ся — приведет из племени нескольких девочек. Ничего страшного не случится: еду пока будет готовить Рюнга, а сама она сейчас Семхону не нужна, потому что у нее все равно месячные… Пришлось объясняться. Это оказалось непросто, поскольку такие доводы, как «не смогу», «не справлюсь», «боюсь», приводить было бесполезно — давно известно, что Семхон все может и ничего не боится, но очень любит утверждать обратное.
В общем, кое-как Семен от девочек отбился и стал искать подходы к началу учебного процесса. Искал он их несколько дней, присматриваясь к детям. Конечно же, они были в глубоком шоке — всё кругом незнакомое. Правда, еду дают вкусную, и ее много. Мальчишки жались к «своим» и старались держаться подальше от «чужих». Тем не менее (как и предполагал Семен) их психика была еще достаточно пластичной — через пару дней они освоили доступное им пространство, стали пытаться его расширить, затевать игры и потасовки между «своими». Имазрам и аддокам было немного легче, поскольку говорили они на одном языке и вместе могли противопоставить себя всем остальным. Правда, прежде чем объединиться, они основательно подрались между собой. Понаблюдав за потасовкой, Семен решил, что акклиматизация, пожалуй, закончена и пора действовать.
В течение первого месяца «занятий» Семен в среднем через день горько жалел, что все это затеял. Потом стало легче, но не намного. Первобытные дети (в отличие от подростков) взрослых не боятся и авторитета их не признают. Подчиняться, выполнять команды, соблюдать запреты не умеют в принципе — что хотим, то и творим. Этот стереотип поведения пришлось ломать сразу — иначе невозможно двигаться дальше. Каким образом ломать? Ох-хо-хо-о-о…
Семен не был сторонником физических наказаний в школе, хотя знал, что в некоторых цивилизованных странах его мира они так и не были отменены. В данном же случае другого выхода он придумать не смог. Проблема была в том, что к шлепкам, подзатыльникам и даже регулярной порке дети, говорят, быстро привыкают и считают их всего лишь неизбежной платой за свои вольности. На эту удочку Семен решил не попадаться — никаких подзатыльников! Недовольный взгляд или окрик учителя должен вызывать ужас, должен сам по себе быть тяжким наказанием. Как этого добиться? А вот так…
Семен добился, хотя садистом и не был. Наверное, это можно было назвать «выработкой условного рефлекса». В другом мире такой воспитатель за свои методы немедленно оказался бы за решеткой. Здесь детям было некому жаловаться. Зато уже через неделю они могли некоторое время смирно сидеть и слушать, что им говорят.
Для начала Семен объявил «закон молчания» — ни слова на родном языке! Ни днем, ни ночью! А как же общаться? Запоминайте русские слова! Учитель будет находиться рядом с вами круглые сутки и, если он услышит хоть одно нерусское слово… Вы уже знаете, что тогда будет! Далее: «класс» делится на четыре группы. Члены группы вместе едят, спят, выполняют задания и проводят свободное время. В составе группы, разумеется, ни одного соплеменника, так что родной язык не понадобится.
Выдержать такой режим, наверное, труднее всех было самому Семену — он был и учителем, и надзирателем, и палачом в одном лице. А ведь наказание за нарушение должно быть неизбежным — иначе его эффективность теряется. Когда становилось совсем уж туго, Семен вспоминал былые битвы — хруст костей, запах человеческой крови — и ему становилось немного легче.
Наверное, он стартовал слишком «круто», но перед ним были не изнеженные дети XXI века. Ни один из них не впал в ступор, не заработал нервного расстройства. Через месяц режим, казалось, стал для них нормой жизни, и Семен двинулся дальше — мелкая графика на бересте. Сначала крючки и палочки, потом буквы и цифры. Группы соревнуются друг с другом. Самое тяжкое преступление — не помочь члену своей группы или обидеть его. Ты хочешь быть лидером? Пожалуйста! Если ты считаешь себя сильнее или умнее кого-то, значит, должен о нем заботиться, отдавать самый вкусный кусок и уступать удобное место!
Примерно еще через месяц Семен ввел уроки физкультуры, лепки и рисования, а также стал регулярно проводить коллективную уборку территории и походы в лес за дровами. Он начал уже время от времени улыбаться и даже шутить с учениками — считал, что может себе позволить такое.
Во время очередной оттепели в форте появился Эрек — соскучился, вероятно, по Семхону и Ветке. Семен хотел было объяснить детям, что большой волосатый дядя очень злой и страшный, но вовремя спохватился: поверить в это при близком знакомстве с питекантропом невозможно. Эрек пытался играть с детьми в некое подобие футбола — веселья было море, и он смеялся громче всех. Потом перерыв кончился, и Эрек вместе со всеми дружно направился в класс, где вознамерился сесть «за парту». Удивительно, но это ему удалось, правда, остальным пришлось изрядно уплотниться. Что делать в такой ситуации, Семен не знал: питекантроп здесь явно лишний, но выгонять жалко — стоит лишь взглянуть на его довольную рожу. В общем, урок Семен повел обычным порядком — в этот раз они проходили сложение и вычитание. Желающие отвечать на вопрос поднимали руку и, получив разрешение, вставали с места. Понаблюдав эту процедуру и, конечно, не поняв ее смысла, Эрек тоже стал тянуть вверх свою огромную волосатую лапу. Семену не осталось ничего другого, как «вызвать» его — не объяснять же детям, что дядя просто шутит. Довольный Эрек собрался встать и ответить, сколько будет семь минус три, но ничего не вышло — заклинился. Столы и лавки не были, конечно, прибиты к полу, но изготавливались они в основном с помощью топора и без гвоздей, так что всевозможных перекладин и раскосов, привязанных ремнями, в них хватало. Семен не удержался, и ученики впервые увидели своего грозного учителя смеющимся по-настоящему. В общем, перемену пришлось объявить досрочно. Впрочем, не имея часов, Семен это всегда делал на глаз — когда замечал у детей признаки утомления.
Снаружи доносились смех и крики, а освобожденный Эрек грустно слушал объяснения, что все это не для него, а для совсем-совсем маленьких детей — вот таких! Наконец питекантроп шумно вздохнул (ничего не поделаешь!), согласно замычал и начал выбираться наружу.
После окончания занятий Эрека на территории форта не обнаружилось. Сухая Ветка доложила, что питекантроп поиграл с маленьким Юриком, доел оставшееся после завтрака мясо, обглодал все кости, включая позавчерашние, и побрел куда-то в сторону поселка лоуринов — домой, вероятно. Семен вздохнул с облегчением. Вскоре, однако, выяснилось, что сделал он это напрасно.
Через два дня питекантроп вернулся. И не просто так, а с сыном на плечах! Следовало признать, что Эрек оказался точен: двухлетний Пит не намного уступал в габаритах некоторым «первоклашкам».
— Вот так! — сказал Семен Сухой Ветке с изрядной долей сарказма. — Мери с нашим Юркой немало повозилась. У тебя, может, потому и грудь не свисла, что она его в основном и выкормила. Теперь твоя очередь — будешь с ее Питом заниматься!
— А чего с ним заниматься?! — удивилась воительница. — Он большой уже!
— Это только с виду, — вздохнул Семен.
Вообще-то, физическое развитие Пита вполне соответствовало таковому шести-семилетнего человеческого ребенка. Об интеллектуальном, конечно, говорить не приходилось. Свой поступок его папаша объяснил звуками и жестами: раз уж мне в школу нельзя, то пусть хоть он порадуется!
— Ладно, оставляй, — махнул рукой Семен. — Тем более что твоя Мери скоро второго родит. Да и не только она, многоженец несчастный!
В ответ питекантроп радостно закивал и сообщил, что роды уже благополучно состоялись. Семен заподозрил, что именно это событие позволило Эреку выкрасть у матери первенца.
Как уж оно так получилось, было неясно, но на другой день юный питекантроп оказался среди учеников в классе. Делать ему здесь, по мнению Семена, было решительно нечего, и он его выгнал, дабы не отвлекал публику. Через некоторое время неандертальская часть учащихся стала вести себя беспокойно — то и дело посматривать в сторону двери. Обостренный слух этого вида людей не был для Семена секретом, и он решительно распахнул дверь в тамбур. У порога сидел Пит и почти беззвучно рыдал.
— Та-ак, — протянул учитель, обращаясь не то к себе, не то к присутствующим. — И что же с ним делать? Прогнать или оставить?
Класс молчал — говорить что-либо на уроке без разрешения строжайше запрещено, а разрешение дано не было. Семен в раздумье прошелся между столами, всмотрелся в глаза детей.
— Его зовут Пит. Он — другой человек. Он еще не умеет говорить, не понимает слов и не может рисовать знаки. Если я оставлю его здесь, кто-то из вас должен учить его, помогать ему. Вместо игры, вместо отдыха. Есть желающие? Кто?
Шестнадцать человек молча одновременно подняли руки.
«А они в общем-то неплохие ребята, — думал вечером Семен, устало пережевывая кусок мяса. — И дрессировку прошли быстро, и русский язык хорошо берут. Впрочем, это, наверное, не столько их заслуга, сколько моя. Точнее, заслуга инопланетян, которые повредили мне мозги: сам того не желая, я просто закачиваю в детей знания, используя свою способность внушения. От этого к вечеру становлюсь полутрупом. Впрочем, „пахать“ самим им все-таки приходится. Кроме того, детишек я отбирал в основном по принципу „нравится — не нравится“. А нравятся мне дети умные и неагрессивные, склонные к альтруизму. Уже можно назвать тройку лучших. Странно, но в нее войдет и неандертальская девочка. Стоит ли их выделить? До сих пор мы обходились без оценок — нужны ли они? Ладно, все это решаемо, лишь бы войны подольше не было…»
— Почему люди считают мамонта самым главным животным? — Семен смотрит на класс — четыре поднятые руки. Меньше обычно не бывает: в каждой группе хоть кто-нибудь должен быть готов ответить, иначе позор. — Ланукта, говори!
Юный аддок поднимается с места:
— Люди считают мамонта главным, потому что он самый большой, самый сильный и никого не боится.
— Садись! Правильно. Следующий вопрос: а почему мамонт действительно является главным животным?