Тем не менее с начала вторжения участие Александра ограничивалось игнорированием попыток Наполеона перейти от увертюры к главному действию. Настоящее руководство оборонительной кампанией принадлежало в первую очередь Витгенштейну, защищавшему со своей небольшой армией Санкт-Петербург на севере, на левом фланге, Барклаю-де-Толли, командовавшему 120-тысячной армией, находившейся приблизительно в центре обороны, и князю Багратиону, стоящему с небольшой армией на юге. Четвертая армия, руководимая стремительным Чичаговым, увязла в боях с турками на Дунае и свою драматическую роль сыграла в более поздних событиях.
Из этой четверки Барклай-де-Толли и Багратион являлись наиболее интересными личностями, разница в характере которых была настолько велика, что послужила причиной многих неприятностей, пока оба они не оказались под единым командованием, начавшимся с назначения на должность главнокомандующего Кутузова, «старой северной лисицы» — ему нравилось, когда его так называли.
Предки Барклая — шотландцы, а сам он был литовцем, человеком чрезмерно осторожным, хорошо знавшим теорию ведения войны. Багратион познал искусство войны под знаменами неистового Суворова, о котором Байрон сказал: «герой и шут, полумерзавец, полудемон». Эти слова — точное описание Суворова: он был грозным противником на войне, способным вдохновить своих солдат на совершение невозможных подвигов, на доблесть и твердость, человеком, чья тактика ограничивалась только бешеными атаками на врага, где бы он ни появился. Багратион был вместе с Суворовым, когда этот демонический генерал очистил Северную Италию от французов, пока Наполеон находился в Египте, Багратион сопровождал Суворова во время его фантастического перехода через Альпы, после того как Массена разбил объединенные силы русских под Цюрихом[10]. Багратион с презрением относился к осторожности Барклая-де-Толли. Он хотел выйти в тыл французской армии, чтобы сделать отвлекающий маневр и тем самым либо остановить продвижение французов по направлению к Москве, либо заставить их воевать на два фронта.
Если бы его планы осуществились, только невероятное везение могло спасти его от окружения и уничтожения, попадись он прекрасному тактику, генералу Жюно, одному из самых близких друзей Наполеона, а не Жерому Бонапарту, брату Наполеона, охотнику за юбками, который мог быть кем угодно, но только не солдатом.
Так получилось, что русские медлили с генеральным сражением на протяжении всей дороги от Вильно до Бородина, находившегося недалеко от Москвы. Под Смоленском основные русские армии, за исключением Витгенштейна, защищавшего Санкт-Петербург и противостоявшего левому флангу французов, объединились под командованием Кутузова. Князь Багратион погиб в Бородинском сражении под Москвой.
В это время Александр, выбравший тактику выжженной земли, вынудил французскую армию безнадежно растянуться по всей опустошенной дороге длиной в 500 миль. Может быть, теперь Наполеон задумался над словами генерала Раппа, бесшабашного французского сорвиголовы, которые тот произнес во время небольшой вечеринки в Данциге, незадолго до начала вторжения. Наполеон тогда спросил у Бертье, начальника генерального штаба, и Мюрата, своего зятя: «Сколько лиг от Кадиса до Данцига?» Маршалы оказались слишком осмотрительны, чтобы дать ответ. За них ответил Рапп. «Слишком много!»— сказал он.
Глава 2Дон Кихот поневоле
Ах, этот прекрасный народ!..
1
В своей прекрасно написанной книге «Наполеон Бонапарт. Взлет и падение» историк Д. М. Томпсон проводит интересную параллель между военными походами, которые совершили войска Наполеона, и расстояниями между современными городами в Великобритании. Для сравнения он представляет расстояние между Брайтоном, на южном побережье, и Эдинбургом как военный поход с несколькими привалами. Местами, где войско останавливается на привал во время этого воображаемого похода, становятся Лондон, Йорк, Дарлингтон и Бервик, которые означают Вильно, Витебск, Смоленск и Бородино, где Кутузов совершил остановку для решающего сражения.
Говоря о любом путешествии по России, мы склоняемся к одной мысли: путешествующему придется не только бороться с зимними холодами, но и учитывать, что в летние месяцы пеший бросок по бескрайним российским просторам может быть не менее изнурительным, чем марш-бросок в тропиках. Ветераны Великой армии и новобранцы в полной мере испытали на себе все прелести пешего похода начиная с момента переправы через Неман и марша на Вильно, куда они прибыли через пять дней.
Жара и облака удушливой пыли стали главными врагами солдат, несмотря на то что летние дожди временами орошали дорогу, разбитую множеством ног и колес. Пехота растянулась по всей дороге, согнувшись под тяжестью обмундирования, мушкетов, патронов, штык-тесаков, ранцев и съестных припасов, в рядах солдат почти сразу же начался ропот. Во время этого сурового испытания пало большое количество лошадей, фуража не хватало, и животные гибли, объевшись неспелой ржи.
Вскоре среди солдат начались острые приступы колик, и как раз с первого бивака, разбитого на территории России, стало казаться, что недисциплинированность, столь несвойственная императорской армии во время прошлых блестящих кампаний, стала проникать в нее. Возможно, это было вызвано отступлением русских, которые находились на расстоянии многих миль от французов.
Авангард, которым командовали Ней и Мюрат, в течение долгого времени изнывал от бездействия, так и не увидев достойного количества русских. Недисциплинированность распространилась и среди большого количества иностранных солдат рядового и сержантского состава, к этому добавились разноязычие и соперничество между собой. Уже упоминавшийся сержант гвардии Бургойнь, переправившийся через Неман 24 июня, до ночи с 28-го на 29 июня не слышал ни единого выстрела. Майор Марбо, командующий кавалерийским полком на левом фланге, который возглавлял старый гренадер Удино, вступил в бой днем позже, когда у местечка Вилькомир корпус Удино столкнулся с небольшой, мужественно сражавшейся армией Витгенштейна, стоявшей по дороге на Санкт-Петербург.
Между тем не было недостатка и в разных предзнаменованиях. За день до генерального наступления Наполеон, одетый польским офицером, очень неудачно упал с лошади, резко отскочившей от пробегавшего мимо зайца, тогда как в Вильно, некоторое время спустя, император Александр чуть было не получил серьезных травм, когда под его стулом провалился пол. В то время никто не задумывался над этими неприятными случайностями. Наполеон пользовался дурной славой плохого наездника, а в России всегда хватало «потемкинских деревень».
Первыми французами, пересекшими границу литовской России, стали солдаты саперного патруля, форсировавшие Неман, чтобы наладить переправу. Первыми противниками, которых наступавшая 400-тысячная армия встретила на своем пути, были несколько казаков, достаточно любопытных и хладнокровных, чтобы на свой страх и риск поинтересоваться у наступавших, что они здесь делают. Саперы ответили им, что они пришли воевать с императором Александром и захватить Вильно. Под конец им удалось убедить казаков в своих враждебных намерениях. Те повернули коней и стремительно ускакали, трое саперов успели разрядить свои мушкеты им вслед.
Так прозвучали первые выстрелы чудовищного военного конфликта, который разгорелся на огромном пространстве между Москвой и границей Португалии и длился почти непрерывно в течение 22 месяцев, втянув миллионы европейцев в войну, масштабы которой сравнимы разве что с войнами варваров в V веке нашей эры. С другой стороны, три выстрела, прозвучавшие тогда, оказались предвестниками залпов миллионов орудий, загремевших при Вердене и Сталинграде чуть более столетия спустя. В отличие от предыдущих кампаний Наполеона эти три выстрела оказались началом Отечественной войны, войны патриотической, по своим масштабам превзошедшей ту народную войну, которая шла в то же время на Пиренейском полуострове. Действительно, патриотизм испанцев сильно влиял на ход войны, но, если бы в центре сопротивления не стояла блестяще обученная армия Веллингтона, народное сопротивление было бы подавлено в течение нескольких месяцев. Однако только не в России. Русский мужик добровольно пошел сражаться за царя, когда на западной границе показался кивер первого французского солдата. Волна народного гнева катилась вслед завоевателям до тех пор, пока последний маршал императорской армии не пересек мост через Неман, и продолжала гнаться за разбитой французской армией во время отступления по польской территории, через Эльбу, и по равнинам Саксонии, и дальше, после переправы через Рейн, до самого Парижа.
До появления регулярной армии, могущей противостоять наступлению французов, на пути солдат Наполеона стоял простой русский мужик, который мало что мог сделать против обученных солдат. Но то малое, что он мог, делалось с таким рвением и мужеством и доводило царя до слез. Как только Россия начала оказывать достойный отпор завоевателям, народное сопротивление крепло с каждой милей, пройденной французами. Жители сжигали свои деревни, опустошали сельскую местность, угоняя скот, и исчезали, чтобы примкнуть к одному из многих партизанских отрядов, уже сформированных в густых березовых лесах, покрывавших русские равнины.
Была предпринята попытка использовать тактику выжженной земли, которая очень успешно зарекомендовала себя в Португалии, когда Веллингтона вынудили отступить к городу Торрес-Ведрасу в сентябре 1810 года, но в России сопротивление завоевателям было таким сильным, что в водоворот народного гнева втянулись не тысячи, а миллионы людей, живших и кормившихся от того, что дает земля. «Ах, этот прекрасный народ, — воскликнула императрица Мария Федоровна, — теперь ясно видно, каков он на самом деле!»