Святая Елена
Предисловие ко второй книге
В память о ЖАНЕ БУРГИНЬОНЕ, Члене Института, Великом Офицере ордена Почетного Легиона, главном кураторе Наполеоновских музеев, президенте административного совета музея Армии, моем наставнике и друге
Жан Бургионьон скончался, не закончив эту работу. Людям его уровня незнаком покой, они работают без отдыха и умирают, все еще занимаясь своими трудами, не завершив дел, границы которых еще только предстоит определить.
Проявляя безграничный интерес буквально ко всему, восхищенный всем, что имеет отношение к исторической науке, очарованный наполеоновской эпопеей, художник и писатель Жан Бургиньон посвятил жизнь Мальмезону и его обитателям, от самых низших его представителей до самых знаменитых. Именно ему Франция обязана самым восхитительным из ее дворцов, самым «живым» и волнующим из всех ее исторических музеев.
Я удостоился большой чести работать с ним бок о бок и мог из первых рук пользоваться его обширными знаниями, его легендарной добротой, равной только его бескорыстию, его благородству и его умению прощать.
Политическая жизнь, знание о которой он получал в кругу великих или так называемых великих, научила его разбираться в людях. Он судил их, не прибегая к суровости, со свойственным ему добродушием и милосердием, которые придавали такое очарование его беседе. Но, возможно, служебная деятельность выработала у него естественное умение обходить препятствия, которые лежали на пути к достижению его цели — добиваться благосклонности коллекционеров ради его любимого музея. Некоторые из них, вручив дар Мальмезону, считали себя в долгу перед добрейшим куратором, который обратился к ним и позволил им быть ему полезным.
Являясь главным куратором Наполеоновских музеев, той руководящей и направляющей силой, бывшей основой всей деятельности по сохранению и поддержанию порядка основных национальных дворцов, членом института и тем самым человеком, который заботился о будущем музея армии, Жан Бургиньон осуществлял свою работу в соответствии с тем колоссальным видением перспективы, на которое были способны его незаурядный интеллект и разносторонние знания. Несмотря на все это, он никогда не предавал забвению яркие подробности, на которые он обращал внимание, благодаря безошибочному вкусу к прекрасному и желанию описывать людей и события по возможности предельно точно.
Именно поэтому характер Маршана, его интеллект, его прямота, его честность и — превыше всего — его лояльность к низложенному императору привлекли Жана Бургиньона.
В память о кратком пребывании Наполеона в Мальмезоне перед отъездом в Рошфор и о его трагической судьбе Жан Бургиньон собрал для музея трогательные памятные сувениры о Наполеоне, о его жизни в неволе и о возвращении во Францию его тела. Все это он сделал до того, как предложил общественности две волнующие и объемные работы: «Прощание с Мальмезоном» и «Возвращение праха». Он также хотел, чтобы благородная фигура Маршана, которого умирающий император считал своим другом, нашла свое памятное отражение в том последнем дворце, в котором Наполеон жил во Франции.
Граф Демазиер-Маршан, внук душеприказчика завещания императора, пошел навстречу пожеланиям куратора Мальмезона, предложив музею не только бесценные памятные сувениры об императоре, но также и вещи, имевшие отношение к его дедушке. Лично Жану Бургиньону он доверил мемуары, которые верный императору Маршан написал для своей дочери, чтобы «лучше научить тебя», как писал Маршан, «и потом твоих детей тому, что значил для меня император, лучше представить тебе этого человека, бывшего арбитром для королей, одинаково великим и и период невзгод и на троне, когда он правил Европой, и чтобы рассказать тебе о его ссылке, смерти на скале Св. Елены».
Публикация этих мемуаров была своего рода достижением, венчавшим карьеру Жана Бургиньона. Жан Бургиньон опубликовал первый том, в котором излагаются события, происходившие на острове Эльба и в период «Ста Дней». В замечательном и основательном предисловии, которое служит вступлением к первой книге, Жан Бургиньон создает живой портрет Маршана и подготавливает читателя к тому, чтобы он обнаружил в повествовании преданного императору камердинера если не «сенсационные открытия», то, по крайней мере, точные факты, остававшиеся неясными или искаженными — в зависимости от пристрастий свидетелей и авторов мемуаров.
Жан Бургиньон был намерен представить общественности основную часть мемуаров Маршана, которая касается периода неволи императора, когда смерть настигла его врасплох, образно говоря, с пером в руке над чистым листом бумаги. Рукопись Маршана и задачу ее опубликования он оставил своей дочери, г-же Ролан Елен Рук-Бургиньон. Мужественная молодая женщина видела в решении этой задачи свою священную обязанность, несмотря на скорбь, горе и все трудности, вставшие перед ней из-за почти одновременной потери горячо любимых отца и матери.
Поскольку я был коллегой ее уважаемого отца, г-жа Елен Рук-Бургиньон попросила меня завершить его работу. Я воспринял этот знак оказанного мне доверия с законной гордостью, в то же время не смея претендовать на то, что смогу заменить этого выдающегося человека.
Мемуары, которые Маршан посвящает описанию событий на острове Св. Елены, являются наиболее важными и наиболее увлекательными. Они состоят из пяти частей.
В первых трех частях читатель знакомится с событиями, начиная с момента посадки императора на борт «Беллерофонта» до непрерывных распрей Наполеона с Хадсоном Лоу, его тюремщиком, пока болезнь и добровольное затворничество не ослабили физическое сопротивление неукротимого пленника.
Последние две части посвящены последним минутам жизни императора и его кончине. Предсмертные часы жизни императора изложены в особенно подробной, точной и трогательной манере.
Маршан фактически ежедневно вел свои записи, которые объединены в единое повествование, всегда скрупулезно точное и увлекательное. Они заставляют читателя затаить дыхание и сообщают ему подробности, до сих пор неизвестные. Скромный камердинер говорит только правду: он описывает то, что делал, что говорил, что слышал, не претендуя на то, чтобы кого-то судить. Граф де Лас-Каз, гофмаршал, генералы Гурго и Монтолон и графини Бертран и Монтолон самым естественным образом оживают на страницах его повествования. Маршан воздерживается от комментариев по поводу отношений между ними и даже по поводу их отношения к императору. Если же он жалуется на решения англичан, то лишь только потому, что они негативно сказывались на физическом и моральном состоянии императора, принося ему страдания. Сам подвергаясь дурному обращению со стороны Хадсона Лоу, Маршан опасается, что его могут выслать на мыс Доброй Надежды, потому что в этом случае он вынужден будет покинуть императора и не сможет ухаживать за ним. Но он никогда не жалуется на усталость или на недосыпание, вызванные теми последними месяцами его почти беспрерывной заботы о прославленном человеке, ставшем инвалидом.
Его любовь, его преданность, его смысл жизни — все это вращается вокруг личности императора, чьи слова он тщательно записывает. Он тут же заносит их в свой дневник и мы, благодаря этому, можем слышать краткие и точные фразы, выражающие то глубокие, мудрые мысли, то безжалостный здравый смысл.
Однако мемуары Маршана в действительности высвечивают для историков проблемы, которые ждут своего тщательного исследования. Рассказ о «Ста Днях» и об острове Св. Елены не может считаться полным, пока британские архивы не будут изучены французскими специалистами. Увлекательная, восхитительная, возможно, многообещающая «таинственная история» этого периода, над которым Маршан лишь слегка приоткрывает завесу, пока остается в тени: намерения союзников и их поведение в отношении Наполеона в его бытность монархом Эльбы; какую роль Киприани и его агенты играли в Вене; тайные связи между Эльбой и континентом; шпионская сеть в Ливорно; события и полученная информация, приведшие императора к отъезду с острова Эльба; «Полет Орлов» и королевская армия и т. д., не говоря уже о тайных замыслах герцога Фельтрского (Кларка) в Генте, действии полиции Фуше и поведении графини Бертран и ее семьи в мае и июне 1815 года.
С другой стороны, мы теряемся в догадках, пытаясь оправдать решение Наполеона отдать себя в руки англичан. «Как только появится Маршан, — говорит император в Ньоре, — я сразу же поеду в Рошфор и сяду на первый же корабль, который будет готов к отплытию в Америку, а уже потом остальные смогут добраться туда вслед за мной и присоединиться ко мне». Это явное решение, почти приказ. Но после совещания на острове Экс он говорит Бертрану: «Опасность всегда присутствует тогда, когда приходится отдаваться в руки врагов, но лучше пойти на риск, доверившись их чести, чем попасть в их руки в качестве законного пленника». Что же произошло между первым и вторым заявлением императора? Очевидно, что в Англии хранятся некоторые секретные документы, проливающие свет на эту загадку.
Даже находясь на острове Св. Елены, император, судя по всему, был гораздо лучше информирован, чем это обычно считается, о том, что происходило на острове и даже в Европе. В Джеймстауне или где-то еще существуют «почтовые тайники». Киприани, к которому Гурго испытывает ревность, повторяет свою роль шпиона: у него имеются контакты среди жителей острова Св. Елены, среди моряков… Маршан, который для императора значил гораздо больше, чем просто дворецкий, вызывает у нас интерес, Маршан пробуждает у нас желание узнать больше об этом человеке.
Сантини ждет своего историка, который рассеял бы туман, окутывавший его легенду. Пребывание Сантини в Лондоне представляется по меньшей мере странным… Все ли было рассказано об уполномоченных представителях и их круге? Об О’Мире? Об офицерах в Дедвуде? О визитах к графине Бертран, которую император некоторое время избегал? Об отношениях «французов Лонгвуда» с некоторыми ведущими гражданами острова, например с г-ном Давтоном, рыцарем ордена Бани, землевладельцем и мировым судьей острова Святой Елены, которого в письме от 13 января 1826 года, генерал Бертран называет своим «уважаемым другом»? В равной степени необъяснимо поведение кардинала Феша по отношению к семье императора, проживавшей в Европе, за исключением Полины.