— Неудивительно, что в таких условиях может завестись полтергейст или, как его зовут в народе, барабашка, — сказал ведущий, а в кадре возникли сначала пятна плесени, потом общий план кухни. — Удивительно, что в конце двадцатого века в таких бытовых условиях могут жить люди.
И они показали все, по каждой трещинке в стене проехались и даже в ванную все-таки умудрились проникнуть и заснять покрытую сажей колонку. Ведущий за кадром говорил, что он понимает скептиков, и в таких условиях действительно можно принять треск осыпающихся стен за ночные шаги привидения. Но ведь есть теория, что призраки — это своего рода воспоминания дома, произвольно включающаяся запись некоего события, оставившего особенно сильный энергетический след. А этому бараку, безусловно, есть что вспомнить, ведь он выглядит так, будто был построен еще до отмены крепостного права (тут ведущий позволил себе усмехнуться). И съемочная группа своими глазами видела нечто необычное…
Дальше показали кухню, горящие конфорки на грязной плите, катающуюся по полу картошку, струю ржавой воды, внезапно хлынувшую из крана. Крики ведущего вырезали, но оставили грохот, с которым упал помощник оператора.
— Мы так и не нашли однозначного объяснения тому, что происходит в этом доме, — развел руками ведущий. — Возможно, тут нет ничего паранормального. Но…
На экране появилась заколоченная дверь маленькой комнаты.
— Эту комнату не открывали уже три десятка лет, — сообщил ведущий и рассказал, что в заколоченной комнате жила молодая и красивая артистка московского Мюзик-холла со своим необычайно ревнивым мужем. И однажды в припадке ревности он зарезал ее, потом нарядил тело в самое лучшее концертное платье, накрасил и причесал покойницу — и повесился. С тех пор комната и стоит заколоченная.
— Возможно, происходящее сейчас — напоминание о той трагической истории? — ведущий опять развел руками. — Решать вам. А мы будем следить за развитием событий…
— Я т-те послежу! — рявкнула Кузина и выключила телевизор.
Все сидели молча, не глядя друг на друга. Потом Владлена Яковлевна закрыла лицо руками:
— Стыд-то какой, Господи…
— Так ведь он прав! — вскочил вдруг Рем Наумович. — Насчет комнаты-то!
Остальные жильцы посмотрели на него с недоумением, не понимая, в чем ведущий мог быть прав насчет заколоченной комнаты, в истории про которую не было ни слова правды. Никогда не резали там артистку Мюзик-холла, и не вешался никто, телевизионщики все выдумали…
А Рем Наумович тем временем отправился в коридор, откуда вскоре послышался характерный деревянный треск.
Вскоре к нему присоединились братья Кузины и Сырко-муж, и совместными усилиями они сорвали доски с двери маленькой комнаты. Оказалось, что она вдобавок заперта на замок. Хотели было выломать, но Максим Кузин принес какую-то длинную тонкую железку и, поковырявшись под неодобрительным взглядом отца в замочной скважине, вскрыл дверь безо всяких повреждений.
Рем Наумович первым заглянул в комнату и посветил туда-сюда фонариком — окно тоже было заколочено наглухо. Из темноты пахнуло плесенью и землей. Торчали гнилыми занозами доски провалившегося пола.
В комнате было пусто и тихо. Братья Кузины позвали пару раз барабашку, постучали, развеселившись, по стенам, Артем оглушительно свистнул — ответа не было.
— Заколачивать обратно будем? — спросил Кузин, закрывая дверь.
— Да успеется, не горит, — махнул рукой огорченный Рем Наумович, а Сырко-муж суеверно сплюнул через левое плечо и шепнул:
— Вы ему не подсказывайте…
А на следующий день в барак нагрянула комиссия из ЖЭКа. Очень серьезные деловитые люди обошли несколько квартир, включая, разумеется, квартиру на первом этаже, заглядывали в комнаты и на кухню, что-то записывали в блокноты. Жильцов представители комиссии старались игнорировать, как досадную помеху, загораживающую обзор. Объяснили, что, мол, организована подготовка к проверке с целью оценки бытовых условий проживания. Жильцы ничего не поняли, но занервничали.
— Снесут… — дружно охнули супруги Сырко, когда комиссия ушла.
— В пятнадцатом доме так же начиналось, — сказала Лариса.
Пятнадцатый дом, стоявший недалеко от немецкой школы, постигла та самая судьба, которой так боялись жители нашего двора — всех оттуда расселили, а дом снесли, и на его месте неторопливо строили что-то новое. Причем жильцов вроде бы выселяли временно, обещали, что в доме сделают капитальный ремонт, а потом все смогут вернуться… По крайней мере, такие у нас ходили слухи, поэтому капитального ремонта все тоже ужасно боялись.
Той ночью жильцы квартиры на первом этаже почти не спали. Не от того, что полтергейст как-то особенно бушевал — наоборот, он вел себя довольно тихо, постукивал дверцами шкафов на кухне, пару раз включил воду и вытащил из-под головы задремавшего Рема Наумовича подушку. Перед глазами перепуганных квартирантов маячил призрак Новых Черемушек, и сердце холодело от мысли, что им придется покинуть наш двор и жить там, среди асфальтовых полей и безликих многоэтажек, добираясь до ближайшего метро на двух автобусах…
Тогда-то Кузина с Ларисой и решили обратиться к гадалкам из углового дома. Их жильцам беспокойной коммуналки и раньше советовали, говорили, что они во всяком таком разбираются, но и боязно было, и сомнения брали, и вообще… Если они на самом деле просто дурят народ — значит, шарлатанки. А если правда во всяком таком разбираются — значит, ведьмы. Куда ни кинь — всюду клин.
Кузина с Ларисой испекли пирог с яблоками, взяли с собой денег, Кузина еще на всякий случай прихватила золотое колечко с александритом — ей оно все равно не нравилось — и пошли.
Дверь им открыла темноволосая девица, заспанная и нечесаная. Приняла пирог, выслушала сбивчивый рассказ, покивала и неожиданно низким голосом гаркнула:
— Теть Фея, это к тебе!
Из глубины квартиры выплыла пышная — даже пышнее Ларисы — женщина с благостным лицом, которое как-то сразу вызывало симпатию. Представилась Досифеей, тоже выслушала, проводила Кузину с Ларисой, достала колоду карт, велела им своими руками снять, перемешать, спросила, на кого расклад делать. Кузина недоуменно хмурилась — они же за советом пришли, за помощью, а не чтобы им погадали.
— На барабашку, — ответила простодушная Лариса. — Ну, которая полтергейст…
Досифея приподняла бровь, но карты раскинула. И тоже нахмурилась — вышло заколотое дитя. Второй раз раскинула — вышла собака без хвоста.
— Так это не к вам холодный гость пришел, — Досифея подняла глаза на Ларису с Кузиной. — Это вы обидели.
— Кого обидели? — мотнула головой Кузина.
— Барабашку вашего, или кто он там. Ищите его теперь, прощения просите, — Досифея еще раз заглянула в карты. — Землю ройте.
И развела руками — совсем как тот ведущий.
— Ясно все с вами, — сказала Кузина и встала. — Ларис, пойдем отсюда.
Они ушли от гадалок расстроенные — зря только пирог пекли. Хорошо хоть деньги додумались сразу не предлагать, а те и не спросили. И только потом, уже у себя в комнате, Кузина обнаружила, что в кармане нет кольца — она положила его туда, завернув в платочек. Платочек остался, а кольцо пропало. Кузина даже думала к гадалкам вернуться, но потом решила не ходить — во-первых, боязно, а во-вторых — может, само где-нибудь во дворе выпало. Да и не нравилось оно ей.
Жильцы коммуналки внимательно выслушали их рассказ, поругали шарлатанок, которые дурят людям головы… И принялись искать. А что еще оставалось делать?
В процессе поисков все вспоминали, кого могли обидеть.
— Может, Нюра это, баба Нюра? Которая до Лариски в крайней комнате жила? — предположила Сырко-жена. — С ней все собачились, и померла прямо там.
— Так она когда померла, чего сейчас-то только взъелась? — рассудительно ответил Кузин.
— А тот, из заколоченной комнаты?
— Так тоже сколько лет…
— Да что мы вообще ищем-то?
— А я знаю?
Рем Наумович предложил рациональный подход к поискам: каждый жилец или семья жильцов внимательно осматривает свою комнату на предмет чего-либо необычного, изменившегося, и сигнализирует другим, если таковое обнаружится. Места общего пользования жильцы осматривают, соответственно, вместе.
Обшарив всю квартиру и не найдя ничего особенного, обитатели коммуналки собрались на кухне поужинать и перевести дух. Они еще никогда не ужинали вот так, вместе, как семья, но сейчас никто об этом не думал.
Глаза Кузина, неторопливо поглощавшего макароны, вдруг расширились, и он произнес одно-единственное слово:
— Подвал!
В подвал барака, в отличие от подвала соседней «сталинки», простым смертным доступа не было. Туда вела одна-единственная дверь, закрытая на большой навесной замок. Максим Кузин собрался уже идти за фомкой, но тут его отец вспомнил, что ключ есть у жэковского сантехника, живущего в четвертой квартире. Зашли к нему, но сантехник, еще не до конца оправившийся после паранормального избиения в ванной, начал юлить — мол, поздно уже, без разрешения начальства нельзя, и вообще вы там залезете куда не надо, что-нибудь испортите или сами обваритесь… Но чисто мужская делегация, вознамерившаяся во что бы то ни стало обыскать подвал, была непреклонна и в итоге забрала ключ вместе с сантехником — пусть сам показывает, куда там не надо лезть.
Подвал был похож на старинное подземелье — с земляным полом и низким потолком, под которым приходилось идти согнувшись. Там царила густая чернильная темнота, и лучи фонариков выхватывали из нее покрытые чем-то склизким кирпичи, переплетения труб, мох и даже пучки белесых грибов. А еще в подвале явственно пахло канализацией.
— Говорил же, нет тут ничего, мне завтра к шести, воняет… — забубнил сантехник.
— А там что? — спросил Кузин, посветив фонариком вперед.
— Что? Что? — заволновался сантехник, торопясь за ним и стукаясь головой об потолок. — Да трубы! Канализация ваша же.
— А это что? — не отставал Кузин.
— Где? — к ним подошел Рем Наумович.