Обаятельный Фледжби прикидывался молодымъ денди, живущимъ на капиталъ, но былъ извѣстенъ по слухамъ, какъ своего рода разбойникъ, торгующій векселями и пускающій деньги въ оборотъ различными некрасивыми способами. Кругъ его знакомыхъ, считая въ томъ числѣ и Ламля, имѣлъ тоже разбойничій характеръ, недвусмысленно проявлявшійся въ прогулкахъ друзей по привольнымъ просѣкамъ барышническаго лѣса, растущаго по окраинамъ акціонернаго рынка и биржи.
— Я полагаю, Ламль, — говорилъ обаятельный Фледжи, прожевывая свой ломоть хлѣба съ масломъ, — вы были всегда пріятнымъ человѣкомъ въ дамскомъ обществѣ?
— Всегда, — отвѣчалъ Ламль, все еще хмурясь отъ прежняго обращенія Фледжби.
— Это вамъ отъ природы далось, а?
— Дамы баловали меня, не знаю, почему, — проговорилъ Ламль еще угрюмо, но давая понять, что онъ не добивался этихъ побѣдъ.
— Хорошее дѣло сдѣлали, что женились, не такъ ли? — спросилъ Фледжби.
Ламль улыбнулся (скверной улыбкой) и хлопнулъ себя пальцемъ по носу.
— Мой покойный родитель попался впросакъ съ этимъ дѣломъ, — сказалъ Фледжби. — Но Джордж… какъ бишь ея настоящее имя, Джорджина или Джорджіана?
— Джорджіана.
— Я вчера объ этомъ думалъ: не зналъ, что есть такое имя. Я думалъ, оно должно кончаться на «ина».
— Почему?
— А вотъ почему. У васъ, напримѣръ, концертина, и вы играете на ней, если умѣете, — отвѣчалъ съ разстановкою Фледжби, медленно соображая. — Или у васъ, положимъ, скарлатина, если вы ее захватили… А то еще: для спуска съ аэростата вы пользуетесь параш… Впрочемъ нѣтъ, это не подходитъ. Такъ вотъ Джорджіана…
— Что же вы хотѣли сказать о Джорджіанѣ? — ворчливо намекнулъ Ламль послѣ напраснаго ожиданія.
— Я хотѣлъ сказать о ней, сэръ, — заговорилъ опять Фледжби, очень недовольный напоминаніемъ, что она, мнѣ кажется, не зла, не изъ числа бодливыхъ.
— Она олицетворенная кротость, мистеръ Фледжби.
— Еще бы, вы, конечно, это скажете! — пробурчалъ Фледжби, начиная горячиться, какъ только коснулись его интересовъ. — Но вотъ дѣло въ чемъ, да будетъ вамъ извѣстно: то, что вы говорите, — не то, что говорю я. Я же, имѣя передъ глазами примѣръ моего покойнаго родителя и моей покойной родительницы, говорю, что Джорджіана, кажется, не изъ числа бодливыхъ.
Достопочтенный мистеръ Ламль былъ нахалъ и по природѣ, и по житейскому навыку. Замѣтивъ, что Фледжби становится все грубѣе и что примирительный тонъ не достигаетъ цѣли, онъ вонзилъ суровый взглядъ въ маленькіе глазки пріятеля съ намѣреніемъ дѣйствовать иначе. Удовлетворившись тѣмъ, что ему удалось подмѣтить въ этихъ глазахъ, онъ разразился гнѣвомъ и ударилъ рукой по столу такъ, что фарфоръ на немъ запрыгалъ и зазвенѣлъ.
— Вы дерзкій негодяй, милостивый государь! закричалъ мистеръ Ламль, поднимаясь со стула. — Вы въ высшей степени возмутительный негодяй! Что вы хотите мнѣ доказать такимъ поведеніемъ?
— Послушайте!.. Не горячитесь!.. — забормоталъ растерянно Фледжби.
— Вы, сударь, дерзкій, возмутительный негодяй! — повторилъ мистеръ Ламль.
— Послушайте, вы, знаете ли… — произнесъ Фледжби, окончательно робѣя.
— Что, струсилъ, мерзавецъ? Струсилъ, подлый бродяга? — кричалъ мистеръ Ламль, свирѣпо вращая глазами. — Если бъ вашъ слуга былъ здѣсь, чтобы вычистить потомъ мои сапоги, я надавалъ бы вамъ пинковъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, вы этого не сдѣлали бы, я увѣренъ! — жалобно захныкалъ Фледжби.
— Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Фледжби, — сказалъ Ламль, приближаясь къ нему. — Такъ какъ вы осмѣливаетесь быть дерзкимъ со мной, то я намѣренъ вамъ себя показать. Дайте мнѣ вашъ носъ!
Фледжби прикрылъ носъ рукой и, отступая, взмолился:
— Ахъ нѣтъ, пожалуйста, оставьте!
— Дайте мнѣ вашъ носъ, сэръ! — повторилъ Ламль.
Мистеръ Фледжби, продолжая прикрывать эту выдающуюся черту своей физіономіи и отступая все дальше, тоже повторилъ (страдая, повидимому, сильнымъ насморкомъ:
— Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста, оставьте!
— И этотъ негодяй, — заоралъ Ламль, остановившись, выпячивая грудь до послѣднихъ предѣловъ возможности, — и этотъ негодяй воображаетъ — потому только, что я избралъ его изъ всѣхъ извѣстныхъ мнѣ молодыхъ людей для выгодной аферы, и потому еще, что въ конторкѣ у меня на дому лежитъ написанная его рукой грязная бумажонка съ обязательствомъ уплатить какую-то жалкую сумму, когда состоится одно дѣльце, которое можетъ состояться не иначе, какъ при содѣйствіи моемъ и моей жены, — этотъ негодяй Фледжби воображаетъ, что онъ можетъ говорить дерзости мнѣ, Ламлю!.. Дайте мнѣ вашъ носъ, сэръ!
— Нѣтъ, постойте! Я прошу у васъ извиненія, — сказалъ униженно Фледжби.
— Что вы сказали, сэръ? — спросилъ Ламль, какъ будто не понявъ его отъ чрезмѣрнаго гнѣва.
— Я прршу извиненія, — повторилъ Фледжби.
— Повторите громче, сэръ! Отъ справедливаго негодованія, естественнаго при такихъ обстоятельствахъ у всякаго джентльмена, у меня кровь бросилась въ голову: я не слышу, что вы говорите.
— Я говорю, — пояснилъ еще разъ Фледжби съ усиленной учтивостью, — что я прошу у васъ извиненія.
Мистеръ Ламль успокоился.
— Какъ человѣкъ честный, я обезоруженъ, — сказалъ онъ, бросаясь на стулъ.
Мистеръ Фледжби тоже сѣлъ, хотя не такъ рѣшительно, и незамѣтно отняль руку отъ носа. Своего рода естественная робость мѣшала ему высморкаться немедленно послѣ того, какъ носъ его принялъ было столь деликатный, чтобы не сказать, публичный характеръ, но мало-по-малу онъ превозмогъ это чувство.
— Ламль, — сказалъ онъ униженно, высморкавъ предварительно носъ, — Ламль, надѣюсь, мы друзья попрежнему?
— Фледжби, — отвѣчалъ Ламль, — ни слова больше объ этомъ.
— Я, кажется, зашелъ слишкомъ далеко и раздосадовалъ васъ, но я это сдѣлалъ безъ злого умысла.
— Ни слова больше, ни слова! — повторилъ величественно мистеръ Ламль. — Дайте мнѣ… (Фледжби вздрогнулъ) дайте мнѣ вашу руку!
Они пожали другъ другу руки, и мистеръ Ламль не могъ скрыть своей радости. Онъ былъ такой же трусъ, какъ и Фледжби, и ему тоже грозила опасность пострадать отъ него, если бъ онъ не нашелся во-время и не рѣшился поступить сообразно съ тѣмъ, что подмѣтилъ въ глазахъ Фледжби.
Завтракъ окончился въ полномъ согласіи. Было рѣшено, что супруги Ламль будутъ неослабно вести свою интригу, подвигая впередъ любовныя дѣла Фледжби и упрачивая ему побѣду. Фледжби, съ своей стороны, смиренно допуская, что онъ не обладаетъ искусствомъ быть пріятнымъ въ обществѣ, просилъ, чтобы его искусные союзники пособили ему.
Какъ мало зналъ мистеръ Подснапъ о кознямъ и ловушкахъ, окружавшихъ его «молодую особу!» Онъ считалъ ее въ совершенной безопасности въ храмѣ подснаповщины, ожидающею наступленія того момента, когда она, Джорджіана, обратится къ нему, Фицъ-Подснапу, и когда онъ надѣлитъ ее мірскими благами отъ своихъ щедротъ. Краска залила бы щеки его образцовой «молодой особы», если бы въ дѣлѣ подобнаго рода она рѣшилась поступить не такъ, какъ ей указано властью предержащей, и воспользоваться мірскими благами не такъ, какъ это предрѣшено тою же властью. Кто отдаетъ сію жену въ супружество сему мужу? — Я, Подснапъ. Да погибнетъ же всякая дерзкая мысль, будто какое-либое мелкое твореніе осмѣлится вмѣшаться въ этотъ вопросъ!
Въ этотъ день былъ праздникъ, и Фледжби до самаго полудня не могъ возстановить ни равновѣсія своей души, ни обычной температуры своего носа. Въ Сити онъ направился только послѣ полудня, прошелъ противъ вытекавшаго оттуда живого потока и, только повернувъ въ предѣлы Сентъ-Мернакса, обрѣлъ наконецъ миръ и тишину. Стоявшій тамъ желтый оштукатуренный домъ съ выдавшимся впередъ верхнимъ этажемъ былъ тихъ, какъ и все кругомъ. Шторы на окнахъ были спущены, и надпись «Побсей и К°» въ окнѣ конторы въ нижнемъ этажѣ, казалось, дремала, выглядывая на спящую улицу.
Фледжби постучался и позвонилъ, опять позвонилъ и опять постучался, но никто не отворялъ. Фледжби перешелъ черезъ узенькую улицу и посмотрѣлъ вверхъ на окна дома, но изъ нихъ никто не посмотрѣлъ на Фледжби. Онъ разсердился, снова перешелъ улицу и дернулъ за ручку колокольчика такъ, какъ будто она была носомъ дома и напоминала ему то, чего онъ самъ чуть-чуть не испыталъ недавно. Затѣмъ его ухо, прижатое къ замочной скважинѣ, повидимому, доложило ему, что внутри что-то движется. Приложенный послѣ того къ замочной скважинѣ глазъ, очевидно, подтвердилъ показаніе уха, потому что Фледжби снова сердито дернулъ за носъ дома и дергалъ, дергалъ, дергалъ до тѣхъ поръ, пока не показался человѣческій носъ изъ отворившагося темнаго входа.
— Что это вы, сэръ! — закричалъ Фледжби. — Что это вы за штуки разыгрываете?!
Онъ говорилъ это старику-еврею, въ старомъ сюртукѣ съ длинными фалдами и широкими карманами. Почтенный джентльменъ имѣлъ плѣшивую голову съ свѣтящейся маковкой и съ длинными сѣдыми прядями волосъ, спускавшимися по обѣ стороны лица и сливавшимися съ сѣдой бородой. Съ выраженіемъ смиренной покорности, онъ, по восточному, преклонилъ голову и вытянулъ руки ладони книзу, какъ бы умилостивляя гнѣвъ повелителя.
— Что вы тамъ такое дѣлали? — спросилъ Фледжби все такъ же сердито.
— Великодушный мой хозяинъ, по случаю праздника я никого не ждалъ, — отвѣтилъ еврей умоляющимъ тономъ.
— Пропади они — ваши праздники! — сказалъ Фледжби, входя. — Какое вамъ дѣло до праздниковъ?.. Затворите дверь.
Съ прежнимъ выраженіемъ покорности на лицѣ старикъ повиновался. Въ прихожей висѣла его порыжѣлая шляпа съ большими полями и низкой тульей, такая же ветхая, какъ и его сюртукъ; въ углу при ней стоялъ посохъ, — не трость, а настоящій посохъ. Фледжби вошелъ въ контору, усѣлся на свой конторскій табуретъ, и заломилъ на бекрень свою шляпу. На полкахъ въ конторѣ стояли разнообразныя картонныя коробочки, а по стѣнамъ висѣли нитки поддѣльныхъ бусъ. Тутъ были еще образцы дешевыхъ стѣнныхъ часовъ и дешевыхъ вазъ для цвѣтовъ — все заграничный товаръ.
Сидя на табуретѣ въ шляпѣ на бекрень и покачивая ногой, Фледжби представлялъ своею молодостью невыгодный для него контрастъ со старостью еврея, стоявшаго передъ нимъ съ обнаженной головой и опущенными глазами, поднимавшимися лишь тогда, когда онъ говорилъ. Платье на немъ было поношенное и имѣло рыжій цвѣтъ, какъ и его шляпа въ прихожей, но, и оборванный, онъ не казался презрѣннымъ, между тѣмъ Фледжби, хоть и щеголь, все-таки казался презрѣннымъ,