— Вы хто?
— Курортную книжку! — Пека неподкупную руку протянул.
— Так мы с Трофимычем…
— Забудь про него! — это я рявкнул. Тоже «заступил».
— Что там у тебя? — Пека строго указал на мешочек возле ботинка. Мешочек был поднят.
— Сушеный снеток.
— Сыпь. У тебя есть во что? — Пека ко мне обернулся.
— А то!
Я тоже понимаю свой пост. Как чувствовал: уходя с виллы, пакетик захватил. Урвал я его на одной литературной премии… то есть премия другому досталась, а я зато пакетик урвал!
— Шурши, шурши! — нагло говорил Пека, когда тот вопросительно прерывал сухую струйку. Коррупция полным ходом пошла! — Ладно, иди. — Пека наконец насытил свой взгляд. Взяткодатель ушел в пиявочную. — Да… — Пека зачерпнул горсть, пристально вглядывался в рыбешек, решив, видимо, внести лирическую составляющую. — Первая моя еда! Голодно жили, а у соседки в сенях стоял мешок снетков. Зачерпнешь на ходу — и после хрустишь полдня. Солененькие! — напряженно всматривался в эти сушеные запятые. Лицо его исказила мука. Видимо, никак не удавалось ему найти тут свое оправдание. — А эти… злые какие-то! — подбросил их на своей мозолистой ладони. Стыдно в глаза глядеть снеткам!
— Ну почему? — проговорил я. — Вот этот, глазастенький, вроде бы ничего.
— На. Спрячь пока! — Пека протянул мне пакет. Щедро делился криминалом. И так бы мы, может, и жили с ним, не зная отказа, а может быть, даже меры, в пиявках и снетках, но… слишком громкий оказался пакет!
— Что он у тебя — из жести, что ли? — злобно сказал Пека, когда мы пошли.
— Да это снеток такой шумный.
Буквально шагу без грохота не шагнуть! Пека, наверное, думает — я нарочно?
В грязелечебницу с ним заглянули — грязь аппетитно чавкала в чанах, шли пузыри. Но грязехранительница суровая оказалась женщина, хоть и привлекательная — выгнала нас!
— Если б вы были настоящий директор — знали бы, что в грязелечебницу можно входить только в специальной одежде и обуви!
Опозорившись, вышли.
Пошли через мост.
— Эх! — Пека вдруг вырвал у меня пакет, с громким шорохом стал снетков в воду ссыпать. Прощай, коррупция! Но не успел я погрустить толком, как Пека сам вслед за снетками через перила полез — к счастью, запутался.
— Ты куда? Ведь пиявки ж не помогают тебе!
Но он, похоже, не к пиявкам собрался. Боролись с ним. В результате запутались, как в гамаке, висели над бездной… Вот был бы тут Митька, пацан, — он бы нас распутал. А так некому… Пришлось самим.
Стояли на моем берегу, тяжело дыша. Дальше что? Ничего? Расстаемся?
— На! — Пека вытащил из кармана заветную тряпочку, развернул. До боли знакомые корявые бляшки: золотортуть! — Держи! Тебе жить!
Слезы потекли.
— А тебе?
— Мне своего яду хватает! — гулко ударил в грудь. Звук необычный.
Да, мне жить… Но если лишь на бляшки надеяться — жить недолго. Так не пойдет! Полюбовавшись, завернул бляшки в тряпочку, назад протянул. Пришло, видно, мое время. Пора Пеку поднимать. «Нарисуем!» — как говорили когда-то мы.
— Пошли!
— Куда? — Он пошел неуверенно, но с надеждой.
— Нарисуем!.. Ты знаешь, кто здесь находится?! — я вскричал.
— Гуня, что ли?
Реагировал неадекватно!
— Да!
— Не вижу наживы! — грубо Пека сказал. С лету вырубает Гуню! Ну нет уж! Ни одному своему герою не дам отдыхать!
— Все увидишь, — я пообещал.
А что, интересно, увидит он?
— В кино хочет тебя снять… кинозвезда ты наша!
Я радостно ускорил шаги. Пека плелся. На «Марш энтузиастов» это мало похоже.
— Да, — я обернулся назад. Буквы «ГОРНЯК ЗАПОЛЯРЬЯ» на том берегу как город стояли, — кстати, — вскользь произнес, — ты не можешь ли, как директор в соку, эти буквы убрать… хотя бы на время?
Не одно сделаю, так хоть другое.
— Фильм-то исторический. Понимаешь? Буквы эти не лезут в него.
— Во! — Он ответил своим любимым жестом, хлопнув по сгибу руки, и я им залюбовался, как прежде! Он прав. Если тут и есть что-то историческое — то эти буквы.
До виллы все-таки добрели. И увидели!
Стаю шикарных машин. Какой, на хрен, тут век?
Тем временем проходили мимо нас:
известный общественный деятель (бывший подводный чекист);
брюнет, известный как обладатель дырки в государственной границе (он же главный таможенник);
два ярых политических противника… бурно прильнувших с двух сторон к одной красотке;
маленький неприметный человечек по кличке «Украл Урал»;
два известных телевизионных обозревателя — и оба оборотни…
Бодрый гомон. Объятия лидеров различных масштабов.
Спортсмены с развернутыми знаменами.
Гуня стоял почему-то во фраке… Пламенный революционер?
Стройно казаки подошли — каждые в своей форме. Кубанцы, гребенские, донцы, терцы, ногайцы. Впереди шел усатый есаул.
— Куда нам?
— Мы, кажется, с вами договаривались, — нервно Гуня вскричал, — что вы будете осуществлять охрану!
— Могем! — добродушно откликнулся есаул.
— Ну давай, Санчо, командуй! — загомонили казаки.
— Что это? — произнес я. Такого я не писал!
— Здесь теперь, — горестно Гуня произнес, — уже не выдуманный мирок твоих рассказиков! Здесь, увы, реальная жизнь.
Я с изумлением озирался… Про реальную я бы не сказал. Шли сочные красотки… но мне как-то до фонаря. Упала секс-активность? С огорчением заметил, что это не волнует меня. Конец?
— Ну что? — Гуня самодовольно огляделся (творение его рук?). — Отечеству не хочешь послужить?
— Давай, — я произнес осторожно. Знал уже по опыту: пафос всегда у Гуни ассоциируется с крупной деньгой. — Так что это? — все же уточнил.
— Увы, реальная жизнь! — Гуня глянул окрест. Ни хрена себе реальная! Какие тачки! — Съезд новой партии! — просто закончил он.
— Как новой?! — ужаснулся я. Тогда это звучало кошмаром!.. во всяком случае — для меня. Нам и старой во как хватало!
— Вот так, — скорбно Гуня произнес. — Должны же мы сделать что-то стоящее?
Смотря сколько стоящее. У нас уже одна партия есть! Ум, честь и собственность нашей эпохи.
— Да, мы рискуем! — он гордо выпрямился.
Между тем прибывали лимузины. На тайную маевку это как-то мало было похоже. Идеи мне не близки… но роскошь нравится.
— А кто… — я огляделся, — режиссер всего этого?
— А кого они еще могут найти за такие мизерные деньги? — он горько рассмеялся. — Но ты, надеюсь, со мной?
Подъехал очередной лимузин, и из него вышли (вот этих знаю!) мама-балерина и с ней под ручку свежий ее муж, министр экономики Швец… он же Пекин патрон. Ясное дело, зачем партия ему! Чтобы в случае повышения цен (уже начинается) объяснять всем: «Так надо!»
— Мы пойдем на все, — сказал Гуня бесстрашно, — но мы выберем здесь именно нашего представителя в Верховный Совет!
И я даже знаю — кого. Слегка перефразируя знаменитого вождя, хочется воскликнуть вслед за ним: «Страстно далеки они от народа»!
Гуня вдруг мне шепнул жарко:
— Кстати, мама взглядов его абсолютно не разделяет!
По разные стороны баррикад в одной постели.
Однако когда Швец подошел, Гуня отрекомендовал меня лихо:
— Этот одной ногой уже наш!
Швец поглядел сквозь пенсне почему-то неодобрительно. Мама глянула более благосклонно. Захотела не примой-балериной стать, а женой депутатской. А в «золотых рыбках» — Гуня и я!
— Но ты меня не бросишь, надеюсь? — шепнул Гуня, когда они прошли.
Да-а, однажды, по его просьбе, одному министру я написал. Потом долго каялся!
Кое-кто его ругал,
Что за свет он много брал.
Но любил его народ
За бесплатный кислород!
А теперь Гуня думает — получится лучше?
— Ты знаешь ведь — все воруют! — Гуня шепнул мне.
— Не может быть.
— Но здесь будет не так!! — вдруг рявкнул он. Я даже отшатнулся. Ну нет так нет.
— Вот! — я выставил Пеку вперед, последнюю нашу моральную опору, как мне казалось на тот момент.
Гуня почему-то не обрадовался.
— Ну, пусть побудет, — вяло произнес он.
Мол, позволим ему, хотя бы в щелочку, глянуть на сияющее царство справедливости и добра!
— Отечеству послужить не хочешь? — это он для Пеки повторил, но уже как-то вяло. Пека в ответ лишь зубами заскрипел. Чувствуется — разные у них представления о добре!
— Вывеска где… Института профтехзаболеваний? — выдал Пека свой злобный характер. В такой момент!
— Все! Я помчался! — Тактично «не расслышав» Пекиной бестактности, Гуня ускакал. Таким образом вопрос Пеки как бы в меня попал. Но что я мог ему ответить? Что профтехзаболевания у этих уже не те? Или что лечатся они в другом месте?
— Ну пошли посмотрим! — грозно Пека произнес.
Конец съезду?
— К-куда?! — Санчо вдруг именно Пеку ухватил. Чутье охранника!
— Со мной, — пояснил я.
— А ты кто?
Да — это уже не кино. Быстро тут духовные ценности меняются!
— Санчо, что там? — крикнули сверху (голос удивительно на Гунин похож).
— Да прутся тут разные.
— Рубай их!
— Ну рубай! — раздвинул Пека рубашку. Явилась татуировка на его груди — колесо с крылышками.
— Наш человек! — радостно вскричал Санчо. — Ладно. Мирно иди себе.
Мы сошли на пляж, улеглись на гальку… Солнце припекает уже! Какой длинный день. Отдохнем? Как же!
— Ты хочишь, чтобы мы наказали тебя?
Подняли головы. Два джигита, рыжий и черный, стояли у пляжа. Пожилой однорукий мужик таскал единственной своей рукой, закинув на спину, топчаны — и два с грохотом уронил.
— Э, э! — Пека подскочил к горцам. — Может, самим потаскать?
— Не учи нас! Это наш пляж!
— А может, маленько поучить? — Пека вытащил из штанов ремень с бляхой, на руку намотал.
— Что ж… давай поучимся! — Рыжий выдвинул из ножен кинжал.
Все, сейчас кровь прольется! У джигитов, раз уж вынул оружие, стыдно необагренным его опускать.
— Прекратите! Мы делегаты! — я завопил. Стыдно, но зато громко.