1. Древнерусская и великорусская народности
Государства в мировой истории появлялись двумя путями. Либо с выделением главных собственников осёдлых племён, военных вождей, из сферы родоплеменных отношений, с превращением их в особую, служащую только идее этнического государства господствующую знать, которая культивировала деяния героев князей и их дружин в борьбе за этническое государство. Либо привнесением военным насилием извне идеи государства этнически родственным племенам, которые осели, созрели к образованию государства, но не успели создать устойчивых самостоятельных государственных отношений.
Русское государство, как и подавляющее большинство государств, начиная с древнего Египта, Китая и других, появилось вторым путём. ( И только таким путём появлялись крупные государства.) Идея древнерусского государства была привнесена и навязана зарождающимся местным городам-государствам восточных славянских племён князем Олегом, который был преемником варяжского предводителя Рюрика. Сам Рюрик со своей дружиной нанятых Новгородским городом-государством воинов захватил власть в этом городе в середине IX века н.э., однако для удержания власти, Рюрику и его ближайшему окружению пришлось приспосабливаться к культуре и традициям славян, вступать в родственные связи с вождями племён. Это дало его преемникам основания и право выбрать родовую столицу посреди славянских земель, а именно Киев, из него возглавить процесс выделения племенных вождей в господствующий класс знати этнического государства, уничтожать или подчинять местные виды государственной власти, объявлять всю земельную собственность подвластных племён своей номинальной, облагаемой данью собственностью. Вследствие успеха данного мероприятия, со времени правления князя Олега Рюриковичи стали родовыми правителями огромного древнерусского государства. Так возникла древнерусская народность на основе славянских племён Восточной Европы. И, как всякая народность в истории, древнерусская народность в своём существовании полностью зависела от единства государственной власти, от её воли бороться с родоплеменной общественной властью и соседями государства, что в первую очередь достигалось способностью государственной власти создавать и усиливать вооружённое насилие, но при этом быть общественно-государственной этнической властью.
Борьба с традициями родоплеменной общественной власти, которые во многом питались культом древних языческих богов, неразрывно связанных с культом родоплеменных предков, с мифами родоплеменной памяти о традициях общественной власти, подталкивала зарождающуюся государственную, а вернее сказать, общественно-государственную власть киевских князей вводить новую разновидность государственного насилия, а именно надплеменное религиозное насилие. Это насилие обеспечивало государственной власти более устойчивое положение и расширяло возможности укрепления своего влияния на государствообразующие племена становлением общего религиозного самосознания, религиозного самосознания древнерусской народности. В эпохи возникновения первых государств и цивилизаций надплеменное религиозное насилие было только этноцентрическим и основанным на этническом язычестве, развиваясь из языческих культов общих государствообразующим племенам родоплеменных богов. Однако древнерусское государство рождалось тогда, когда в самых развитых государствах Евразии и Северной Африки утвердился монотеизм. Поэтому древнерусская общественно-государственная власть использовала языческое религиозное насилие недолго, около столетия, и оно не получило серьёзного развития, укоренения в мировосприятии древнерусской народности.
Всякая общественно-государственная власть удерживается главным образом с помощью вырываемых из родоплеменных отношений военных дружин. Она превращает военное дело в особый вид занятия и должна иметь материальные средства для содержания такой численности дружин, которая позволяла бы ей защищать себя, как от родоплеменных общественных отношений государствообразующих племён, так и от соседей: других государств и варварских или кочевых племён. Для содержания военных дружин она собирает дань и вынуждена заботиться о том, чтобы подвластные племена платили дань, и как можно большую. Она оказывается прямо заинтересованной в осуществлении межплеменного и межгосударственного разделения труда посредством учреждения управляющих товарообменом и сбором налогов государственных служб, упорядочения собираемой дани таким образом, чтобы это позволяло осуществлять расширение производства потребительских товаров через его специализацию. Общественно-государственная власть волей или неволей начинает привлекать опыт других государств в хозяйственном и необходимом такому хозяйствованию социальном, культурном развитии, так или иначе навязывать этот опыт родоплеменным традициям, требуя их видоизменения.
В истории Древней Руси общественно-государственная власть киевских князей обеспечила быстрый хозяйственный и культурный подъём всех восточнославянских земель. Во многом подъём был обусловлен торговым и культурным обменом с Византийской империей, обменом, который стал возможным только благодаря государственной власти, её целенаправленному стремлению налаживать торговый путь «из варяг в греки». Великий торговый путь того времени «из варяг в греки», из Балтийского моря на севере Европы в Чёрное море на стыке южной Европы и Передней Азии, способствовал формированию особого, имперского отношения к окружающему Русь миру. Имперское мировосприятие зарождалось, как у государственной власти, так и у порождаемой ею древнерусской народности. Если имперское сознание великокняжеской власти сосредотачивалось главным образом в Киеве, то имперское сознание древнерусской народности отчётливо проявилось в Великом Новгороде по мере становления в нём вечевой посадской республики. Под воздействием государственной власти повсеместно наблюдался рост числа и значения новых городских торговых поселений, через них во всех землях утверждались единые правила языка, государственной культуры. Громкие же походы киевских великих князей и победы их дружин над Византией, разгром Хазарского каганата, дань, собираемая с побережья Каспия и в Поволжье, – покрыли славой государственную власть Древней Руси, порождали мифологизированный историзм мышления у древнерусских племён. Всё вместе это создавало духовную среду, которая способствовала укоренению самосознания древнерусской народности на огромных пространствах восточной Европы, зарождала представления о великой единой Русской земле со столичным престолом в славном Киеве.
Развитие производительных сил любого этнического государства, которое возникало в Средние Века, во многом определялось его торговлей с ближайшей цивилизационной религиозной империей, заимствованием у неё опыта земледельческого хозяйствования и государственного строительства. Поэтому именно философское идеологическое насилие ближайшей империи оказывало на молодое государство наибольшее мировоззренческое влияние. Для Киевской Руси такой империей стала Византия, что предопределило выбор греческого православия в качестве философского идеологического насилия древнерусской государственной власти, призванного заменить языческое религиозное насилие.
Первоначально самосознание древнерусской народности неуклонно возрастало с укоренением во всех землях представлений о развитии собственной традиции киевской государственности и развивающейся для её обслуживания древнерусской языческой культуры. Оно, это самосознание древнерусской народности существенно углубилось с приглашением великим Князем Владимиром греческой константинопольской церкви для крещения Руси в 988 года н.э., а затем с возрастающим влиянием христианской монотеистической идеологии, византийского православия. Значение православия в качестве идеологического насилия, которое подпирало и отчасти подменяло вооружённое насилие, всячески поддерживалось общественно-государственной властью, поскольку церковь обосновывала её стремление приобрести независимость от родоплеменных отношений, стать собственно централизованной государственной властью. И православие проникало в духовный строй древнерусской народности по мере того, как местное население смирялось с государственной властью и с церковной деятельностью сословия греческих священников. Укоренению православия на русской почве способствовала гибкость церкви, ибо церковное православие на Руси поглощало в свои ритуалы ряд этнических культурных традиций южнославянских и восточнославянских племён, что делало греческое идеалистическое христианство понятным славянам этническим языческим христианством.
Но языческие традиции родоплеменных отношений, на которых держалась вся местная хозяйственная жизнь подавляющего большинства населения русских земель, оставались определяющими в государственных отношениях, что доказала наступившая в 11 веке эпоха феодальной раздробленности.
Родовое правление Рюриковичей сложилось на основе удельного землевладения, вследствие разделения Руси на княжества и местные уделы и назначения в княжеские правители и удельные наместники представителей рода Рюриковичей. Получение прав на княжение в тех или иных землях, в тех или иных уделах осуществлялось на совете князей, исходя из принципа старшинства в роде. Получалось так, что единство огромного государства зависело от родовой сплочённости Рюриковичей. Но родовая сплочённость постепенно размывалась быстрым развитием русских земель и непрерывным увеличением численности Рюриковичей, выделением среди них новых сильных родовых ветвей с собственными родовыми интересами.
По мере роста хозяйственных и культурных достижений древнерусского государства усложнялись проблемы управления из столичного Киева всем подвластным населением, сбора с него дани и городских налогов. Развивалась не только столица в Киеве, развивались и другие города, в которых сосредотачивалось непосредственное управление местным населением. Ради действенности государственного управления и сбора дани, а так же налогов от товарообменной деятельности страна разбивалась Рюриковичами на Великие княжества, а те в свою очередь дробились на удельные княжества, подотчётные уже местному Великому князю и его чиновникам. Великие княжества создавались на землях близкородственных племён, а каждое удельное княжество наиболее целесообразно и выгодно было учреждать на земле конкретного племени; обустраивать же центр удельной власти неизбежно приходилось в главном поселении этого племёни, где проживали знатные вожди и сохранялись культы, ритуалы и глубокие традиции родоплеменных общественных отношений. Таким образом, удельные князья входили в непосредственную связь с традициями родоплеменных общественных отношений. Их ближайшие помощники бояре набирались из вождей или повязывали себя с вождями родственными узами, дружинники же получали в кормление дворы местных крестьян, становились местными дворянами. Князья, бояре и дружинники вынуждены были считаться с родоплеменными традициями, пропитываться их духом родоплеменного эгоцентризма и неприязни к киевской государственной власти. Когда удельный князь на основаниях родового права поднимался к великокняжескому престолу, он со своими боярами неизбежно привносил этот дух в столицу своего Великого княжества.
Поскольку род Рюриковичей от поколения к поколению увеличивался в численности, ветвился, постольку первоначальные жёстко поддерживаемые родовые отношения расшатывались, неизбежно вели к разветвлению единого рода, образованию нескольких новых родов, каждого со своими собственными родовыми отношениями. Вначале выделились Мономашичи и Ольговичи, затем обособлялись другие ветви. Каждый новый род Рюриковичей вдохновлялся намерением утвердить собственную родовую власть на Руси. Его наиболее волевые и яркие представители начинали искать способы и средства укрепления собственного положения, а для этого создавали родовую резиденцию в одном из Великих княжеств, где набирали собственные дружины для борьбы за право правления над всей страной. Удержать военные дружины нельзя было иначе, как более высокой, чем у других князей, платой за службу, то есть непрерывным ростом дани в своём Великом княжестве или военной добычи, пусть даже за счёт грабежа соседних Великих княжеств.
Родовое право на верховную власть после разветвления рода Рюриковичей, выделения из него нескольких родов, неуклонно готовило ослабление идеи единства древнерусской государственности и единства древнерусской государственной власти. Удельно-крепостническая родовая раздробленность князей набирала силу, наносила удар по общегосударственным производительным и товарообменным отношениям, тем самым резко сокращая средства жизнеобеспечения, способствуя распространению голода и вымиранию части населения. Это сокращение средств жизнеобеспечения и разрушение местной специализации труда, так или иначе, затрагивало все племена древнерусского этноса, всех жителей страны. Ухудшение условий жизни, ужесточение местной борьбы за выживание вело к более жёсткому, чем было в едином киевском государстве, эволюционному отбору. Те, кто выделялся склонностями к индивидуальному поведению, становились первыми жертвами этого повышения требований к качеству архетипического бессознательного умозрения. Ублюдизированные и потерявшие архетипическую способность встраиваться в родоплеменные общественные отношения особы вымирали, а значение родоплеменной общественной власти возрастало. Родоплеменные отношения получали широкие возможности влиять на местную княжескую власть, вовлекать её в свои традиции общественной власти. С одной стороны, это поощряло удельную, феодальную раздробленность. Но, с другой стороны, тяготы и невзгоды, безнаказанные грабежи, многочисленные убийства, вызванные уже первыми проявлениями княжеской раздробленности, рвали товарообменные связи в стране, повсюду вызывали товарный голод на те товары, к которым привыкли участники товарообменных отношений. Это способствовало мифологизации разрушаемого единства государственной власти и древнерусской народности среди широких слоёв населения страны, в первую очередь горожан.
Доказательством высокой мифологизации единства древнерусского государства и древнерусской народности служил пример Новгорода. Когда после смерти Великого князя Владимира Крестителя, в самом начале 11-го века начались жестокие войны за права наследования его многочисленных сыновей от разных жён, новгородцы за свою поддержку вышедшему победителем князю Ярославу Мудрому вытребовали себе договорные отношения с киевской государственной властью. Новгород стал развиваться самобытно, превращаться в торговую республику во главе с избираемым боярскими родами посадником. Но даже в этой богатой республике, в которой ограничивались права киевских князей, хранились представления о единстве древнерусской народности, о древнерусском государстве, правда, уже, как Новгород-Киевском государстве.
Роль сословно организованной греческими священниками христианской церкви в качестве защитницы единства государства, и, следовательно, единства народности, стала постепенно возрастать во влиянии на городское население всей Руси, превращаться в неотъемлемую и важнейшую часть традиции государственных отношений. Поэтому княжеская власть в Киеве, все претендующие на киевский престол князья вынуждались всё в большей мере считаться с церковью, подчиняться её представлениям о нравственности и морали. Влияние церкви возрастало на разные стороны жизни: на становление государственной культуры, на обряды и символы государственности. Возрастало и хозяйственное значение церкви, так как её борьба за государственное единство позволяла сохранять региональное разделение труда и выгодные товарообменные отношения, в том числе и с соседними государствами. Непрерывный рост влияния греческой православной церкви на государственную власть накануне главных смут удельной, феодальной раздробленности закладывал первые камни в основание традиции становления сословной государственной власти. Первое сословие церковных священников своим моральным авторитетом поддерживало защитников единства государства сильнее военных дружин князей, способствуя зарождению представлений о необходимости появления общегосударственного военно-управленческого сословия взамен военно-управленческих княжеских дружин.
Церковь постепенно превращалась в центр притяжения сторонников восстановления сильной государственной власти на всей Руси, а её культура и мировоззрение служили указателями единственного пути спасения самосознания древнерусской народности, достижимого посредством укоренения христианской религиозности и идеи земледельческого народа. Однако до татаро-монгольского ига православная церковь так и не приобрела достаточно властного авторитета, способного противостоять дроблению киевского государства. Ей противостояли, как традиции исконного языческого быта большинства населения, так и героические мифы прошлого, которые освящали первостепенное значение первых князей рода Рюриковичей и их дружин в борьбе за идею единого древнерусского государства. Но княжеская власть уже перестала соответствовать этим мифам, измельчала духом, раздробилась на родовые ветви, а на местах чаще была заинтересована опереться на древние земляческие традиции родоплеменной общественной власти, непримиримо враждебной общерусской государственной власти. Местную княжескую власть всё чаще раздражала роль церкви, и она стремилась противопоставить церкви местные языческие традиции родоплеменных отношений. Посредством заигрывания с родоплеменной общественной властью удельные князья обеспечивали себе независимость от требований Киевского престола о совместном использовании налоговых поборов с податного населения, тем более беззаконных и хищных, чем меньшим численно и беднее это население становилось вследствие слабости государственной власти и междоусобных войн.
К примеру, в "Слове о полку Игореве", то есть через два века после Крещения Руси, описывая трагический поход Новгород-Северского удельного князя Игоря на степняков-половцев, автор нигде не упоминает о церкви и православии. По всему тексту “Слова” он всячески преклоняется перед древним славянским язычеством, с которым связывает героические мифы и предания Русской Земли, славные деяния князей и их дружин. Однако этот же автор охвачен горечью от утраты духа единства русской народности, что прямо связывает с утратой Киевским престолом авторитета держателя сильной государственной власти, неспособного, как прежде, организовать княжеское родовое и военное единство. И что самое главное, автор в пределах своего языческого мировоззрения не видит выхода из этого тупика удельной раздробленности.
Татаро-монгольское нашествие неистовым ураганом разорвало Новгород-Киевское государство, его земли в лоскутные клочья, которые уже не смогли воссоединиться. И это нашествие уничтожило древнерусскую народность как таковую. После гибели Киева и киевской государственности, вся Русь раздиралась вырывающимися на свободу традициями родоплеменных общественных отношений. В приграничье со степью родоплеменные отношения местами вытесняли княжескую власть, создавая предпосылки для появления родоплеменного казачества. Там же, где княжеская власть сохранялась, она сохранялась постольку, поскольку заменяла собой власть местных вождей, через браки смешивалась с родами вождей-бояр и признавала значение родоплеменной общественной власти для поддержки своего положения. Но, заменив власть вождей, княжеская власть становилась одним из родов знати в традиции родоплеменных отношений. Она должна была нерасторжимо связать себя с землёй, где получила опору от местных племён, а в ответ, приобретала страстную преданность и верность своего подвластного населения, какую способны пробуждать лишь родоплеменные отношения к вождям внутри этих отношений. На такой основе строились законы и способы управления средневековой эпохи удельной, феодальной раздробленности, когда государственная власть во всех странах Европы, охваченных страстями военного и политического противоборства местных феодалов, переживала глубокий упадок. По существу дела, местный князь или феодал создавал собственную родовую государственную власть и вёл непрерывную борьбу за её выживание или усиление через подчинение своей власти соседних удельных государств.
Западные княжества и земли Древней Руси, в конце концов, были собраны в новое крупное государственное образование крошечным в сравнении с ними языческим Великим княжеством Литовским, и оно быстро обрусело. На пространствах древнерусских земель этого княжества стала создаваться его государственной властью русско-литовская народность. Восточные же княжества и земли Древней Руси подпали под иго огромной империи кочевников-степняков, затерялись в ней среди многих разгромленных государств и цивилизаций Евразии. Малочисленные в сравнение с населением завоёванных пространств, татаро-монгольские завоеватели выработали особые способы управления своей империей. Они не занимались развитием производства, строительством городов, способных притягивать цивилизационным влиянием; сама идея цивилизации была им чужда, в их среде господствовало стремление сохранить традиции кочевого скотоводческого отношения к окружающему миру. Их главной заботой было создание условий для сбора наибольшей дани в подвластных землях и вывоза её в ханскую ставку в Золотой Орде. Поэтому время от времени они обрушивали на земли подвластных вождей и князей хищные орды, которые резнёй и жестоким грабежом наводили ужас, надолго подавляли самую мысль о возможности сопротивления игу кочевников. Современные социологические исследования позволяют делать выводы, что для такого психологического воздействия необходимо время от времени истреблять четвёртую часть населения. А как раз на такую часть уничтожаемых жителей Руси, когда на неё устраивали набеги татаро-монгольские орды, указывают письменные источники той страшной эпохи.
Выжить и подняться в таких обстоятельствах государственная власть на Восточной Руси смогла, следуя заветам Александра Невского.
Причину гибели Киевской державы современник татаро-монгольского нашествия Александр Невский увидел не в самом нашествии. Причину он увидел в удельной раздробленности и в родовом праве на всю полноту государственной власти, в том праве, которое отрывало государственную власть от интересов местной родовой знати, делало государственную власть слабой или даже беспомощной в борьбе с родоплеменными отношениями. Ибо главные лица родовой государственной власти порой напоминали разбойную свору, ищущую только сиюминутной выгоды от своего положения.
Для борьбы с местническими традициями родоплеменного сепаратизма Александр Невский первым из великих князей Руси разработал и начал проводить политику, подчинённую долгосрочной исторической цели, что должно было заставить князей служить идее государственной власти. Иначе говоря, он первым из великих князей поднялся до философского, собственно христианского понимания государственной власти и превратил её в идею, тем самым сделав подчинённой частью идеалистического христианства. В этой политике был неожиданный подход к роли русских князей, неприемлемый для большинства его сородичей, гордящихся славными военными и разбойными делами предков. Александр Невский смог подняться выше узко понимаемых родовых интересов, подчинив их стратегической цели восстановления единства государственной власти на совершенно новых основаниях. Он стал привлекать вооружённое насилие татаро-монгольских ханов в качестве замены русского государственного военного насилия, которого тогда уже не было, для осуществления беспощадной борьбы с родоплеменными традициями общественной власти и для объединения русских княжеств. Намереваясь использовать внешнюю власть татаро-монгольских ханов для борьбы с внутренним произволом удельных князей, он сделал вывод о необходимости перехода от родового права на государственную власть к семейному праву, существенно ограничивающему самостоятельность удельной княжеской власти. А для осуществления перехода к семейному праву на верховную государственную власть он признал целесообразным постепенно создавать из сильных боярских родов, из родов местной знати общерусский правящий класс земельных собственников, который стал бы служить идее государства и воплощающему эту идею одному князю, вместе с ним управлять всеми землями Восточной Руси. Превращение боярства и родовой знати в правящий класс землевладельцев должно было осуществляться следующим образом. Единым великим князем им даровались права собственности на землю в разных удельных и великих княжествах, вследствие чего интересы собственности боярства, родовой знати оказывались в разных землях, отрывались от местных родоплеменных отношений, обуславливались зависимостью от воли одного великого князя, стоящего на вершине государственной власти. Согласно замыслам Александра Невского, только после решения задачи выстраивания княжеско-боярского управления его потомки должны будут направить боярский правящий класс на борьбу с татаро-монгольским игом для обретения полной государственной независимости огромной Восточной Руси.
Александр Невский сам внушил ханам татаро-монгольских завоевателей мысль доверить сбор дани со всех русских земель только одному русскому князю, убедив их, что это будет гораздо выгоднее, чем какой-либо иной способ отношений с Русью, в которой у населения было много возможностей скрываться в лесах и болотах, проявлять безнаказанное неповиновение. В конечном итоге ханы увидели больше сиюминутных выгод в насаждении на землях Восточной Руси единого центра управления, единой столицы, князья которой собирали бы непомерно высокую дань и отправляли её в Орду. Они оказались заинтересованными и в поддержке церкви и византийского православия, как идеологического насилия, помогающего им бороться с русскими родоплеменными традициями, разрушительными для такой политики, расшатывающими западную часть их империи степняков. Чтобы у облечённого их доверием князя не возникало средств противостоять ханской власти, ему предписывалось лично собирать огромную дань, которая подрывала производительные силы Руси, вызывала недовольство к этому князю у соплеменников, у других князей. Вспышки же недовольства подавлялись страшными набегами, жестокой резнёй и грабежами, угоном части населения в рабство, в том числе и для продажи на невольничьих рынках исламского Востока.
В условиях татаро-монгольского ига, после столетия жестокого и непрерывного ограбления Восточная Русь вконец обнищала. Ко времени начала княжения на Москве внука Александра Невского, хитрого и властного Ивана Калиты она перестала быть столь уж привлекательной добычей для воинов и наёмников империи степняков. Те изменялись, привыкали получать за службу ханам больше, чем могли рассчитывать захватить в набегах на слабо заселённые, укрытые в лесных и болотистых чащах русские княжества. И Русь получила сорокалетнюю передышку от кровавых набегов, которая позволила русскому населению увеличиться в численности, а Московскому княжеству превратиться в центр восстановления русской государственной власти. Прежде Москва была захолустным поселением. Но для воплощения в жизнь замыслов Александра Невского нужна была новая столица, никак не связанная с традициями родового права. Именно новая столица должна была стать духовным и политическим ядром, осуществляющим и олицетворяющим первую долгосрочную политику русской княжеской власти. Такую столицу наследники Александра Невского стали выстраивать в Москве, а Иван Калита превратил её в подлинный центр притяжения Восточной Руси.
Московские князья, прямые потомки Александра Невского, выиграли жестокую борьбу за право возглавить объединение восточных земель Древней Руси потому, что они в полной мере воплотили его замыслы, создали условия и особое устройство княжеско-боярской власти для достижения поставленной им цели. Немаловажное значение имело и то, что после гибели Новгород-Киевского государства приглашение князей в Новгородскую республику для её военным управлением шло по линии наследников Александра Невского. Выдающая роль Александра Невского в сохранении независимости Новгородской республики во время татаро-монгольского нашествия и крушения Киевской державы, разгром им тевтонцев на Ладожском озере, позволяла московским наследникам этого Великого князя развивать с Новгородом особые отношения. А именно такие, какие прежде были у Новгорода с князьями Киева. Как прежде князья Киева, московские князья предъявляли свои права на получение дани с Новгородской республики даже в обстоятельствах, когда сами являлись данниками ордынских ханов, а потому оказывались заинтересованными в сохранении формальной независимости Новгорода и Пскова. Даже в обстоятельствах татаро-монгольского ига им удавалось сохранить традицию, на которой сложилась государственная власть древней Руси, традицию сосуществования великокняжеской государственной власти в одной столице и торгово-ремесленной вечевой власти, власти политического самоуправления в Новгороде Великом. Эта сохранённая московскими князьями традиция как раз и вдохновляла Москву, как раз и укрепляла её права на восстановление общерусской государственной власти, уже в виде Новгород-Московской государственной власти. Иначе говоря, Новгород, в котором зародилась древнерусское государство, особые отношения с которым делали легитимной и обогащали великокняжескую государственную власть в Киеве, – в новых исторических обстоятельствах делал легитимным превращение Москвы из удельного княжества в Великое княжество и давал ей необходимые для этого материальные средства. И он же затем позволил Москве претендовать на выстраивание великокняжеской государственной власти.
Государственная власть Московской Руси, которую наследники Александра Невского принялись созидать внутри лишённой внутреннего идеологического стержня татаро-монгольской империи, позволила возродить борьбу с родоплеменными традициями русского этноса на иной ступени исторического развития. На этой новой ступени развития местнические по духу родоплеменные традиции общественной власти оказались главной опорой удельного княжеского сепаратизма, главной причиной ужасов татаро-монгольского ига, и их сторонники неуклонно теряли силу моральной правоты. В борьбе с родоплеменной общественной властью московским князьям неоценимую помощь оказала церковь. Удельное крепостничество, обусловленное разделением труда подавляющего большинства участников земледельческого хозяйствования с относительно малочисленными городскими ремесленниками, возникло на мировоззрении монотеизма, – в случае Руси на христианском православии. Поэтому развитие земледельческих производственных отношений и производительных сил при удельном крепостничестве полностью зависело от того, насколько основательно данное мировоззрение внедрялось в родоплеменные общественные отношения, тесня языческое мировосприятие. Идеологическим же оправданием, обоснованием удельного крепостничества и прав удельных собственников земель занималась сословная церковь, централизованное устройство и интересы которой неизбежно вступали в противоречие с удельной раздробленностью.
При татаро-монгольском иге, когда подавляющее большинство населения Восточной Руси выживало благодаря возрождению родоплеменной общественной власти в условиях лесного, труднодоступного для степняков образа существования, своё идеологическое и политическое влияние церковь укрепляла постольку, поскольку поглощала в себя существенные проявления традиций языческого мировосприятия, порождённого взаимодействием племён с окружающей природой. Она поневоле преобразовывала греческий вселенский монотеизм в этнический русский монотеизм. Постепенно становясь этническим, православие идеологически проникалось представлениями об этнической государственной власти и этнической народности в пределах этой государственной власти, начинало побуждать восточных славян к борьбе за восстановление, как русской государственной власти, так и русской народности, без которой не мог стать осуществимым переход к идеалистическому сословному народу.
Русское этническое православие, каким оно становилось в эпоху удельной раздробленности и в обстоятельствах татаро-монгольского ига, после перенесения при Иване Калите митрополитом Петром своей кафедры из Владимира в Москву превращалось в главного союзника московской великокняжеской власти. Это способствовало успехам политики, осуществляемой московскими князьями. Неуклонное укрепление военной и экономической власти Москвы, преобразование захолустного удельного княжества в Великое княжество с митрополичьей резиденцией, позволило ему, наконец, проявить свою волю к борьбе за объединение всех остальных Великих княжеств Восточной Руси под своей централизованной княжеско-боярской властью. Московская княжеско-боярская власть с помощью церкви смогла объединять русские земли и русские племёна, используя татаро-монгольское иго, и она создавала великорусскую народность Восточной Руси внутри татаро-монгольской империи. Православное мировоззрение при этом рассматривалось московской княжеской властью в качестве идеологического насилия, дающего преимущества в борьбе за выживание великорусской народности и её эволюционное развитие. Однако в обстоятельствах постоянных угроз гибели русскому этносу, которые вызывались хищническими и кровавыми набегами кочевников, постоянно надрывающих производительные силы Руси, традиции родоплеменных общественных отношений, инстинкты родоплеменного самосохранения оказывались тоже непременным условием выживания и восстановления численности русского этноса. Традиции родоплеменных отношений обрекали на отмирание ублюдизированных, не способных на этническое общественное поведение особей, возбуждали архетипическую готовность русских племён к ожесточённой борьбе за дальнейшее существование. Они способствовали тому, что православие могло осуществлять свою задачу борьбы с родоплеменными традициями общественной власти лишь одним путём, – всячески подчёркивая свой всё более и более русский народнический характер.
Осуществлением замыслов Александра Невского князья Москвы доказали правильность разработанной им политики. Уже вследствие сорока лет мира при княжении Ивана Калиты, который наилучшим образом следовал такой политике, в московских землях поднялось на ноги третье поколение русской молодёжи, не знающее ужасов татаро-монгольских набегов. Объединённое московскими князьями и боярами, во главе с Дмитрием Донским оно смогло морально бросить вызов игу, подняться для вооружённого столкновения с военными силами Орды на Куликовом поле. В результате, московская государственная власть получила моральный авторитет центра власти, способного решать задачу организации всех Великих княжеств на войну за общую, понятную для всех русских родоплеменных отношений независимость от чужого этнического ига. Опираясь на правящий класс московских бояр и сословную церковь, хитростью и вооружённой волей князья Москвы шаг за шагом подавляли сопротивление местнического сепаратизма, заставили большинство великих и удельных князей восточных земель бывшего Древнерусского государства подчиниться единому государственному насилию.
Московские князья тяжело и мучительно возродили традицию государственности Киевской Руси на её пространных восточных землях, тем самым возродили преемственность древнерусского народнического самосознания. Помощь церкви в этом восстановлении связи времён, исторической связи с Новгород-Киевской Русью, а так же в подавлении обосновываемого родоплеменными традициями сепаратизма местной общественной власти оказалась решающей. Это позволило ей занять совершенно особое место в жизни нового государства и в культуре русской народности, в значительной мере вытеснив из неё родоплеменное языческое мировосприятие, в том числе и через поглощение части его проявлений.
В конечном итоге такая политика позволила не только возродить единую государственность Восточной Руси и духовно выжить в условиях ига, но и позднее подчинить этой государственности значительную часть татаро-монгольской империи.
Западные земли Древней Руси после уничтожения Киева татаро-монгольским нашествием подверглись завоеванию литовскими варварами. Героические вожди литовских племён приняли православие и создали государственную власть Великого княжества литовского, которое на северных территориях подавило удельную междоусобицу русских князей, а на степном юге кое-как подчинило русские племена, брошенные князьями из-за непрерывных хищнических набегов, грабежей и разрушений городов и поселений татаро-монгольскими и прочими кочевниками. Огромное Великое княжество литовское с подавляющим большинством в нём славянского древнерусского населения унаследовало язык и культуру Киевской Руси, но без основополагающего Новгородского вечевого влияния. Оно разорвало двуединое содержание Новгород-Киевских государственных отношений, не смогло подняться до их нацеленности на созидание торгово-ремесленного взаимодействия Севера и Юга Восточной Европы, так что в условиях Великого литовского княжества возродилось соответствующее, ограниченное и земледельческое по своему существу самосознание древнерусской народности, как самосознание лишённой собственной государственной власти западнорусской народности. Уже в 14-ом веке объединение Великого княжества Литовского с польским королевством и принятие литовскими князьями католицизма изменило существо взаимоотношений западнорусской народности с чуждой ей не только этнически, но и религиозно государственной властью. Западнорусская народность в Речи Посполитой смогла сохранять своё самобытное существование лишь посредством усиления значения бедного и слабо организованного земледельческого церковного православия, каким оно становилось в особых, местных условиях польско-литовских государственных отношений.
Польско-литовское имперское государство земельных магнатов и шляхты до второй половины ХVI века вынуждено было поддерживать посредническую роль церковного православия во взаимоотношениях с податным русским населением, особенно в южных землях, где исчезла русская княжеская власть. Более, чем религиозно-православного самосознания с его централизованно-феодальным мировосприятием, оно боялось возбуждать в русских землях традиции родоплеменной общественной власти, способные подтолкнуть к феодальной раздробленности, к которой имела явную предрасположенность местническая по интересам и воззрениям на мир польская шляхта. Сложные взаимоотношения с пограничным окраинным русским казачеством, которое защищало имперскую Польшу с юго-востока от грабительских набегов крымских татар и турок, постоянно напоминали государственной власти об опасностях без помощи православной церкви потерять управление на всей входящей в империю Руси. Ибо среди пограничного окраинного казачества самим образом жизни в наибольшей мере сохранился дух традиций родоплеменной общественной власти, военно-демократического самоуправления, и казачество часто примирялось с государственной властью Речи Посполитой только церковным православием.
2. Причины русского мессианизма
Древнерусское государство появилось за окраинами великих языческих империй Древнего Мира и в то время, когда их могущество превратилось в наследие исторической памяти, осталось в далёком прошлом. Восточнославянские племена, из которых сложилась Русь, осваивали и обживали внешнее приграничье прежних и современных им государств Евразии, и от этого приграничья распространялись, как в девственные леса, так и в лесостепи на север и на восток Восточной Европы, где природа была особенно холодной и суровой. Никаких следов древних языческих цивилизаций, торговых путей не было в местах появления первых русских княжеств, в отличие, к примеру, от большинства молодых западноевропейских государств, на землях которых сохранилось значительное наследие, и материальное, и культурное, мощного колонизаторского присутствия или проникновения некогда великого языческого Рима. Это привело к важнейшим последствиям при становлении традиции русской государственности и развития духовного стержня древнерусской народности, а затем великорусской народности.
Объявленное Владимиром Крестителем государственной религией киевской державы, церковное православие оказалось единственным, ничем, никаким историческим прошлым не сдерживаемым идеологическим насилием государственной власти, единственным источником знаний о прежней истории Древнего Мира. Влияние греко-персидского языческого цивилизационного эллинизма, хотя и имело место, хотя и распространялось со стороны персидской Азии, но было поверхностным, как будто заносимым издалека с порывами южного ветра. Именно с византийским греческим православием на Руси узнавали о великих достижениях мировых языческих цивилизаций, и тем самым на Русь было привнесено мифологическое историческое и философское мышление.
Византийское греческое православие имело в себе важное отличие от всех других монотеистических религий.
Константинополь, вокруг которого образовалась византийская империя, был объявлен императором римской империи Константином новой столицей государства тогда, когда государственная власть собственно римской империи в обстоятельствах непреодолимого кризиса языческого строя признала христианство самым перспективным монотеистическим идеологическим насилием и начала внедрять его в сознание населения сверху. Константинополь строился по существу “с чистого листа”, и сразу же превращался не только в политическую столицу революционно обновлённой римской империи, но и в духовно-идеологический центр христианства. Это позволило государственной власти Константинополя быстро укрепить политическое влияние в разваливающейся империи, восстанавливать в ней управляемость, разрушенную коррумпированной бюрократией, тесно связанной с крупнейшими ростовщиками Рима. Можно сказать, это было бегством государственной власти римской империи из первоначальной столицы, Рима, чтобы спасти империю и не погибнуть под её обломками.
В самом Риме в то время продолжался моральный и социальный упадок, и христианское мировоззрение внедрялось медленно, в мучительной борьбе с традициями величественного языческого прошлого этого города. Потребовались его захват, разграбление и разрушение германскими варварами, общий хозяйственный упадок и исчезновение римской цивилизации на Апеннинском полуострове, вытеснение родоплеменными отношениями политических отношений, вымирание ублюдизированного и не способного на архетипическое общественное умозрение населения, чтобы наметился перелом в борьбе христианства с язычеством и космополитическим, спекулятивно-коммерческим цинизмом. Эта диалектическая борьба мировоззренческих противоположностей продолжалась ещё несколько веков, выплавляя их единство, то есть особую, римско-католическую ветвь церковного христианства. Чтобы победить в борьбе за политическое влияние, католическая церковь должна была стать лучше организованной в сравнении с византийской православной церковью, которая защищалась и продвигалась императорской государственной властью. В конечном итоге, католическая церковь создала столь мощную и иерархически целостную организацию, управляющую всевозможными центрами по всесторонней подготовке пропагандистов и агитаторов богословов, дипломатов и военизированных орденов, что смогла установить теократическое правление, до уровня чего византийская церковь никогда и нигде так и не поднялась. Главная причина раскола изначального единства этих двух христианских церквей вызрела из указанного обстоятельства. Католическая церковь устремилась к теократическому господству, нацеленному на вселенское распространение практики борьбы с язычеством и другими монотеистическими идеологиями. Тем самым католической церковью в полной мере воплощалось видение Платоном идеального общества, как не только сословного общества, но руководимого, направляемого первым политическим сословием философов и их учеников, а точнее политически господствующими философскими школами.
Византийская же церковь осталась подчинённой цезарианской администрации императорской власти, всегда и везде обслуживала её господство, её политические цели и задачи в управлении определённым имперским государством. Отчуждённая от забот о непосредственном государственном управлении, византийская церковь уделяла наибольшее внимание распространению своего учения через проповеди, а не через политическую пропаганду и агитацию. Она стремилась внедрять в поведение подданных империи основные моральные и этические, нравственные нормы из евангелических заповедей Христа, требуя личного духовного самосовершенствования христианина, как высшего смысла его земной жизни, преобразующего жизнь в тернистый путь к богоподобию, к превращению человека в богочеловека. Этим оно отчасти сближалось с буддизмом. Но, в отличие от субконтинентального буддизма, в основаниях православного вероучения была греческая полисная философия, политическая и познавательно рациональная, космическая в своей сущности. Иначе говоря, византийское православие получило возможность увлечься вселенским, космическим характером древнегреческой философии, которое особенно ярко проявилось в гносеологических системах Аристотеля и Платона, античных стоиков, и искало пути воспитания идеального христианина истинной верой, усматривая именно в этом главную опору идеальной вселенской, общечеловеческой империи. В сравнении с такой постановкой вопроса византийской церковью о своей высшей цели католическая церковь оказалась погрязшей в практических задачах политического управления и борьбы за власть, приземлённой по мировосприятию, постепенно потеряла способность к космической широте мышления, свойственной греческой философии, на достижениях которой зародилось христианство, как монотеистическое мировоззрение.
Идеология византийского православия, как никакой другой монотеизм, впитала в себя эллинистическую, самую рациональную философию из всех, какие только смогли создать языческие цивилизации, ярко отличающуюся системным подходом к изучению окружающего мира и стремлением логически осмыслить вселенский, космический порядок бытия. А потому философия православия была идеалистической в самом широком смысле этого слова. Древнерусское государство, приняв византийскую ветвь христианства в качестве культурной и духовной опоры, изначально оказалось под влиянием именно такого мировоззрения, и даже в ещё большей мере, чем сама Византия. Православию в Византии всё же приходилось развиваться из традиций языческой эллинистической цивилизации. Диалектически отрицая величественные достижения эллинистической цивилизации и истории, оно стремилось разорвать связующую с языческим прошлым пуповину, но не могло совсем уж с ним не считаться. На Руси же общественно-государственная власть Великих князей Киева огнём и мечом внедряла православное вероучение, чтобы обосновать ускоренное развитие этой власти в государственную сословно-иерархическую и административную чиновничью власть, в совершенно иных условиях. Православие на Руси не испытывало противодействия со стороны какого-либо языческого цивилизационного мировоззрения, накладывающего определённую диалектическую зависимость от него, то есть накладывающую определённую местническую ограниченность на понимание идеалистической концепции космического порядка. Ибо языческого цивилизационного мировоззрения как такового на землях Руси не сложилось, не существовало нигде и ни в каком виде.
Восприняв православное монотеистическое мировоззрение в чистом виде, как догматическую идею, без связи с конкретной исторической практикой становления Византийской империи из языческой общественно-государственной власти, огромная Русь волей или неволей вынуждалась перерабатывать его под собственные обстоятельства борьбы за существование и государственной развитие. Сначала в Новгород-Киевских государственных отношениях, а потом в Новгород-Московском государстве. Этому способствовало и особенное положение Новгород-Киевского, а затем Новгород-Московского государства в Евразии. Вдохновляемая и изменяемая земледельческим православием Русь обречена была многие века осваивать под земледелие огромные земли Восточной Европы, не имея на севере, на Востоке и на юге определённых границ. У Древней, а затем Новгород-Московской Руси в этих направлениях были размытые рубежи с девственной природой, где не оказывалось установленных границ других государств. Поэтому в мировосприятии киевской государственной власти, а потом и московской государственной власти смутно укладывались представления о политических и цивилизационных границах государства, о способах выстраивания социальных отношений, вытесняющих родоплеменные отношения. В Новгород-Киевской, а потом и в Новгород-Московской Руси стала прорастать и развиваться собственная идеализация имперской организации пространства, как не ограниченного ясными очертаниями имперского пространства, в известном смысле мыслимого распространяемым в космос имперского пространства, и укоренялся подлинно идеальный, философский дух христианского вероучения, как космического и общечеловеческого вероучения. Особенное развитие идеализация имперского государственного, а с ним хозяйственного и социального пространства получила после завоевания Ермаком Западной Сибири и присоединения к московскому государству новых неизмеримых девственных, таинственных и бескрайних земель Северной Азии.
Еврейская мифология Ветхого и философского эллинистического Нового Заветов тоже повлияла на Русь иначе, чем на Западную Европу. Славянское язычество на Руси не успело развиться до государственного жреческого язычества, до обслуживания задач общественно-государственной власти, оно не вызрело до мифологизации общественно-государственных отношений и нигде не почерпнуло представлений о таких отношениях, не отразило их становление в собственных дохристианских мифах. Под воздействием очеловеченной мифологии Ветхого и Нового Заветов цивилизационная духовность ещё древнерусского, но особенно московского государства при своём зарождении оттолкнулась прямо от этой мифологии, а вследствие греческой философии православия впитала и восприняла, как никакая иная духовность других евразийских государств, идеологически всемирную идею мессианизма иудаизма, но в особом собственном понимании. Еврейский идеологический мессианизм подчёркнуто иррациональный и ограниченный земными представлениями мессианизм под богом. На Новгород-Московской же Руси в обстоятельствах почти гибельных потрясений от татаро-монгольского ига мессианство иудаизма было воспринято преломлённым через призму высших проявлений древнегреческой и эллинистической философии. А эта философия поставила вопрос не об иррациональной богоизбранности, а о рациональном постижении идеального космического порядка, чтобы собственной волей совершенствовать человеческий мир в соответствии с этим порядком и становиться подобным богу, богочеловеком.
Еврейский мессианизм утверждает о богоизбранности еврейского народа. Тогда как греческий православный мессианизм, отталкиваясь от древнегреческой мифологии, от образов Прометея, Геракла, в своей философии заявил о способности человека посредством следования благочестивому образу жизни, служению другим и безмерному страданию стать подобным богу, стать богочеловеком. Это прямо отразилось в Евангелии, в образе Христа, прообразом которого стал Сократ. На сходство Христа с Сократом указывает всё. Сам способ проповедей поиска истины в себе и через себя, внутри некоторой религиозной традиции для её революционного изменения, усовершенствования и чудовищное наказание за это, приговор к смерти от своих соплеменников, поведение в процессе суда и после него.
Под влиянием воспринятого через Евангелие греческого философского мессианизма мессианство иудаизма русскому православному умозрению стало представляться ограниченным по историческим целям и задачам, рассматриваться лишь как начальный этап в становлении вселенского, космического духовного мессианизма, о котором не упоминается у евреев. А такое понимание с неизбежностью как бы сажало зерно, из которого рано или поздно должен был произрасти вопрос: а кто следующим подхватит у ветхозаветного Израиля мессианскую идею и поднимет до уровня космического мессианизма? Тот же, кто способен был поставить такой вопрос, уже давал ответ. Поскольку Византия надорвалась и гибла, только Грядущая Русь возродит новый, уже вселенский Третий Рим. Поэтому на Московской Руси все исторические события с позиции православного сознания стали рассматриваться, как особое проявление любви вселенского Бога, который готовит Московскую Святую Русь и русский народ к высшему, космическому предназначению, и надо перетерпеть свою судьбу, чтобы стать достойными этой любви, достойным богоподобия.
На Московской Руси постепенно развилась собственная традиция монотеистической идеологии державной государственности, как идеологии вселенской и мессианской государственности. Русский мессианизм, как и все разновидности христианского и исламского мессианизма, был взят из еврейского мессианизма. Но он был дополнен космическим идеализмом греческой полисной философии и собственным мировосприятием, обусловленным становлением духовного бытия, необходимого для освоения суровой и безграничной природы континентальных пространств северной Евразии и выстраивания социальных связей народа в отсутствии хозяйственных условий для материальной выгоды от развития таких связей.
Православное умозрение, каким оно складывалось на Московской Руси, оправдывало любые деяния государственной власти, если власть вела страну к цели, отвечающей духу вселенского мессианизма. Это было необходимо для создания единого государственного управления огромной и почти безграничной страной с тяжёлыми природно-климатическими условиями существования. Отсутствие развитых хозяйственных отношений между различными княжествами и землями, сравнимыми по территории с очень крупными государствами в других частях света, требовало особой роли русской государственной власти и монотеистического вероучения в цивилизационном освоении и развитии подвластных ей огромных земельных пространств. Мессианизм способствовал развитию представлений об идеальных, мыслимых социальных связях великорусского народа и накоплению великорусской государственной властью опыта терпеливого, долгосрочного, рассчитанного на поколения вперёд планирования шагов по хозяйственному и социальному развитию экономически слабо связанных между собой земель. Благодаря мессианизму стало возможным сосуществование в одном государстве удельно-крепостнического земледелия в центральных областях страны с казачьим хозяйствованием на основе родоплеменной общественной власти, выражающейся в военно-демократическом самоуправлении, на огромных порубежных землях юга и юго-востока государства. И мессианизм же обосновывал подавление сепаратистских традиций местной родоплеменной общественной власти, не считаясь с моральной оценкой родоплеменным общественных сознанием применяемых при этом средств. Такой мессианизм постепенно превращался в стержень традиции управления Великорусской Московской государственной власти.
По своим изначальным и укоренённым историческим опытом традициям великорусское мировосприятие чрезвычайно идеологизированное, нацеленное на непрерывное освоение новых пространств. Оно не может развиваться без соответствующей философской идеологии. Причём, воспринимает такую философскую идеологию лишь в качестве ступени для разрешения конкретно-исторических этапных проблем перед переходом к следующей ступени с более общей философской идеологией, ставящей следующее стратегическое целеполагание в направлении того, чтобы утверждать вселенскую, космическую державу. Без философской идеологии великорусское сознание деморализуется, разлагается и движется к преддверию гибели, рассматриваемой как наказание за отступление от предназначения великорусского бытия. Без такой философской идеологии великорусская государственность обречена на катастрофу и исчезновение.
Великорусская традиция государственной жизни изначально определяет и выстраивает общественные социальные отношения государствообразующего этноса в соответствии со своим пониманием исторических задач, ибо она должна вести государствообразующий этнос к идеальной цели построения вселенской, космической империи идеального бытия, никогда недостижимой из-за бесконечности вселенной. Для её выживания и развития необходимо идеологическое насилие, которое поднималось бы над любыми групповыми интересами и ставило сверхзадачи, затем новые сверхзадачи и так далее. Однако всякое идеологическое насилие способно быть таковым в определённом историческом времени, задаёт исторически обусловленное, вполне определённое целеполагание границам мировоззренческой и военно-политической экспансии. И кризис конкретно-исторической базовой философской идеологии русской государственной власти всегда вызывал болезненное разрушение стратегических границ державы, вообще-то всегда довольно размытых, ибо они представлялись лишь этапными.
Было бы ошибкой утверждать, что Древняя Русь была уникальным явлением в мощном воздействии на её судьбу взятой из интересов становления государственной власти монотеистической идеологии. Наоборот. Религиозная идеологизация отношения к окружающему миру, духовное стремление к мифологическому мировоззренческому идеалу вообще характерна для традиций государственной власти державных сухопутных государств Евразии и северной Африки, – именно на этих континентах и зародился монотеизм в качестве идеологического насилия цивилизационных империй для придания им большей устойчивости. Но особенно очевидна она в тех странах, державная государственность которых возникала при господстве идеалистического монотеизма. А поскольку в крупных молодых государствах, которые превращались в субконтинентальные державные империи в Средние века, потребность в опоре на монотеистическое идеологическое насилие для удержания имперского пространства оказывалась выше, чем у империй античного времени, постольку и идеалистическая идеологизация традиций государственной власти в них развивалась относительно ярче и выразительнее.
Так, в Западной части Европы самой идеалистически идеологизированной является германская традиция государственности, рождённая в эпоху Карла Великого. В Восточной же части Европы со времени Владимира Крестителя наиболее идеологизированной предстала традиция русской государственности. Очень идеологизированной в своей потенции остаётся традиция каждого государства арабских стран. Склонность к идеологическому идеализму в традициях государственности Китая и Индии тоже высока, она лишь частично сдерживается их глубокими домонотеистическими традициями языческой общественно-государственной власти, языческой цивилизованности. Влияние домонотеистической цивилизованности в этих державных государствах придаёт государственной власти известную гибкость в выборе средств осуществления своих целей, позволяя ослабить упор на идеологическое насилие за счёт усиления воздействия на общественное сознание глубоких традиций языческой цивилизационной структурированности общественных отношений и культуры. Но влияние глубоких традиций языческой цивилизации приземляет их, делает только субконтинентальными державами, не способными на глобальную, вселенскую политику.
Глобальный размах экономических и политических интересов современной морской державы – США тоже заставляет государственную власть этой страны искать опору в соответствующей идеологии при проведении как внутренней политики в условиях этнических и расовых противоречий, так и внешней имперской политики в полном противоречий мире. Но США во всё большей мере вынуждены опираться не на собственную или англосаксонскую глобальную традицию идеологического насилия, каковой, собственно говоря, в англосаксонской духовной традиции государственности нет. Они вынуждены поворачиваться к использованию чуждой философскому рационализму духовной традиции глобальной идеологии мессианского иудаизма, подаваемой в оболочке мировоззренческого либерализма, начало чему в англосаксонской государственной политике было положено ещё в эпоху английской буржуазной революции. В результате, под видом окончательной победы либерализма из духовной жизни США постепенно вымываются не только традиции европейской христианской философии, но и рациональная философия как таковая. В конечном итоге страна обращается к нефилософскому мировосприятию со всеми вытекающими последствиями, с превращением в неоязыческую полиэтническую и полирасовую империю, и поэтому США, подобно древнеримской империи, обречены на всеохватную бюрократизацию управления, на ублюдизацию и разложение социального общественного самосознания, на упадок производительных сил и ускоряющийся распад.
Исторически сложилось так, что именно Русь стала прямой наследницей греческого философского идеализма, возможность развития которого в самой Византии была уничтожена после её захвата турками-сельджуками. Поэтому нигде в других странах мира нет такой потребности во вселенском, космическом духовном и мировоззренческом идеале, которая эволюционно и революционно укоренялась в великорусское народническое, а затем народное сознание с того времени, когда государственная власть Древней Руси стала внедрять среди подвластных славянских племён религиозное идеологическое насилие византийского православия. В том идеале, стремление обосновать и воплотить который порождает вселенское мессианское мировосприятие.
3. Московская Русь и великорусская народность
Западная часть Древней Руси оказалась на исходе Средних веков включённой в Польско-литовское государство, утеряла собственную традицию не только державной государственности, но государственной власти вообще. Однако Восточная Русь смогла восстановить эту традицию в обстоятельствах татаро-монгольского ига на основных положениях замыслов Александра Невского и благодаря Великому Новгороду, который сохранил независимость, – и не просто восстановить, а существенно развить, дополнив эту традицию представлениями о правящем классе боярства, как подпирающем родовую наследную власть семьи московского великого князя. Молодая княжеско-боярская власть Москвы преодолевала удельную раздробленность не только вооружённой силой, опорой на экономические, исторические возможности Новгорода Великого и использованием власти ханов Золотой Орды. Она смогла обеспечить себе растущую поддержку со стороны православной церкви. Если великокняжеская родовая власть в результате татаро-монгольского нашествия и ига потеряла авторитет главной хранительницы традиции русского государства, ибо Новгород-Киевское государство было раздавлено и уничтожено склоками и раздорами князей, то русская церковь, в которой греческими иерархами развивалось сословное мировосприятие, наоборот, свой авторитет укрепила. Она оказалась единственной сословной свидетельницей и наследницей культурных и духовных достижений древнерусского государства, хранительницей рукописной и устной памяти о нём. Её вовлечение в укрепление политического значения московского княжества, которое выступило объединителем земель Восточной Руси, дало московской ветви рода Мономашичей моральное основание наследовать права великокняжеского киевского престола, а самому молодому Московскому великому княжеству – восстанавливать традицию древнерусской государственности.
По мере того, как с помощью греко-русской православной церкви происходило подчинение московской княжеской власти других великих княжеств Восточной Руси, в Москве выстраивалась неявная государственная власть, которая стремилась преодолеть ограничения общественно-государственной власти христианской централизацией русского этнического умозрения. Ещё в расколотой на удельные княжества Руси церковь стала проповедовать концепцию народно-коллективного спасения, осуществимого только посредством безраздельной веры в Бога. Ту концепцию, благодаря которой в библейском предании происходило становление еврейского народа даже в условиях потери собственной государственности евреев, как было, например, при вавилонском пленении, а в 9 веке греки Византии смогли преодолеть Великую Смуту иконоборчества. Греко-русская церковь объявляла татаро-монгольское иго и потерю Великой Русью независимости наказанием христианского Бога за приверженность традициям языческого родоплеменного мировосприятия, преодолеть которое можно только отказом от него, после чего станет возможным народно-коллективное спасение всего русского этноса в идее сословного народа.
Однако московское государство возникло главным образом вследствие умелого использования, как своего особого династического влияния на Новгород Великий, так и военных средств борьбы с противниками и усиления значения боярско-чиновничьих учреждений управления, которые подавляли удельную раздробленность и её первопричину, родоплеменную общественную власть военным и чиновничьим насилием. Общественное самосознание, которое развивалось в таких обстоятельствах в Новгород-Московской Руси, оказывалось не народным, а народническим. Иначе говоря, московская государственная власть стала насильно создавать московскую великорусскую народность, но уже совершенно иной, чем была древнерусская народность, так как влияние церкви способствовало распространению представлений о народном общественном бытии и укреплению значения удельно-крепостнических земледельческих отношений. И церковь же, отталкиваясь от примера Византийской империи, поощряла усиление централизации государственной власти посредством учреждений чиновников, в том числе, и для подавления местных традиций родоплеменных отношений, что заставляло родоплеменные отношения приспосабливаться к таким обстоятельствам. Московская русская народность создавалась в условиях преодоления московской княжеско-боярской властью удельной, феодальной раздробленности, при растущем влиянии церкви на духовный и культурный, на хозяйственный строй жизни всех слоёв русского этноса.
В отличие от эпохи Киевской Руси, церковь в новом государстве стала вовлекаться в улаживание ожесточённых противоречий московских князей с князьями других Великих княжеств, а так же с руководством новгородской республики, она вмешивалась в борьбу за власть между удельными князьями внутри московского великого княжества. Церковь часто выступала судьёй в пограничных и земельных спорах княжеских властей и на вече в Великом Новгороде, постепенно укрепляя своё влияние среди податных слоёв населения, которых грабежи удельных, феодальных междоусобиц ставили на грань биологического выживания. Удельные междоусобицы, таким образом, для податного населения всё определённее представлялись следствием нехристианского мировоззрения, связанного с традициями земляческой родоплеменной общественной власти, тогда как православная церковь выказывала способность преодолеть междоусобицу посредством своей духовной и мировоззренческой культуры и мифологии и требованиями налаживания соответствующего им сословного устройства государственной власти и государственных отношений. Так создавались предпосылки отмирания духовных, культовых подпорок традициям родоплеменной общественной власти и укрепления церковно-православной духовности, которая продолжала поглощать и переваривать языческие родоплеменные традиции общественных отношений, преобразуя их в традиции великорусских народнических отношений.
Окончательное объединение Иваном III и московским боярским правящим классом всех восточных княжеств Древней Руси под властью Москвы, отказ выплачивать дань поволжским ханам с позиции государственной независимости завершили воплощение замыслов Александра Невского в жизнь. С одной стороны, следствием стал быстрый подъём государственной и хозяйственной жизни единого московского государства, рост богатств и влияния московских князей и боярства, появление многочисленного поместного дворянства, без которого управление огромной страной оказывалось невозможным. Но с другой стороны, исчезала цель развития государственной власти, способная удержать боярский правящий класс от кровавых раздоров, а сложившиеся государственные отношения от опасных потрясений. Для противодействия всё более серьёзным боярским смутам Иван III вынуждался повышать значение поместного, то есть получающего за службу московскому царю поместья, дворянства. Это подготавливало дворянство к идее второго военно-управленческого сословия, как части сословного народа, однако поместное дворянство ещё не могло стать действительным противовесом вотчинному боярству.
К этому времени пала Византия, и православная ветвь христианства потеряла свой центр имперской государственной власти. Только Московская Русь во всём православном мире сохранила православную государственную власть. Вместе с наплывом бегущих из Константинополя греческих священников именно в Москву стал перемещаться духовный и политический центр имперской православной государственной власти и в Москве начала прорастать греческая идея православного имперского мессианизма. Иван III узаконил наследование московскими князьями прав византийских цезарей на такой мессианизм женитьбой в 1472 году на Софье Палеолог, племяннице последнего императора Византии Константина XI. Тем самым он задал новый смысл исторического существования московской государственной власти. Он повернул московскую государственную власть на путь долгосрочного становления русского православного цезарианства или самодержавного царства русских цезарей. Такой поворот предполагал решительный, революционный переход от Новгород-Московских государственных отношений к выстраиванию централизованной государственной власти, уничтожающей Новгородское вечевое самоуправление, подобно тому, как в Византийской империи уничтожалось остаточное полисное политическое самоуправление. Жестоко подавив стремление новгородцев к сохранению вечевого самоуправления, Иван III изменил саму традицию, на которой возникло древнерусское государство, превратил Новгород-Московскую Русь в Московскую Русь. Московская Русь стала величаться Великой Русью, что подразумевало её права на цезарианское величие, а новгород-московская русская народность под воздействием этих событий начала превращаться в великорусскую земледельческую народность. Так были заложены главные предпосылки для Великорусской сословной народной революции.
Идея имперского мессианства проникала в духовную ткань бытия боярства, как правящего класса, дворянства и всей московской великорусской народности непросто и не сразу, а по мере проникновения в неё имперского православного сознания. Укоренение идеи имперского мессианства в Московской Руси прямо зависело от борьбы государственной власти за выживание своей традиции государственной организации производительных сил и производственных отношений ради земледельческого освоения огромной территории и зарождения на ней удельно-крепостнической земледельческой цивилизации. Однако жёсткая централизация государственной власти, которая сложилась в века жесточайшей борьбы с родоплеменными традициями общественной власти за воссоединение древнерусских земель и за достижение государственной независимости, служила к накоплению богатств только в Москве, привела только к её процветанию. Ко второй половине XVI века возможности хозяйственного земледельческого развития страны при такой централизации были исчерпаны, что привело к всеохватному общегосударственному кризису. Ибо в сложнейших природно-климатических условиях Восточной Руси для успеха освоения под земледелие даже части территорий страны необходимо было развивать на местах, в местных городах обслуживающее освоение и само земледелие ремесленно-городское хозяйство, поддерживать местные торговлю, товарно-денежный обмен. А на деле происходило наоборот, ухудшение хозяйственного положения бывших столиц Великих княжеств, которые боролись с Москвой и оказались побеждёнными; их возможности воздействовать на развитие местного земледелия существенно уменьшались.
К восшествию на престол Ивана IV Грозного кризис взаимоотношений между боярской, чиновничьей Москвой и остальными землями Восточной Руси, вызванный многократно возросшими надеждами на развитие производительных сил большой страны и старыми, чрезмерно централизованными, неподотчётьными и не правовыми отношениями в организации общегосударственной власти и торговли, вызрел до предела. Он начинал подрывать духовный и политический авторитет столицы. Молодому царю и его близким советникам стала очевидной необходимость решительного усовершенствования государственной власти, передачи значительной доли управленческих полномочий на места и утверждения нового правового поля, приемлемого всем русским землям. Ими разрабатывается Судебник, сборник новых законов и норм государственных отношений, призванных ослабить роль и значение чиновного боярства, и для его утверждения в 1549 году созывается первый Московский Земской собор гласных уполномоченных, избираемых на местах, чтобы выражать местные интересы. Однако им пришлось столкнуться с непримиримым сопротивлением тех родов московского боярства, которые не желали терять прежние привилегии, отказываться от боярской власти, как основы основ государственных устоев.
Сокрушив военными походами Казанское и Астраханское ханства Поволжья, Иван Грозный уничтожил ту опасность, которую эти ханства постоянно нагнетали на восточном и юго-восточном рубежах, что только подлило масла в огонь вызревающих противоречий общегосударственного кризиса, ибо исчезали внешние причины оправдания централизации государственной власти за счёт боярского и чиновничьего произвола. Но намерения твёрдо следовать по пути передачи значительную часть полномочий власти на места вызвали подъём, как местнического и удельного самосознания населения, так и ожесточённого сопротивления князей и боярства, породили угрозу вновь возродить удельную, феодальную междоусобицу на основе традиций родоплеменной общественной власти. Единственный способ удержать власть в таких обстоятельствах Иван Грозный увидел в опоре на дворянство, создав из самых способных поместных дворян орден опричников, наделив его чрезвычайными полномочиями для подавления внутренних противников.
Разгром Ермаком в 1582 году сибирского ханства и завоевание безграничных земель за Каменным Поясом, присоединение Сибири к Московскому государству окончательно надорвали переживающую кризис государственную власть. Устройство прежнего сверх централизованного и произвольного чиновно-боярского управления не в состоянии было переварить столь огромные расширения государственного пространства и рухнуло. Верхи больше не в состоянии были управлять страной по старому, не смогли найти новых способов собственной организации, а у Низов укоренялось нежелание жить, как прежде. На местах возрождались стремления решать свои проблемы независимо, основываясь на традициях родоплеменной общественной власти. Страна сползала к Великой Смуте, которая грозила уничтожить Московскую Русь, как веками раньше княжеская родовая смута уничтожила Новгород-Киевскую Русь, и погубить великорусскую народность, как раньше удельная раздробленность погубила древнерусскую народность.
4. Великая Смута и великорусская Народная революция
Со смертью в 1598 году сына Ивана Грозного, царя Фёдора Ивановича, на Московском престоле пресеклась династия Рюриковичей, родовых потомков основателей древнерусского государства и русской традиции государственной власти, – как их называли «прирождённых государей». С Рюриковичами было связано становление древнерусской, а затем великорусской народности, и смерть царя Фёдора способствовала перерастанию кризиса государственных и народнических отношений Московской Руси в Великую Смуту.
В таких обстоятельствах выделились три центра управляющего воздействия на ход событий. Во-первых, московское боярство. Во-вторых, сосредоточенное в Москве богатое купечество. И в третьих, Собор земских представителей, выражающий настроения немосковских земель огромной страны.
Правящий класс московских бояр превращался в формальную основу государственной власти. Однако боярская Дума, даже избирая из своей среды новых царей, неуклонно теряла способность выступать источником морального права на государственное насилие. В противовес родовитой боярской верхушке растущее влияние на дела в стране стали оказывать несколько сот крупных купеческих семей Москвы, которые за предшествующее столетие хозяйственного подъёма и торговли сделали большие состояния на торговых, ростовщических и иных посреднических сделках. Ярким примером их значения в судьбе Московского государства было покорение и присоединение Ермаком безграничной Сибири. За Каменный Пояс Ермака и его отряд казаков снарядил и направил богатейший род купцов Строгановых. И от имени Строгановых Ермак подарил покорённые в Сибири земли царю Ивану Грозному, что подтолкнуло Московскую Русь к Великой Смуте.
У богатого московского купечества с конца 16 века обозначились собственные, олигархические интересы, и эти интересы они старались навязать, как боярству, вынужденному обращаться к ним за всевозможными займами, так и через подкуп Собору земских представителей. Именно используя поддержку московских купцов, которая оказывалась не одними деньгами, но и подкупом городской бедноты и Собора земских представителей, к царской власти прорвался поднятый Иваном Грозным до боярского сана Борис Годунов, брат царицы Ирины, жены умершего царя Фёдора. Понимая, что без примирения с чиновным боярством ему не справиться с управлением страной, не удержаться у власти, Борис Годунов ради сближения с родами бояр пожертвовал купцами-олигархами, предал самых влиятельных и богатых казни, тем самым, освобождая бояр от долговых обязательств перед ними. Но после казней и подавления влияния крупных московских купцов распадались отлаженные ими торговые связи страны, а засушливые неурожайные годы в таких обстоятельствах привели к резкому росту цен на хлеб, следствием чего стали массовые волнения. Ставшее набирать ещё при Иване Грозном существенное влияние дворянство, в свою очередь, требовало перераспределения церковных земельных владений в свою пользу, что углубляло и обостряло противоречия внутри государственных отношений, ослабляло государственную власть. Раздираемое внутренними склоками, в большинстве недовольное возвышением Годунова боярство не справлялось с управлением в переживающей общегосударственный кризис стране, и государственная власть теряла способность воздействовать на ход событий. В попытках укрепить авторитет своей власти и найти поддержку у церкви, Борис Годунов добился от всех патриархов зарубежных православных церквей признания за Москвой права на собственный патриарший престол. Но и это не помогло. Смерть Годунова, умерщвление боярами его наследника, а затем появление в Польше самозванца Григория Отрепьева, который объявил себя сыном Ивана Грозного, царевичем Дмитрием, окончательно надорвали московскую боярскую власть. В Московской Руси повсюду вырвались на свободу традиции родоплеменной общественной власти и, как буря, разразилась кровавая Великая Смута.
Великая Смута показала, насколько недееспособной в новых исторических условиях была прежняя великокняжеская и боярская государственная власть во взаимоотношениях с местными родоплеменными традициями общественной власти. Московская государственная власть зародилась и развивалась, как ответ на татаро-монгольское иго. Её жёсткая чиновничья централизация и часто жестокие способы борьбы с удельной раздробленностью получали известную поддержку родоплеменных традиций общественной власти, пока оправдывались необходимостью борьбы за этническое выживание объединённых в народность русских племён перед лицом опасностей от соседства с татаро-монгольскими ханствами, пока способствовали объединению усилий ради противодействия хищническому грабежу Руси этими ханствами. Однако после разгрома Казанского и Астраханского ханств Иваном Грозным и Сибирского ханства Ермаком, такая власть сама стала игом для немосковских земель; она содействовала тому, что хозяйственная жизнь в государстве оказалась полностью зависимой от торговых интересов московских купцов, у которых скапливались основные денежные средства страны. Купцы вовлекали в обслуживание своих олигархических интересов московское боярство, то есть управленческую власть, а поскольку сами были далеки от того, чтобы вкладывать свои огромные средства в хозяйственное земледелие, в ремесленную деятельность, постольку и московская власть слабо выражала озабоченность состоянием производственных и социальных отношений страны. Она стала тормозом для развития производительных сил на местах, не отражала поместных земледельческих хозяйственных интересов, а потому не могла налаживать социальные связи великорусского народнического общественного бытия на землях Восточной Руси. Повсеместно зрело недовольство ею со стороны родоплеменного общественного бессознательного умозрения русского этноса. Такая власть теряла способность осуществлять дальнейшее развитие страны, и княжеско-боярская Московская Русь при любом царе на московском троне, рано или поздно, зашаталась бы, распалась от роста внутренних противоречий и вызываемых ими смут.
В хаосе и неимоверных потрясениях Великой Смуты быстро умирала старая система великокняжеской и боярской государственной власти, основанная на уступках великих князей боярскому правящему классу, гибли, исчезали почти все олицетворяющие её боярские роды. Два авантюриста самозванца едва не укрепились на троне благодаря временной поддержке со стороны местной родоплеменной общественной власти ряда земель и пограничного казачества, но сгинули, не найдя средств удержать эту поддержку при неустойчивости народнической формы общественного бытия, которая сама зависела от организующей её силы государственной власти. И всё же земляческая родоплеменная общественная власть, способствуя распаду великокняжеской и боярской власти Москвы, даже в обстоятельствах Крестьянской войны не смогла бороться за возрождение удельной раздробленности, – оказывалось, на это у неё уже не хватало языческих идеологических и моральных сил.
События Великой Смуты показали, что за века внедрения земледельческих удельно-крепостнических отношений языческие родоплеменные традиции были расшатаны православной монотеистической идеологией настолько, что не могли обосновать возрождение местной удельной власти. Традиции родоплеменной общественной власти больше не имели сил возродить удельную раздробленность, не в силах были выдвинуть своих вождей вне идеи великорусской народности. Все вожди самых разных слоёв населения выступали, как народнические предводители, только в таком качестве находили серьёзную поддержку. Таким образом, в условиях Великой Смуты сословная православная церковь во главе с русским патриархом впервые оказывалась способной теснить традиции земляческих родоплеменных общественных отношений без опоры на государственное вооружённое насилие.
Одновременно всё большее значение на события приобретал учреждённый Иваном Грозным Собор гласных представителей русских земель. Он превращался из совещательного учреждения при царской московской власти, каким был первоначально, в политическое собрание. Это собрание заражалось от церкви философской идеей великорусского сословного народа, как единственного пути спасения, и распространяло данную идею по всей стране.
Большая кровь, война всех против всех, дикий разбой и безвластие, иноземная интервенция Швеции и Речи Посполитой поставили великорусскую народность перед историческим выбором.
Либо всякая власть в Московской Руси должна исчезнуть, а с нею погибнуть и великорусская народность. Но тогда земли восточных русских племён были бы захвачены инородной государственной властью, а сами русские племена оказались бы в таком положении, когда выживание русского этноса стало возможным лишь при его историческом откате к временам дофеодальных отношений. То есть восточные русские племена смогли бы выжить только при возвращении к лесному образу существования, в мучительном мировоззренческом и духовном одичании и при постепенном возрождении языческого родоплеменного самосознания и родоплеменной общественной власти как таковой.
Либо великорусская народность должна вдохновиться философской православной идеей народно-коллективного спасения. Для чего надо выработать совершенно новые, общественные договорные отношения в организации государственной жизни, которые позволили бы выстраивать земледельческие общественно-производственные отношения при соучастии всех слоёв великорусского населения, осуществляя восстановление хозяйственной жизни через утверждение государственного общественного порядка, государственного общественного самосознания, приемлемого и выгодного всем землям, всем русским землячествам.
Единственной опорой народно-коллективному спасению была архетипическая склонность к социальной упорядоченности общественных отношений, которая свойственна биологически здоровым наследникам этнических родоплеменных традиций общественных отношений, родоплеменной общественной власти. Предпосылки для предельного подъёма влияния русских этнических традиций родоплеменных отношений сложились в самих условиях жизни во время Великой Смуты. За десятилетия Великой Смуты великорусская народность пережила самую жестокую борьбу за выживание, когда выжить нельзя было по одиночке, вследствие чего произошло её очищение от ублюдизированных, не способных на архетипическое поведение прослоек и индивидуумов. Возбужденные архетипическими инстинктами наследники родоплеменных общественных отношений под воздействием православия претерпевали коренные изменения бессознательного умозрения. А именно такие изменения, которые давали способность соучаствовать в выстраивании великорусского земледельческого общественного самосознания.
Таким образом, великорусская народность ради дальнейшего эволюционного развития русского этноса должна была преобразоваться и, действительно, начала преобразовываться в совершенно новую форму общественного бытия, в народ, что позволило выстраивать совершенно новые отношения русских подданных с государственной властью, как с народной государственной властью. Добиться этого можно было единственно посредством опоры на традиции общественных отношений, которые биологически, естественным отбором сложились внутри родоплеменной общественной власти. На традициях этнических родоплеменных отношений выстраивалось новое, народное социальное взаимодействие, народное разделение труда между разными землями и народное общественное производство, которое существенно углубляло то разделение труда между землями, между земледельцами и городскими ремесленниками, что было достигнуто в прежнем, княжеско-боярском государстве с великорусской народностью. Опора же на традиции родоплеменных отношений становилась возможной по следующей причине. Народные отношения возникали на основаниях этнического монотеистического мировоззрения, этнического христианства, которое за столетия после Крещения Руси частично поглотило языческое мировосприятие родоплеменной общественной власти ради ускоренного формирования государственной властью этнической народности. А этническое христианство признавало необходимость сохранять традицию этнической родоплеменной общественной власти в земледельческих общинах внутри народного сословного бытия. В этом вопросе оно следовало, как опыту возникновения еврейского народа, описанному в Библии, так и опыту становления греческого народа в Византийской империи.
Однако народная форма общественного бытия революционно рождалась из великорусской народности при её диалектическом отрицании, ибо диалектическим образом отрицались прежние антагонистически непримиримые отношения родоплеменной общественной власти с государственной властью. ( Именно диалектическое отрицание великорусской народности народными общественными отношениями заложило предпосылки для последующего вытеснения реформами патриарха Никона староверия, то есть народного этнического христианства философским, уже идеалистическим и космическим греческим христианством, преобразующим русское народное мировосприятие в имперское.) Государственная власть в таких обстоятельствах тоже претерпевала революционные изменения, как бы ощупью отыскивая способы своего примирения с традициями родоплеменных отношений. У неё не было выбора. В эпоху великорусской Великой Смуты попытки различных претендентов на царский престол добиться его прежними средствами, а именно вооружённым насилием, либо келейными соглашениями с боярами, раз за разом проваливались, показывая, что времена изменились самым существенным образом. Героями возрождения государственной власти стали уже не великий князь или бояре, не знать, не самозванцы авантюристы, а представители самой великорусской народности: нижегородский мещанин Козьма Минин и неродовитый мелкопоместный князь Дмитрий Пожарский. Сами того не сознавая, Минин и Пожарский под воздействием церковного православия призвали к коллективному спасению родоплеменных отношений государствообразующего этноса в народной революции и возглавили эту революцию. Иначе говоря, если героем рождения древнерусской государственной власти и древнерусской народности был Рюрик, создатель государственной власти сверху, а его потомки, князья из рода Мономаховичей создали московскую государственную власть и явились основополагающими героями великорусской народности. То героями великорусского народа, первыми созидателями великорусских сословно-народных государственных отношений стали Минин и Пожарский.
Великорусская народность нашла в православном этническом монотеизме духовный стержень для революционно нового вида социальной самоорганизации на основе возрождения в новом, земляческом виде родоплеменной общественной власти, которая преобразовывалась в составную часть народно-государственной власти, как земляческая общественная власть. Благодаря чему и происходило её примирение с государственной властью. Это примирение было тем более основательным, что не княжеско-боярское государство сверху создавало новые отношения народности с властью, а сама народность снизу революционно утвердила новое народно-земляческое государство, новые, народно-земляческие отношения с властью. И именно народность в 1613 году на Земском соборе, соборе представителей всех русских земель выбрала новую царскую династию Романовых в соответствии с этими народно-земляческими отношениями. Новые государственные отношения создавались на основаниях заложенного Земским собором народного Общественного Договора.
Итак, созданная военным насилием великокняжеской и боярской государственной власти Москвы великорусская народность на исходе XVI века едва не погибла в Великой Смуте. Её спасение стало возможным только на пути революционного изменения существа государственных и общественных отношений, на пути перерождения народности в новую форму социального общественного бытия, которая и стала собственно великорусским народом.
Воссозданное библейской народной идеей новое государство больше не могло оставаться Московским государством Великих князей и боярства, а становилось народной Московской Русью, в которой власть царя и Боярской Думы получала легитимность снизу, со стороны выборных представителей всех великорусских земель, посредством сословно-представительного собрания, то есть Земского собора. Сословно-представительное собрание возрождало в новом качестве древнерусские традиции вечевого самоуправления, и тем самым примиряло местную родоплеменную общественную власть, которая в наиболее явном виде сохранялась среди представленного в Земских соборах казачества, с властью царя и московской знати. На местах во всех русских землях складывалась сословно-представительная земская власть, которая унаследовала традиции, как местной родоплеменной общественной власти, так и местного древнерусского вечевого самоуправления, и она стала составной частью системы государственной власти народной Московской Руси.
Сам правящий класс после Великой Смуты уже не ограничивался царской семьёй и обновлённым родовитым московским боярством, а постепенно расширялся до сословного правящего класса за счёт неуклонного возрастания значения в нём вотчинного дворянства всех русских земель страны. Изменялось и православное церковное священство: из землевладельческого церковного сословия, со времён Крещения Руси унаследовавшего сословное самосознание у византийских греков, оно преобразовывалось в великорусское общественное первое сословие. После Великой Смуты в Московской Руси стало складываться сословно-классовое общество великорусского народа, которое навсегда похоронило условия для удельной раздробленности. Общество это развивалось по мере развития диалектического противоборства сословно-классовых противоречий между земельными собственниками и крепостным крестьянством, как первичного по сравнению с противоборством государственной власти и родоплеменной общественной власти, и философии преодоления противоборства сословно-классовых противоречий.
Заслуга церковного православия в революционном рождении великорусского народа была чрезвычайно велика, определяющая. Существенное отличие древнерусской и великорусской народности от великорусского народа выразилось в том, что народность создавалась государственным насилием, военной силой. Тогда как народ в результате Народной революции, которая завершила Великую Смуту, был объединён монотеистическим идеологическим насилием, то есть силой новой духовной и культурной традиции, которая диалектическим образом отрицала прежнюю языческую духовную и культурную традицию философским цивилизационным мировосприятием. В течение Великой Смуты и завершившей её Народной революции в Московской Руси свершилась окончательная политическая победа монотеистического православия над этнической языческой религиозностью, – победа философского нравственного смирения над природными страстями, которые как раз и породили языческое мировосприятие, – победа рационального монотеистического идеализма над религиозным языческим отражением имманентного, внутренне присущего родовым и родоплеменным отношениям, архетипического материализма. Монотеистический идеализм при этом оказывался религией, превращался в религию постольку, поскольку поглощал в себя языческую архетипическую религиозность, которая была следствием и одним из проявлений родового и родоплеменного общественного бессознательного умозрения, необходимого для выстраивания отношений взаимодействия внутри племени.
Победа этнического монотеизма не означала полного уничтожения язычества, она лишь обозначила начало процесса эволюционного отмирания языческих родоплеменных духовных и культурных традиций с бессознательного согласия новых поколений самого русского этноса. И отмирание это происходило по мере смены поколений в эпоху народной Реформацию, которая сменила Народную революцию. Ибо сама по себе Народная революция не могла быстро превратить народность в народ. Она лишь создала условия для ускоренного становления народа в процессе смены поколений, в процессе Народной Реформации. В народных великорусских сказках, которые появились к середине ХVII века и выразили новые, народные духовность и культуру, часто встречались пережитки прежнего языческого мировосприятия. В частности, это проявлялось в самом первом вопросе к молодым героям, который задавали старые люди, помнящие традиции мировосприятия, господствовавшие до Великой Смуты: "А какого ты будешь роду-племени?" Характерно, что сказочный ответ молодых героев имел никак не связанный с сутью вопроса смысл, – молодое народное мировоззрение мыслило уже не собственно родоплеменным, не земляческим происхождением, и даже не родовым, а происхождением сословным и семейным, отражая установление господства семейной собственности. То есть, Народная революция лишь начинала эпоху реформационного становления нового общественного бытия, эпоху, в течение которой уже и родовое общинное самосознание, являясь основанием родоплеменной общественной власти, постепенно вытеснялось у новых поколений семейными отношениями и сословными представлениями, способствуя укреплению народного самосознания, как сословного крепостнического и земледельческого самосознания. Это не значит, что языческое мировосприятие искоренялось полностью. Имеющее языческие корни землячество и влияние родовых общинных отношений, как прямое наследие традиции родоплеменной общественной культуры, которые зародились тысячи и тысячи лет назад с возникновением земледельческой оседлости, в значительных проявлениях сохранялись в России вплоть до семидесятых годов двадцатого столетия, вплоть до полного разрушения великорусской деревни и её культуры. Ибо на них держалось народное земледельческое разделение труда, которое сложилось в первой половине 17-го века.
В духовной основе великорусского народа после Великой Смуты укоренялось философское православие. Именно оно идейно завершило Великую Смуту, переведя её в Народную революцию. Именно оно освятило новую историческую общность, окончательно заменив языческое жречество в родоплеменной традиции общественной власти на сословное священство, обосновало права и обязанности второго и третьего народных сословий, народно-государственные отношения, став тем самым ядром, стержнем великорусского народного мировоззрения и мировоззрения государственной власти. Философское православие было удельно-крепостническим идеологическим насилием, посредством идеалистической философской мифологии освящало общественно-хозяйственные отношения в обстоятельствах, когда производство ресурсов жизнеобеспечения зависело главным образом от производительных сил сельскохозяйственного производства, а главным видом собственности была обрабатываемая земля. Поэтому народно-общественное мировоззрение оказывалось естественно почвенническим, естественно удельно-крепостническим, сословно-феодальным. В этом народном мировоззрении вся хозяйственная жизнь философски идеального, наиболее оторванного от родоплеменных традиций общественных отношений, а потому наиболее подверженного влиянию идеалистических представлений монотеизма города зависела от хозяйственной жизни деревни и по существу через православие была к ней духовно и культурно накрепко привязана.
Народное сословное бытиё резко изменило существо государственных отношений Московской Руси, сделало их устойчивыми на огромных пространствах северной Евразии. Вследствие обретённой устойчивости великорусская государственная власть смогла перейти к действенной внешней политике, а так же к окончательному подчинению порубежных земель с казачьим семейно-родовым хозяйствованием. Под воздействием православия русский народ постепенно проникался имперским мировосприятием, осознавал своё призвание в превращении и других этнических племён в этнические народы, чтобы расширять имперское пространство и делать его устойчивым к любым потрясениям. И главным образом имперское мировосприятие пускало корни в среде военно-управленческого сословия, как оторванного от общинного земледелия, от местных интересов податного сословия. Отличительная особенность русского народного мессианизма от еврейского была вызвана именно этим обстоятельством. Русский мессианизм не замкнутый на себя, не тоталитарный, как у евреев, а имперский, ищущий самоутверждения в авторитете имперского строительства. Это было яснее ясного заявлено в выражении: Москва – Третий Рим, - которое начало прививаться и приобретать особый смысл в московском государстве после падения Константинополя и исчезновения православной Византии.
Имперский идеалистический мессианизм наложил особый отпечаток на самосознание русского народа, который появился после Великой Смуты в Московской Руси. И мессианизм этот изменялся по мере зарождения и развития собственной русской цивилизационной философии, изменяя самосознание русского народа соответствующим достижениям русской философии образом. Так, вследствие развития русской цивилизационной философии, позже, уже в девятнадцатом столетии, оказалось, что формула “Москва – Третий Рим” не верна по существу философского идеализма русского православия, подразумевающего вселенский, космический мессианизм. Она была лишь отражением средневековых понятийных возможностей русского языка объяснять окружающий мир и тех целей, которые тогда ставило московское государство, а именно поглощения опыта и знаний земледельческих цивилизаций Древнего Мира, какими их предлагало видеть церковное православие.
5. Украинская и белорусская Народные революции
Великорусская народность пережила коллективное посвящение в совершенно новое состояние общественных и государственных отношений во время Народной революции, которая после десятилетий тяжёлых потрясений Великой Смуты оказалась единственным средством спасения русского этноса восточных земель Руси, – и только она, Народная революция, смогла завершить эту смуту. Но сама Великая Смута разразилась кровопролитной, сеющей ужас и смерть бурей в результате глубокого общегосударственного кризиса великорусского Московского царства. Поэтому великорусский народ рождался из великорусской народности, как государствообразующий народ, вследствие естественной эволюции противоборства внутренних противоречий между московской княжеско-боярской государственной властью и русскими этническими традициями родоплеменной общественной власти.
Украинский и белорусский народы появились, прошли собственное историческое посвящение в народные общественные и государственные отношения во время потрясений и Народных революций в Польско-литовской державе, общегосударственный кризис которой начался на полстолетия позже кризиса княжеско-боярской Московской Руси, а именно во второй трети 17-го века. И существо общественного самосознания, духовной и политической культуры украинского и белорусского народов определилось тем положением, какое западнорусская народность, создаваемая польско-литовским государством, занимала в составе этого государства.
Древнерусские земли в Речи Посполитой были удельно-крепостническими колониями шляхетской королевской республики. Литовские языческие князья начали захватывать северо-западные княжества Руси сразу после гибели Новгород-Киевского государства, когда древнерусские княжества были разобщены, ослаблены междоусобицами и татаро-монгольским нашествием. Литовские князья разумно разделили власть с местными русскими князьями, воспользовались значительно более развитой древнерусской традицией организации государственной власти и православной монотеистической культуры, возродили её в Великом княжестве литовском, даже управление в котором велось на русском языке киевской Руси. Однако в 14 веке, когда влияние Византии на Восточную Европу существенно ослабело, литовские князья сделали выбор в пользу католической веры, сближения с Польшей и заимствования у неё опыта выстраивания государственных и экономических отношений.
Как Литва, так и Польша в последующие столетия продолжили захват западных земель Древней Руси. В том числе южных степных и лесостепных земель, из которых во время татаро-монгольского нашествия бежали русские князья, вследствие чего местные этнические традиции родоплеменной общественной власти вырвались на свободу. В южных русских землях, лишённых княжеской власти, но на которых в эпоху Новгород-Киевского государства уже получило существенное развитие осёдлое земледелие, историческое самосознание и пустило корни земледельческое православие, единственным способом выживания местного населения было преобразование родоплеменной общественной власти в военно-земледельческое, казацкое представительное самоуправление. Только такое самоуправление на окраинах бывшей Руси смогло противодействовать степным кочевникам, вести борьбу за существование, когда те безнаказанно хозяйничали в Юго-Восточной Европе. Русское казачество стало тем щитом, который защищал Польшу и Литву от набегов орд татаро-монгольских ханств, позволил развиваться польскому и литовскому государствам.
В 1569 году Польша смогла навязать Литве создание единого имперского государства Речи Посполитой. Люблинская уния Польского королевства и Великого княжества литовского стала возможной и необходимой правящим классам двух государств для классового выживания в условиях, когда соседнюю Германию и Скандинавские страны потрясли Протестантские Реформации и религиозные войны. Господство землевладельческой знати и шляхты, как в польском королевстве, так и в литовском Великом княжестве предопределяло политику государственной власти Польши и Литвы. Польская и литовская знать и шляхта выступили непримиримыми противниками буржуазной протестантской Реформации и ярыми союзниками папского католицизма, а папство через католическое сословное священство, через иезуитов стремилось накрепко объединить своих сторонников, чтобы не допустить полной победы протестантов в Восточной Европе.
В образованном с помощью папской католической церкви государстве Речи Посполитой оказались три создаваемые государственной властью народности. Польская и литовская народности с католическим этническим мировоззрением и западнорусская народность с православным этническим мировоззрением. Следствием самостоятельного религиозного и культурного мировосприятия каждой из трёх этих народностей стало то, что польско-литовское государственное образование смогло существовать лишь в виде королевской республики, в которой королевская власть ограничивалась сенатским советом высшей землевладельческой знати и сеймом поместной дворянской шляхты. При этом началось разделение западнорусской народности на две народности, северную белорусскую под управлением литовских гетманов и южную украинскую, которая очутилась под властью польской шляхты.
Населённые казаками земли русской юго-западной Украины в ходе предыдущей истории формально оказались в составе Великого княжества Литовского. Но государственная власть Литвы смогла прочно утвердиться лишь на северо-западе Руси, где сохранилась удельная княжеская власть русских князей, а те превращались в часть относительно немногочисленной литовской знати. Казачий русский юг был важен для Литовского государства единственно в виде протяжённой преграды, в которой вязли грабительские набеги организуемых татаро-монгольскими ханами степных кочевников. Литовское Великое княжество, в котором собственно литовцы являлись меньшинством, мало вмешивалось в местные дела, в дела православной церкви, что и обусловило признание казацкими традициями родоплеменной общественной власти государственной власти Литвы. Но после образования в 16 веке польско-литовского государства Речи Посполитой многочисленная польская шляхта из-за обезземеливания в собственно Польше хлынула на казачий юго-запад бывшей Руси. Польская шляхта не завоевала эти земли, однако, пользуясь подавляющим влиянием на государственную власть в шляхетской республике, узаконивала на них свои права и принялась осуществлять насильственную колонизацию, стремясь закрепостить на своих захваченных наделах местное казацкое население, сделать его ещё более угнетаемым и бесправным, чем польское крестьянство в Польше.
Магнаты, высшая знать полиэтнической шляхетской республики Речи Посполитой не проявляли общей заинтересованности в централизации управления королевской власти, королевская государственная власть была рыхлой и слабой. Страна с трудом преодолевала свойственные средневековью вассальные удельно-крепостнические отношения, которые яростно защищались шляхтой, которая выступала в значении вождей местной родоплеменной общественной власти. Хозяйственная жизнь полностью определялась сельскохозяйственным производством в земледельческих общинах. Однако, из-за отсутствия единого внутреннего рынка земледельческое производство не развивалось в сторону определённой местной специализации, производительность труда в стране была низкой, и доходы воинственной шляхты не соответствовали её запросам.
Тем временем западнее и севернее шляхетской королевской республики, в соседних протестантских государствах Германии и Швеции, которые с победным завершением религиозных войн вырвались из-под власти пап Рима, происходил быстрый подъём городских производительных сил, вызванный развитием ремесленного и мануфактурного буржуазного производства. Буржуазное мануфактурное производство создавало новые потребительские товары, а производительность труда на нём оказывалась много большей, чем в земледелии. Городские товары немецкого и шведского производства, всевозможные изделия на заказ охотно потреблялись в Речи Посполитой. Торговцы и заимодавцы делали на их продаже большие состояния, а самые богатые, главным образом евреи, превращалась во влиятельных олигархов, непосредственно связанных с постоянно нуждающейся в деньгах землевладельческой знатью. В торговле польско-литовского государства с соседними протестантскими государствами нарастал острейший финансовый дефицит. Денег в шляхетской империи хронически не хватало, что указывало на растущую подчинённость экономики олигархическим интересам, на нарастание кризиса производительных сил страны.
Чтобы удовлетворять растущие потребности, шляхта неуклонно усиливала эксплуатацию крестьян, как прямую, так и косвенную, отдавая их за свои долговые обязательства в кабалу еврейским ростовщикам и откупщикам. Особенно откровенно это проявлялось в захватываемых шляхтой в собственность украинских казачьих землях. Тем самым шляхта вносила напряжение в земледельческие производственные отношения, подрывая устойчивость таких отношений. Кризис производительных сил страны неуклонно перерастал в общегосударственный кризис с его характерной особенностью: неспособностью Верхов управлять страной по старому и постепенному осознанию Низами, в первую очередь вовлечёнными в общественные по своей сути производственные отношения, своего нежелания больше жить по старому. Ухудшение условий существования возбуждало бессознательные чувства этнического архетипического самоопределения, пробуждало стремления восстановить местную этническую родоплеменную общественную власть, чтобы, опираясь на неё, восстать против слабеющей государственной власти, к тому же поощряющей олигархические интересы крупных торговых спекулянтов, ростовщиков и откупщиков налогов.
На исходе 16 века в переживавшем общегосударственный кризис московском государстве толчком к началу Великой Смуты и Крестьянской войны послужило завоевание и присоединение Ермаком Сибири. Через полстолетия в Речи Посполитой толчком к Великой Смуте и Крестьянской войне, то есть войне родоплеменной общественной власти земледельческих низов против государственной власти знати, послужили события на Украине.
Стремясь преодолеть общегосударственный кризис усилением центральной власти, часть крупных землевладельцев-феодалов с подачи направляемой иезуитами папской церкви выступила за укрепления роли государственного идеологического насилия. Влиятельные представители сенатской знати объявили католицизм государственной религией и заявили о намерении насильственно распространить его на западнорусскую народность. Эти действия были с воодушевлением поддержаны поместной польской шляхтой. По её мнению, православие в Речи Посполитой объявлялось и ставилось вне закона, что позволяло польской шляхте усилить безнаказанный грабёж подвластной украинской западнорусской народности. Но православная церковь только и сдерживала недовольство крестьянских Низов на Украине и в Белоруссии, только она и примиряла низы с государственной властью Речи Посполитой, видя в ней главного союзника в борьбе с языческими традициями родоплеменного бессознательного умозрения. Действия же наиболее откровенных выразителей взглядов польской знати и шляхты привели к тому, что лишь в самых западных землях Древней Руси, на Галичине удалось навязать западнорусской народности компромиссное православно-католическое униатство. В большинстве же западнорусских земель православная церковь из союзника государственной власти Речи Посполитой стала её противником, превращаясь в религиозно-духовного вдохновителя недовольства западнорусских крестьян. Православные священники из числа самых нетерпимых к новой политике влиятельных кругов польской знати сначала помогли идейно объединить этнические родоплеменные настроения ожесточённого недовольства западнорусских низов для Крестьянской войны, а затем они же преобразовали эту войну в Народную революцию, направленную против католического государства. Организованность, гнев и самоотверженность восставших для борьбы против польско-литовской государственной власти были такими, что воодушевляемые этническими родоплеменными отношениями казачьи и крестьянские войска Богдана Хмельницкого очистили Украину, часть Белоруссии от шляхты и стали угрожать целостности собственно польских земель.
Распад хозяйственных и политических связей с Украиной обострил общегосударственный кризис в польско-литовском государстве, вызвал в нём Великую Смуту. Хаос безвластия, беспорядок и безнаказанные насилия на десятилетия закружили Польшу в кровавом хороводе. На этот раз уже Польша сползала к краю исторической пропасти. Как прежде церковное православие и великорусская Народная революция спасли московское государство посредством выстраивания народно-сословного общества, так и Польшу от гибели спасли церковное католичество и польская Народная революция. Католическая церковь вдохновила поляков преодолеть местнические традиции родоплеменного сепаратизма, начать выстраиваться в польскую сословную общность, в польский народ. При этом священники из римско-католического церковного сословия преобразовались в общественное первое сословие, а католическая этническая культура окончательно вытеснила родоплеменную земляческую традицию языческой духовной культуры. Таким образом, кровавая Народная революция на Украине вызвала и польскую Народную революцию, а затем литовскую и белорусскую Народные революции.
Благодаря Народной революции на Украине произошло появление на основе южной ветви западнорусской народности украинского народа с украинской народно-земледельческой духовностью, началось его уже народное культурное развитие в условиях христианских удельно-крепостнических отношений идеалистического строя. Украинский народ в своём языке и в своей культуре выразил чисто крестьянскую этнопсихологию, что было следствием отсутствия во время Народной революции на Украине собственного украинского правящего класса знати, собственных дворянства и бюрократии, как прослойки между государственной властью и податными слоями земледельцев. В украинском народе именно казачество пограничных окраин выполняло обязанности второго сословия, однако, оно не в состоянии было подняться до значения государствообразующего сословия, и народное бытиё оказалось на Украине слабо восприимчивым к выстраиванию сословных отношений, сохраняло в себе заметное влияние местнических традиций родоплеменных общественных отношений. Поэтому украинский народ предстал последующей истории заметно отличающимся по своему поведению, по своим духовным и культурным проявлениям от великорусского народа. Он родился при тяжелейших испытаниях в чужой государственности и неисчислимыми жертвами выстрадал особое земледельческое самосознание, которое сохраняло его духовную и культурную самобытность, но оказывалось не способным на выстраивание собственного государства. А поскольку православие превратилось в основу его мировосприятия, он неизбежно вовлекался в ту или иную имперскую политику других государств.
По духовной православной культуре и религиозному руководству православными священниками, канонически тяготеющими к московской патриархии, восточное крыло украинского народа стало тяготеть к вовлечению в византийскую имперскую традицию государственной власти, то есть тянуться к переживающей становление Российской империи великорусского народа. А небольшое западное крыло украинского народа, духовным стержнем которого явилось православно-католическое униатство, стало тяготеть к римской имперской традиции государственной власти. Оно соглашалось быть вовлекаемым в католические империи в качестве податного класса земледельцев при господстве инородного правящего класса феодальных землевладельцев. Это послужило в дальнейшем причиной сложных отношений украинского народа с великорусской державной политикой России, примиряемого с ней именно восточным крылом украинского народа, неразрывно связанным с идеей Российской империи духовным стержнем народного самосознания - православным монотеизмом.
Украинская Народная революция особенно отчётливо высветила для Восточной Европы особую роль монотеизма как идеологического насилия в новых исторических условиях завершения эпохи средневековья, когда почти во всей Европе происходили христианские Народные революции, совершалось становление европейских этнических народов, и уже христианские народы вовлекались в процесс становления устойчивых удельно-крепостнических, феодальных империй. Государственная власть Речи Посполитой попыталась заменить у древнерусской народности прежний, православный христианский монотеизм католическим христианством и оказалась перед необходимостью резкого усиления военной составляющей государственного насилия, на которую у средневекового феодального государства, расшатанного всевозможными долгами, местническими интересами и потребительским паразитизмом беспокойной военной шляхты, не было ни материальных, ни организационных ресурсов.
Народные революции и в Белоруссии и в Литве, которые были вызваны всё той же Народной революцией на Украине, происходили в иных обстоятельствах. Значительная часть земельных собственников Белоруссии были древнерусского происхождения, а на становление литовской народности в первые века существования Великого княжества литовского большое влияние в качестве идеологического насилия оказывало древнерусское православие. Великая Смута в польско-литовском государстве возбудила родоплеменную общественную власть и в литовской народности, что поставило её перед историческим выбором, гибели или коллективного спасения в собственной Народной революции. Под духовным руководством католической церкви литовская народность ступила на путь Народной революции, начала преобразовываться в литовский народ, в котором католическое священство окончательно предстало первым сословием, а католическая мифология оказалась духовным стержнем народного общественного бытия, однако не полностью вытеснила изначальное воздействие православной традиции мировосприятия. В таких обстоятельствах одновременная Народная революция в белорусских землях, создавая из северной ветви западнорусской народности белорусский православный народ, проходила мягче, при определённых компромиссах с литовским католицизмом, что отразилось на народном характере белорусов. В отличие от украинского народа, в белорусском народе выделилось собственное дворянское второе сословие, но оно не было государствообразующим сословием. Поэтому и белорусский народ в дальнейшем оказывался вовлекаемым в ту или иную империю в качестве объекта внешней по отношению к нему политики. Но по своему мировоззрению он тяготел к Российской империи, а благодаря завершённому становлению сословных отношений гораздо легче сближался с великорусским народом, встраивался в великорусские народно-сословные и государственные отношения, чем украинский народ.
Итак, после татаро-монгольского нашествия древнерусская народность восстанавливалась государственной властью знати в двух государствах. С одной стороны, как великорусская народность, которая сложилась под воздействием добивающегося независимости от татаро-монгольского ига Новгород-Московского государства, напрямую наследующего Новгород-Киевскому государству. И, с другой стороны, как западнорусская народность в составе Речи Посполитой. За 17 век, по причине происходящих в разных обстоятельствах великорусской, украинской и белорусской Народных революций, она изжила господствующее влияние языческой родоплеменной общественной власти, но распалась на три народа с различными народно-феодальными общественными отношениями. Единственной, но сильнейшей основой сохранения этнического взаимодействия этих народов стало церковное православие, ибо православное священство предстало у них первым сословием, главным столпом духовного самоопределения, направило развитие народных культур по пути восстановления и развития византийской традиции имперского православного пространства. Небольшая часть древнерусской народности, которая стала частью украинского народа, но в которой первым сословием оказалось униатское священство, только помогла осознать определяющее значение церковного православия для сохранения духовных и этнических связей великорусского, украинского и белорусского народов.
Разделение в 17 веке единой древнерусской народности на три народа стало прямым следствием гибели древнерусского государства после татаро-монгольского нашествия в 13 веке и последующего захвата ослабленных удельной раздробленностью древнерусских княжеств чужими государствами. А особая, ведущая роль великорусского народа в дальнейшем ходе сложных исторических взаимоотношений этих трёх родственных народов стала следствием тех причин, что его Народная революция происходила в собственном, московском государстве, которое успело унаследовать и укоренить, в известном смысле спасти древнерусскую традицию государственности.
Народ, в сущностном его понимании, рождается из предшествующего бытия народности, создаваемой и удерживаемой государственной властью знати, благодаря монотеистическому идеологическому насилию и в результате кровавого посвящения Народной революцией. Его рождение совершается при ожесточённой борьбе, как с этническими традициями родоплеменной общественной власти, так и с внешними государствами, которые стремятся его подавить, уничтожить или приспособить под свои интересы. Преодолев тяжелейшие испытания, найдя выход из тупика предшествующего исторического развития этнической народности в воплощении монотеистической идеи народно-коллективного спасения, он становится самостоятельным, народно-феодальным обществом, которое возникает для выживания этноса в новых конкретно-исторических обстоятельствах и в новую конкретно-историческую эпоху. А поскольку народность преобразуется в народ при инициативном прохождении через Смерть носителей этнического архетипического бессознательного умозрения, которые возрождаются к Жизни с новым, монотеистическим умозрением, постольку изменить народный характер, народную духовность и культуру невозможно, не искоренив народ физически или не разрушив его этнический архетип. То есть, раз возникнув, народ будет насмерть стоять за своё самобытное существование, пока новая историческая эпоха не поставит вопрос о его закономерном отмирании и инициативном переходе этноса в иное состояние общественного бытия.
Подчеркнём ещё раз. Отличительные черты великорусского народа закладывались особыми обстоятельствами. Он пережил Народную революцию и народно-коллективное спасение в восстановленной собственной государственности, отстроенной самодержавной властью Великих московских князей и ставшей de facto прямой наследницей государственных отношений Новгород-Киевской Руси. Однако после гибели Византии молодому московскому государству пришлось унаследовать, укоренить и Византийскую имперскую традицию государственной власти, чего Новгород-Киевская Русь не знала! Поэтому великорусский народ после Великой Смуты и Народной революции воплотил в своей духовности и культуре как сознание своей нерасторжимой связи с историей древнерусской государственности, стремление к упорной борьбе за сохранение исторической перспективы для традиции русской государственности, которая и создала его, так и византийскую традицию устремления к выстраиванию православного имперского пространства. Великорусский народ оказался единственным из трёх народов древнерусского корня, который воспринял в своём мировоззрении ответственность за государственную державность как таковую и осознание своего права на имперское духовное лидерство в православной и христианской цивилизации. Это дало ему такую духовную силу и мировоззренческую ясность бытия, целенаправленную устремлённость к свершению исторических деяний, которая позволила России целых три столетия, вплоть до начала ХХ века успешно осуществлять стратегию непрерывного державного развития в субконтинентальную империю, самую крупную идеалистическую империю Евразии.
Началом преобразования Московской народной Руси в Российскую субконтинентальную империю стала середина 17 века. А точнее – война 1554-1669 годов между Московской Русью, Речью Посполитой и Швецией за главенствующее положение в Восточной Европе в новую эпоху, – эпоху господства христианских народных обществ. Эта всеохватная и тяжелейшая война имела для Восточной Европы такое же поворотное историческое значение, какое для Западной и Центральной Европы имела Тридцатилетняя война 1618-1648 годов. В обеих войнах окончательную победу одержали только народные государства, ибо только они смогли выставлять невиданные до этого людские ресурсы и материальные средства, разрабатывать новые способы использования и организации людских ресурсов и материальных средств для затяжных, стратегических войн по всем направлениям. Выдающийся пример чему показала лютеранская Швеция. И как раз по причине того, что у народности социальные связи, социальное взаимодействие были неустойчивыми, а у идеалистического народа наоборот, они оказались чрезвычайно устойчивыми. С того времени единственно народные государства начали диктовать Европе свою волю. И договор Андрусовского перемирия 1669 года между Московской Русью и Речью Посполитой имел такое же значение для Восточной Европы, какое для Западной и Центральной Европы имел Вестфальский мирный договор 1648 года. Две данных войны и два указанных договора закрепили новое положение вещей, – в христианской Европе закончилось господство народнических государств, и дальнейшую судьбу её стали решать исключительно идеалистические народные общества со своим собственным и особым социальным развитием на основе развития социальных идеалистических мировоззрений, социальных идеалистических философий.
Победу Московской Руси в восточноевропейской войне 1654-1669 годов предопределило то обстоятельство, что только Московская Русь и Швеция вступили в неё народными государствами с народными общественными отношениями. В Восточной Европе только в этих государствах закончилась народная Реформация, то есть лишь они смогли выделять большие средства и разрабатывать способы ведения долгосрочных и тяжёлых войн в условиях высокой внутренней устойчивости из-за поддержки государственной власти народными обществами. При этом лютеранская Швеция была десятилетиями одной из главных участниц Тридцатилетней войны в Западной и Центральной Европе, и вследствие данной войны уже превратилась в одну из ключевых держав европейского континента. Но хотя она приобрела огромный военный опыт, создала совершенно новую, народную армию, разработала совершенно новые, неизвестные прежде в мировой истории способы снабжения войск, ведения военных действий с преимущественным использованием огневого оружия, однако надрыв ресурсов был налицо и сыграл в пользу Московской Руси. После успеха военных операций против шведских войск в Прибалтике царская власть поверила в свои колоссальные потенциальные возможности в наступательной внешней политике. И она принялась перестраивать управление, искать необходимые реформы, чтобы подняться до уровня именно лютеранской Швеции. Это, в конечном итоге, подготовило революционные Преобразования Петра Великого, который и завершил превращение Московской народной Руси в самодержавную Российскую империю.