской ассоциации. Он хотел везде внедрить одни и те же принципы, одну и ту же систему: европейский гражданский кодекс, кассационный европейский суд, доступный всем и исправляющий совершенные ошибки, как наш суд действует в отношении просчетов, допущенных трибуналами, единую валюту во всех уголках объединенной Европы». 11 ноября 1816 года Наполеон говорил о том, что хотел бы объединить Германию с Италией, а затем, объединив в одну большую семью европейские народы, создать Соединенные Штаты Европы: «Именно при настоящем положении вещей представляется больше возможностей провести повсеместно объединение всех гражданских кодексов, принципов, мнений, чувств, взглядов и интересов. Тогда, может быть, во имя распространения просвещения стало бы возможным думать о великой европейской семье, о создании конгресса, подобного американскому или греческому амфиктиону[74]. Какие в этом случае открылись бы перспективы для могущества, величия, процветания! Какое великое и чарующие зрелище!»
Наполеон оставил о себе славу руководителя типа твердой силы (принуждающего силой). Однако нередко он прибегал к методу мягкой силы (силы убеждения), в основном в тех случаях, когда дело касалось проведения реформ, считавшихся невозможными. В глазах либерально настроенных европейцев Бонапарт долгое время был генералом, продвигающим идеи Просвещения и Республики. Впрочем, сам себя он представлял как «арку между старым и новым союзом, естественный переход от старого к новому положению вещей».
Наполеон оказал большое влияние на внутренние дела Швейцарии, издав в 1803 году Акт о посредничестве, который положил конец Гельветической республике. В 1799 году после провозглашения Гельветической республики[75] в Швейцарии началась анархия и разразилась гражданская война, что очень беспокоило Наполеона. Поэтому в 1802 году он поручил полковнику Раппу отправиться туда с предложением учредить в этой стране арбитражный суд. Также первый консул выдвинул условия: распустить существующее правительство и направить в Париж делегатов от всех враждующих сторон. Прибывшие в столицу Франции 60 посланцев приняли участие в долгих и оживленных дебатах, во время которых Наполеон произнес следующее: «Не нужно провоцировать вспышки гнева, они будут стоить вам слишком дорого и не дадут ровным счетом ничего. Нужно сделать так, чтобы народ платил низкий налог: таким образом, он узнает, что вы работаете для него, а это заставит его уважать вашу работу. Если вы желаете абсолютного могущества, то у вас для этого есть только один способ: вам надо войти в состав Франции, образовать здесь два больших департамента и принять участие в их судьбах. Но вы природой не созданы для этого. Природа отделила вас от других народов горами; у вас свои законы, свои обычаи, свой язык, свое производство, своя слава, право на которую принадлежит только вам. Ваш нейтралитет сейчас более чем когда-либо послужит устранению опасности». Удивительно, но в данном случае Наполеон протестовал против желаний депутатов сохранить централизованную республику, тогда как во Франции он эту централизацию ввел и удерживал силой.
Поскольку конференция никак не могла достичь результата, первый консул изменил стратегию и провел собрание в более узком кругу: с представителями, ратующими за сохранение единого правительства, и приверженцами образования федерации. В конце концов Наполеону удалось добиться их согласия, пообещав установление современной федеративной формы правления. Акт о посредничестве был подписан 19 февраля 1803 года. Этот акт был не чем иным, как конституцией, провозглашающей равенство всех граждан, а также автономию 19 кантонов. По инициативе первого консула Швейцария впервые была названа Гельветической Конфедерацией. В качестве вознаграждения за свои усилия в деле примирения сторон Наполеон, показавший на практике свое умение пользоваться мягкой силой, получил 16 000 новобранцев для своей армии. Он был очень этим доволен и заявлял: «Лучшие солдаты — те, в которых вы больше всего уверены, а это — швейцарцы. Они отважны и верны!»
Использование новых рычагов управления
Сначала консулат, а затем лично император прилагали все усилия для того, чтобы усмирить разбушевавшуюся анархию, навести в стране порядок и обеспечить четкое исполнение законов. Эта забота и стремление усовершенствовать предприятие под названием «Франция» побудили его к созданию структурированных институтов в политической, экономической и финансовой областях.
Движимый желанием получать информацию как можно быстрее и в максимально возможном объеме, Наполеон создал системы управления и информации, в основе которых лежало использование сводок экономического положения страны. Например, в письме Евгению де Богарне он отмечал: «Что касается моей французской армии, министр дважды в месяц представляет мне более 18 томов, содержащих сведения о текущем состоянии армии, рассмотренном со всех точек зрения». Ежедневно он справлялся насчет курса ренты (немаловажный показатель для буржуазии) и насчет цен на хлеб («настоящий термометр стабильности» для народа).
Помимо своевременного получения информации, успех управленческой деятельности зависит от правильного использования имеющихся ресурсов, и в первую очередь — людских. Наполеон стремился окружить себя лучшими профессионалами, способными помочь ему в управлении необходимыми преобразованиями. Именно таких людей он назначал префектами. Только им, избранным лично императором, доверялось управление департаментами. Наполеон даже называл их «императорами на коротеньких ножках». Для отбора нужных людей он пользовался единственным принципом: «Я люблю честных людей независимо от их цвета кожи». Всем префектам Наполеон разослал в качестве приказа о назначении следующее обращение: «Эта должность потребует от вас выполнения самого широкого круга задач, но в будущем она сулит вам щедрое вознаграждение; отныне вы призваны помогать правительству в его благородном деле восстановления былого величия Франции, возродить все, что она создала великого и прекрасного, и, наконец, водрузить это восхитительное сооружение на незыблемый фундамент свободы и равенства».
Чтобы ввести в действие эту новую административную единицу, Наполеон обратился за поддержкой к влиятельной и разветвленной франкмасонской сети. Надо сказать, что дед, отец, братья, ближайшие соратники Наполеона, такие как Камбасерес, его маршалы и даже его жена Жозефина, были членами масонских лож. Если вопрос принадлежности Наполеона к масонству вызывает споры, то несомненным остается огромное и обоюдное влияние, которое оказывало франкмасонство на Наполеона и наоборот. Франкмасонство, которое изначально было обществом посвященных, под влиянием Наполеона стало играть роль подручной организации на службе у его власти. Агенты министра полиции Фуше выследили нескольких членов лож, настроенных оппозиционно правящей власти, и арестовали их после первой же речи антинаполеоновского характера. Нужно признать, что влияние масонства на внутреннюю политику — феномен, присущий не только французскому обществу. Он встречается во многих европейских странах, как враждебных, так и дружественных по отношению к Франции.
Чтобы обеспечить вновь образованные институты администрацией, Наполеон приступил к формированию нового поколения европейских управленческих кадров, мобильных и широко образованных. Речь шла о молодых людях дворянского происхождения, прошедших обучение в лицеях, Императорском университете или в новых крупных институтах, таких как политехнический. Все эти молодые профессионалы разделяли точку зрения Наполеона на необходимость построения авторитарного, но просвещенного государства. Им было суждено проводить в жизнь кадровую политику империи, которая остро нуждалась в специалистах: «Древние совмещали многие профессии, мы же их разделяем». Наряду с вертикальной иерархией власти Наполеон стал использовать в управлении элементы горизонтального взаимодействия. Тем самым он примкнул к многочисленным молодым европейцам, таким как Цезарь Бальбо, который утверждал, что такая система — единственно возможный способ управлять государством. Бальбо через некоторое время стал наставником графа Кавура, который, в свою очередь, был инициатором объединения Италии. Самым ярким выразителем чаяний того поколения стал Стендаль. В мае 1800 года он в чине младшего лейтенанта был назначен в 6-й драгунский полк, в кампании 1809 года он принимал участие уже как ученик комиссара, затем проявил свои способности в русском походе. Стендаль всегда считал Наполеона «самым великим человеком в мире после Юлия Цезаря», даже невзирая на военные неудачи, постигшие императора.
С самого первого дня своего прихода к власти Наполеон считал финансовые проблемы самыми главными. Не обладая достаточными знаниями в этой области, он немедленно обратился за помощью к крупным специалистам. Среди этих людей оказался министр финансов Годен, которого Наполеон неустанно восхвалял: «Все, что можно было сделать за такое короткое время, чтобы прекратить злоупотребления порочного режима и вернуть на место принципы кредитования и упрощения финансовых процедур, Годен сделал. Он был честным и порядочным администратором, который сумел найти контакт с подчиненными, действуя мягко, но уверенно. Все, что он делал и предлагал в начале, он поддерживал и усовершенствовал за пятнадцать лет своего мудрого управления». На острове Святой Елены Наполеон вспоминал о нем как о человеке, с которого всем руководителям высокого ранга следует брать пример: «Этот человек сделан из цельной породы, он — неприступная для коррупции крепость».
В начале своего правления первый консул, по свидетельству Шапталя, и не думал скрывать свою некомпетентность в вопросах управления государственными финансами. Позже, чтобы восполнить пробел в знаниях, он с «ненасытным любопытством», по выражению министра государственной казны Моллиена, выспрашивал у своих соратников все, что ему было непонятно. По словам Наполеона, бывший служащий при королевской династии Моллиен был «одним из лучших финансистов в Европе», поскольку он «перевел государственную казну в простой банк: это оказалось так удобно, что теперь в одной маленькой тетради помещается полнейший отчет о состоянии моих дел, в любой момент я вижу: мои доходы, мои расходы, мои задолженности, мои ресурсы». Наполеон даже регулярно запрашивал у него сведения по вопросам макроэкономики, такие как разница в валютных курсах и условия валютных операций. В своих «Воспоминаниях» Моллиен рассказывал о проводимых им занятиях по руководству общественными финансами: «Каждую минуту Наполеон придумывал новую комбинацию чисел, которые он условно называл ресурсами. […] Его ошибки в основном происходили из-за того, что он дважды учитывал какую-нибудь сумму, а какую — выявить сразу было очень сложно из-за многомиллионных чисел, которыми он оперировал. Он думал, что может маневрировать числами, как своими полками, и по примеру сражения, когда по его приказу один и тот же полк занимал разные позиции, полагал, что может использовать одну и ту же сумму три или четыре раза, с разными целями. […] Нужно было некоторое терпение, чтобы развеивать его то и дело возникавшие фантазии, в которых он находил удовольствие».
Понимая, что деньги — это нерв войны, Наполеон прилагал немало усилий для того, чтобы заставить всех соблюдать бюджетную дисциплину: «Бюджет — вот мой закон; надо к этому привыкнуть, поскольку финансы, на всех этапах управления, первейшее из моих дел». В 1804 году он строго выговаривает министру Фуше: «Нужно устроить ваши бюро так, чтобы расходы на их содержание не выходили за рамки бюджета. В целом ваши бюро прекрасно поддаются реформам, как в отношении жалованья, так и в отношении количества персонала». В отношении государственных счетов он проявлял твердость, особенно настаивая на том, чтобы лично визировать все расходы. Так, он отчитывал Фуше: «В счетах я заметил несколько непредусмотренных расходов, таких как, например, сумма в 5400 франков на возмещение убытков мелким театрам или 296 франков вознаграждения какому-то актеру. Дело не в том, что эти расходы не относятся к разряду необходимых, дело в главном принципе управления — а именно: все расходы должны производиться по моему приказу».
Наполеон подвергал такому же строгому контролю и свои личные дела. По словам Шапталя, императорский дом являлся «образцом порядка и экономии. Один раз в неделю император устраивал финансовый совет, на котором он мог отложить выплату по своим счетам, открывал кредиты, приказывал представить точное состояние финансов и до единого су все расходы, покупки и продажи. В результате не оставалось ни одного предмета ни на кухне, ни в его покоях, ни в его конюшнях, цены которой он бы не знал…» Когда ему на год для содержания семьи выделили из бюджета 48 миллионов франков, Наполеону удалось сэкономить 7 миллионов. Когда его камердинер Маршан предложил нанять еще одного слугу с жалованьем в 3000 франков, Наполеон воскликнул: «3000 франков! А знаете ли вы, что таков доход одной из моих коммун? Когда я был младшим лейтенантом, я столько не тратил».
На протяжении всего срока своего правления Наполеон постоянно совершенствовал государственную финансовую систему, стремясь сделать ее более эффективной. Без сомнения, самой большой его удачей на этом поприще стал франк «жерминаль». Надо сказать, что после неудачной попытки ввести ассигнации[76] Наполеон, по словам Моллиена, испытывал ужас перед бумажными деньгами. В самом деле, франк — это старинная денежная единица, которую возродил во время революции закон от 7 апреля 1795 года. Франк состоял тогда из 10 десятин, а десятина включала 10 сантимов. В 1803 году первый консул провел настоящую денежную реформу. Отныне стоимость монеты достоинством в один франк подтверждалась фиксированным весом металла, из которого была отлита монета (золото или серебро). Эту же систему император ввел и в завоеванных им странах. Вот фрагмент его письма, написанного в 1807 году брату Луи, королю Голландии: «Необходимо, чтобы вы приняли французскую денежную систему, как это сделали в Испании, Германии, во всей Италии. Почему вы этого не делаете? Одинаковые гражданские законы и одинаковые денежные системы укрепляют связи между народами. Когда я так говорю, я, естественно, подразумеваю, что на ваших монетах останется герб Голландии и изображение короля. Я имею в виду, что одинаковыми должны быть лишь принцип, организация». После отречения императора созданная им денежная система продолжала функционировать в Италии, в Швейцарии и в Бельгии. Во Франции этот франк, прозванный «жерминалем» (в память о законе, принятом 7 жерминаля XI года Республики[77]), оставался неизменной стабильной денежной единицей вплоть до Первой мировой войны.
Создавать долговременные институты
Наполеон считал, что «ни одно дело рук человеческих не проживет долго, если в его создание не вложить всю душу». Сам же он основывал и реорганизовывал разнообразные учреждения, такие как Лицей, театр «Комеди Франсез», Французский банк, Военную школу в Сен-Сире. С переменным успехом стараясь примирить в себе идеализм и рационализм, ему удалось «бросить во французскую почву несколько зерен гранита». Эта работа, имеющая огромное политическое значение, тем более впечатляет, поскольку на протяжении всего правления Наполеона Франция участвовала в непрекращающихся войнах.
Наполеон был уверен, что «о величии людей судят по тому, что они оставляют после себя», поэтому, находясь в изгнании на острове Святой Елены, он признался в том, что всеми своими военными победами он гордится гораздо меньше, чем Гражданским кодексом: «Один мой Гражданский кодекс своей простотой принесет Франции больше пользы, чем все законы, написанные до меня». Понимая, что «при таком количестве законов можно повесить любого», первый консул приказал довести до конца работу над кодексом, начатую еще Камбасересом во время революции. Наполеон считал, что для достижения поставленной им цели законы должны быть понятными, единообразными, универсальными и отвечать главному правилу: «хороший закон должен быть коротким». Также он понимал, что «легче написать закон, чем его соблюдать», поэтому в этой работе старался не натолкнуться на подводный камень, подстерегающий всех законотворцев. Суть его сводится к тому, что любой закон — это «обвинительный акт против власти». Этот Гражданский кодекс просуществовал почти без изменений до второй половины ХХ века.
Подготовку предварительного проекта Гражданского кодекса Наполеон доверил известным юристам своего времени: Камбасересу, Тронше и Порталису. Через четыре месяца работа, в основу которой были положены «священные права собственности, равенства и свободы», была закончена. Председательствуя на пятидесяти семи из ста девяти заседаний комиссии Государственного совета, на которую было возложено изучение будущего Кодекса, Наполеон советовал редакторам сконцентрировать внимание на вопросах практики: «Роман с Революцией закончен, нужно приниматься за создание истории и проверить, что возможно сделать реально в применении принципов Революции на практике». Самые блестящие ораторы Государственного совета были удивлены замечаниями Наполеона, исполненными глубокого смысла: «Гражданин Тронше, возражая Порталису, цитировал процедуру усыновления, принятую у римлян. Там церемония усыновления проходила в Комитиуме[78]в присутствии народа. Формулировка этого положения, записанная в нашей Конституции, неприемлема; то, что формально не запрещено, то по умолчанию разрешено. Усыновление — это не контракт; с детьми контрактов не подписывают». Точность и справедливость его аргументов подействовали на юристов, он мог предложить четкие решения, убедительные формулировки, например в отношении заключения браков между глухонемыми[79]. Но основной его заслугой остается огромная работа, проделанная по унификации всех региональных обрядов и обычаев. Чтобы добиться этого результата, первому консулу приходилось вмешиваться в парламентские дебаты, которые нередко становились очень жаркими: «Тронше, я восхищен вашим умом и силой вашей памяти. Для человека ваших лет это исключительное явление, заслуживающее всякого почтения. Редерер, а вас я сегодня нахожу слабее, чем обычно. Порталис, вы стали бы самым блестящим оратором, если только понимали бы, когда вам следует остановиться. Тибо, а вам надо быть более откровенным в ваших суждениях. Иначе возникает впечатление, будто вы выступаете с трибуны перед толпой простого народа. Камбасерес, мне кажется, что порой вы ведете себя как ловкий адвокат, который соглашается на защиту клиента или же, наоборот, отказывает ему, не испытывая сам лично никаких чувств по поводу предлагаемого ему дела. Спасибо, Лебрен, вы лучший из редакторов, и благодаря вам наши дебаты станут памятником для потомства».
После четырех лет подготовительной работы 21 марта 1804 года Гражданский кодекс (с 1807 года его стали называть Кодексом Наполеона) был принят и введен в действие. Новой Франции, родившейся в боях революции, Кодекс предложил следовать юридическим правилам, в основу которых были заложены принципы равенства и братства. Он стал инструментом, с помощью которого первый консул сумел осуществить свое давнее желание: «Узаконить завоевания Революции, установить взаимодействие между римским правом и обычаями своей страны, обеспечив плавный переход из прошлого в настоящее». В Гражданском кодексе, кроме всего прочего, были предусмотрены такие процедуры, как развод по взаимному согласию, снижение возраста совершеннолетия до 21 года и аннулирование права первородства.
Гражданский кодекс, построенный на совершенно новых принципах, стал могучим оружием Наполеона в деле покорения Европы. В 1807 году он заявил своему брату Жерому, присутствуя на его коронации в Вестфалии: «При расширении и освобождении вашей монархии я больше рассчитываю на действие Кодекса Наполеона, чем на результаты самых грандиозных побед». Итальянское королевство, со своей стороны, полностью приняло Гражданский кодекс, за исключением тех положений, в которых речь шла о разводах. Позднее этот Кодекс копировали многие страны Европы. В эпоху империи он был дополнен Гражданским процессуальным кодексом (1806 год), Торговым кодексом (1807 год), инструкцией по криминалистике (1808 год) и Уголовным кодексом (1810 год).
Демонстрировать силу, но быть дипломатом
Наполеон доверялся своей интуиции и действовал так, чтобы соотношение сил оставалось неизменным: «Я знаю, когда надо отбросить шкуру льва и надеть шкуру лисицы». Он считал, что значимость дипломатических отношений определяется скорее на поле битвы, чем в приемных послов: «Дипломатия — это полиция в великолепном костюме». 9 июня 1803 года, через несколько дней после возобновления войны с Англией, Наполеон поздравлял с этим событием генерала Мортье такими словами: «Стремительность, с которой Вам пришлось выступить, принесла Вам некоторые неудобства, но она позволила не пролить ни одной капли крови и избавила от дипломатической трескотни». На следующий день после Аустерлицкого сражения он писал Талейрану: «Могу написать Вам только два слова: армия в 100 000 солдат, которой командовали два императора, полностью уничтожена. Все пояснения излишни. Переговоры стали бесполезны, поскольку очевидно, что это была военная хитрость, чтобы усыпить мою бдительность». Уверенный в том, что «договоры исполняются в том случае, если интересы совпадают», он подозрительно относился к дипломатическим приемам, чересчур изысканным и неестественным.
До начала переговоров Наполеон всегда подробно расспрашивал о лицах, которые будут принимать в них участие, потом вступал с ними в разговор, стремясь расположить к себе. Затем он старался определить, какую выгоду принесет ему договоренность с тем или иным дипломатом. Во время переговоров с Меттернихом он заявил: «Забудем, что я — французский император, а вы — посол Австрии, я хочу обратиться к вам как к человеку, которого уважаю, и не надо громких фраз». Он умел очаровывать аудиторию, независимо от ее состава: будь то солдаты или ученые. Вот как Шатобриан описывал свою первую встречу с Бонапартом: «Я находился на галерее, когда вошел Наполеон; он приятно поразил меня. Улыбка его была мягкой и доброй, во взгляде не было никакого бахвальства, ничего театрального и нарочитого. […] Бонапарт подошел ко мне, он разговаривал со мной без всяких комплиментов, так, словно я был его близким другом, так, словно мы продолжаем разговор, начатый когда-то ранее». Его способность быстро переходить от веселости к гневу также помогала ему в процессе переговоров.
Во время первой, итальянской, кампании Бонапарт уже показал, какую пользу может принести это удивительное сочетание строгости и душевной тонкости. Ведя переговоры с делегацией из Пьемонта, не решавшейся подписать условия перемирия, Бонапарт, протягивая перо, сказал: «Месье, надо подписать. На два часа назначено наступление. Мне случалось терять победу в сражениях, но никогда я не потерял ни часа из-за доверчивости или лени». Так он получил с итальянских властей выкуп, достаточный для того, чтобы заплатить солдатам, которые много месяцев не получали жалованья. В ответ на приказы Директории захватить Австрию и установить там Республику, генерал Бонапарт лишь тянул время и даже пригрозил уйти в отставку. 25 сентября 1797 года он писал: «Граждане директора, прошу заменить меня и принять мою отставку. Никакая сила на свете не может заставить меня оставаться на службе после того, как правительство проявило такую ужасную неблагодарность, которая обрушилась на меня как гром среди ясного неба». Опасаясь «навязать слишком тяжелые условия, так как выполнить их было бы невероятно трудно», Бонапарт стремился облегчить положение австрийцев, которые тяжело переживали недавнюю потерю большой части Северной Италии. Взамен этой утраты он предложил Австрии Венецианскую республику, отомстив таким образом венецианцам за их враждебность по отношению к нему самому. Кроме мира с Австрией, генерал Бонапарт основал Цизальпинскую республику[80], подписал мирные договоры с королевствами Сардинии, Генуи, Неаполя и странами Понтийского царства. Самые хвалебные отзывы о дипломатических способностях Наполеона принадлежат Талейрану, министру иностранных дел Директории: «Что за человек наш Бонапарт! Ему только 28 лет, а он уже стоит во главе всех славных дел: войн, мира, скромности и благородства».
В дипломатических делах Наполеон часто отдавал главенствующую роль Талейрану. Надо сказать, что Наполеон всегда восхищался невозмутимым спокойствием своего министра: «Если бы кто-то дал увлеченному беседой Талейрану пинок под зад, то на его лице это никак бы не отразилось». К его мнению присоединялся и граф де Шлаберндорф, который писал в 1804 году, что «надо быть хорошим физиономистом, чтобы под этой мрачной, отталкивающей внешностью, за этими вялыми движениями, в этих голубых, почти мертвых глазах, в которых нет ни искры жизни, одним словом — сквозь все отталкивающие черты этого типичного блондина угадать ловкого и хитрого дипломата, который дурачит всю Францию и всю Европу».
Наполеон хотел, чтобы в дипломатии, как и во всех других областях, последнее слово оставалось за ним. 6 октября 1801 года он писал Талейрану: «Посылаю вам, гражданин министр, утвержденные статьи, предварительно подписанные в Лондоне 9 вандемьера, и текст секретной статьи. Имею честь предупредить вас, что в перевод второй статьи внесены изменения. Первоначально эта статья была составлена в следующих выражениях: Ее Королевское Величество Британии обязуется, а именно: вернуть Французской республике и ее союзникам, Его Католическому преосвященству и республике Батавия, все завоеванные колонии, оккупированные земли и т. п. В такой редакции слово „именно“ могло быть отнесено и к возврату земель, тогда как должно было относиться к союзникам, кроме того, не ясно было, что речь шла о возвращении земель Франции. Первый консул решил, что нужно избежать всякой двусмысленности, переведя английское слово „namely“ не „именно“, а словом „поименно“ и изменить пунктуацию статьи». В этом случае первый консул преподал урок французского языка своему «хромому» министру, который славился тем, что умел ясно и точно выразить любую мысль.
Среди всех дипломатических операций, проведенных Наполеоном, «одним из самых сложных дел» стало подписание конкордата[81], благодаря которому было реорганизовано католичество во Франции. Эта работа «была необходима для религии, для Республики, для правительства. Церкви стояли закрытыми; священники подвергались преследованиям; священнослужители делились на три секты: конституционные, апостолические викарии и эмигрировавшие епископы, состоявшие на содержании у Англии. Конкордат положил конец этому делению и поднял из руин католическую церковь».
Придя к власти, Наполеон сразу начал переговоры о конкордате: «Для меня религия — это не таинство Воплощения; для меня она — тайна общественного порядка». Он благополучно завершил все задуманное, несмотря на то что большинство из его окружения, например генерал Моро, министры Фуше, Талейран, Бернадот, Брюн, Удино, были с ним несогласны.
Хронологическая таблица подготовительных мероприятий для заключения конкордата
Готовясь к приезду в Париж папского посланника монсеньора Спина, назначенного на 5 ноября 1800 года, Бонапарт подбирал свою команду для участия в переговорах. Среди избранных находился аббат Бернье, бывший вождь вандейских повстанцев-католиков, выступавших против Директории.
Переговоры начались. На них обсуждались многочисленные проекты будущего соглашения. Первый одобренный Бонапартом проект отверг Талейран, так как нашел его слишком выгодным для Рима. Второй проект, представленный Талейраном, отверг монсеньор Спина. Третий проект предложил аббат Бернье. Но Фуше, который был вообще против соглашения с Римом, отверг и его. После еще одной неудачной попытки Бонапарт сам взялся редактировать уже пятый по счету текст соглашения, который был отправлен в Рим с французским дипломатом Како. Но из-за медлительности советников Папы дело затягивалось, поэтому Наполеон послал в Ватикан ультиматум. Сразу после этого государственный секретарь Папы кардинал Косалви приехал в Париж, имея полномочия для принятия решений. При встрече с Бонапартом кардинал был поражен манерой, в какой тот вел беседу, «в течение получаса, с жаром и красноречиво, но без гнева и неприятных слов». По словам кардинала, «Наполеон был человеком неожиданных, но обдуманных действий; правда, иногда он говорил необдуманные вещи, тогда он терял контроль над словами, и это создавало затруднительные ситуации». В конце концов обе стороны подписали 15 июля 1801 года текст соглашения, уже тринадцатый по счету. Косалви так писал об этом Папе: «Мы получили концессии, бесспорно, меньшие, чем желали, но выше тех, на которые надеялись». Несколько дней спустя Папа опубликовал буллу, названную Ecclesia Dei (можно перевести как «собрание Бога»). 8 сентября 1801 года пришел черед Законодательному собранию утвердить конкордат. Граф д’Артуа, будущий король Карл X, ошеломленный решением Папы признать Французскую республику, назвал Пия VII преступным Папой.
Спорные вопросы, урегулированные конкордатом
1 «Табула раса» (лат. tabula rasa — чистая доска) — в международном праве концепция, предполагающая, что вновь образовавшееся государство не обременено никакими обязательствами своего предшественника перед другими государствами.
Надеясь на продолжение переговоров по важнейшим статьям конкордата, Пий VII согласился приехать в Париж на коронацию, которая состоялась 2 декабря 1804 года. В конце концов Папа не получил ничего от нового императора, который считал, что «Церковь должна быть частью государства, а не наоборот». По словам мадам де Ремюза, с которой Наполеон мог быть откровенным, он «использовал священников в своих целях, но не любил их. Он относился к ним с предубеждением, носящим философский и революционный характер». В 1808 году император захватил государства Понтийского царства и Рим, на следующий год присоединил их к империи; он приказал похитить Папу и держал его в заточении в Савоне, потом в Фонтенбло до 1814 года. Отметим, что в 1813 году Наполеон пытался все-таки мирным путем урегулировать вопрос о каноническом назначении в чин епископа[82]. Он пускал в ход весь арсенал своих дипломатических уловок, представая перед Папой то очаровательным собеседником, то рассыпающим угрозы правителем, то хитрецом, на что Папа Пий VII восклицал: «Клоун! Притворщик!»