…Вздохнул солдат, ремень поправил,
Достал мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
— Не упрекай меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой.
Хотел я выпить за здоровье,
А вышло пить за упокой…
Сколько их было, таких солдат, у которых «враги сожгли родную хату, / убили всю его семью». Боюсь мерять цифрами, просто скажу: много… Много, особенно на курской земле. Лёшка видел это своими глазами. Но больше всё-таки было хат уцелевших — Россия велика, — и живы были в них Прасковьи. Не дождавшись мужей с войны, они продолжали ломить на полях и фермах и… пить, при случае, «вино с печалью пополам». Детским сердчишком Алёшка понимал этих людей и оправдывал… Но повзрослев… Повзрослев, вместе с матерью недоумевал и даже страдал, видя, что питие «за здоровье и за упокой» слишком затянулось…
Враги России, внешние и внутренние, начав «перестройку» с «борьбы» с пьянством и увидев, что трезвая часть народа с надеждой и верой активно включилась в эту «борьбу» (кривая потребления алкоголя уверенно пошла вниз), не на шутку испугались и тут же, не боясь разоблачений, сбросили маски «борцов» и распахнули все шлюзы, перегораживавшие алкогольные каналы и реки.
Началось генеральное сражение «холодной войны» — сражение против русского народа, «самого непокорного», как объявил Аллен Даллес, народа на земле.
И не было преувеличения в его словах. Вторая мировая окончательно убедила всех даллесов в том, что армадами танков и самолётов народ этот покорить невозможно: видя врага в лицо, он сражается до конца. И побеждает, несмотря ни на какие жертвы. Испытывая страх перед ним, они втайне восхищались им: народ-гигант! народ-богатырь! народ-чудовище! (у страха глаза велики). Пока он существует, да ещё в полном здравии, о мировом господстве — их вожделенной цели — не может быть и речи.
Внимательно отслеживая поведение богатыря после войны, они пришли к выводу, что есть-таки и у него своя «ахиллесова пята» — склонность к пьянству.
Русская пословица утверждает: «Пьяный проспится, дурак никогда». Всё правильно: проспится пьяный, а не пьяница. Пьяница же (пословица подчёркивает: пьяный и пьяница — не одно и то же) только проснётся; проснётся, чтобы опохмелиться, а опохмелившись, напиться. Состояние — физическое, психическое, нравственное, в котором пребывает постоянно пьяница, Шитиков называет «стеклянной тюрьмой».
С ненавистью обращается поэт к «смотрителю» этой «тюрьмы» — Зелёному Змию:
Зелёный Змий, ты рьяно расправлялся
И с теми, кто свинцу не поддавался.
Себе пришлёпнув звёзды на погоны,
В «тюрьме стеклянной» сжёг ты миллионы
Людских судеб…
…А как складываются судьбы тех, которые в «стеклянную тюрьму» пока не попали, которые пьют, как им кажется, в меру и в «трагический исход» не верят? Да почти так же. Разница только в том, кому сколько потянуть удалось. Об этом стихотворение «Поучение Владимира Трезвого» …Работает артель. По вечерам — так уж ведётся испокон — все пьют. И много! Владимир Трезвый, надеясь притормозить скольжение артельщиков к «трагическому исходу», «сыплет поучения», пугает печальными примерами из жизни. А они, слушая его, только гогочут: «Ты, Михалыч, за нас не бойся: / Волгу выпьем, Днепром запьём!» Через какое-то время выпало поэту ещё раз встретиться с Трезвым, чуть ли не единственным из той артели оставшимся к тому времени в живых: «Пролетело тридцатилетье — / С болью слушаю старика: / — Мишки нет уж давно на свете, / Нет и Ваньки Железняка. / А Василию полжелудка / Очертячили, но всё пьёт… / Вот, Алёша, как в жизни жутко. / Посмеялся над нами чёрт».
Да, хорошо посмеялся… И даже сплясал, наверное, на их «травой заросших бугорках».
Страдает вместе со своими героями и сам поэт. Настроив лиру на былинный лад (поэма «Поле Куликово»), он взывает к народу, к матери-Родине — России:
Где Илья и Микула,
Где Добрыня-казак?
Почему не стряхнула
Ты с них дьявольский мрак
Пьянок и опохмелок?
Он знает, конечно, почему «не стряхнула», но уходит от прямого ответа на этот вопрос, предоставляя возможность читателям самим поразмышлять на сей счёт. Для себя же более важным считает обратить внимание на то, чем обернулись для страны «пьянки и опохмелки», что думает об этом сам народ.
Всё те же сыплются несчастья
На долю баб и мужиков.
Для них всё те же косы, вилы,
Ломы, лопаты, топоры…
А у буржуев «баксы», виллы,
Алмазы, золото… Дары…
Глядит народ на «буржуев» и, кажется, чувствует, как клубится в душе его то ли зависть, то ли злость на них, а может, то и другое вместе.
Алексей Шитиков не был бы русским поэтом, если бы не заметил этого взгляда, не понял чувств, коими полнится народная душа… К строительству одного загородного дворца он пригляделся с особенным вниманием, познакомился с его хозяевами:
Ревут машины. Кран подъёмный
Снабжает сорок мастерков.
Как на дрожжах, растёт огромный
Дворец!..
Хозяин
батраков
Изрядно кормит после смены
И даже водочки даёт.
Подвыпьют — шутят: — Эти стены
Не прошибёт и миномёт!
Сыны хозяина смеются
И убеждённо говорят:
— Не будет больше революций!
— Войска за нас теперь стоят!
— Свернули храп советской власти!
Но затихают батраки
И, чтоб не выдать гневной страсти,
Под стол спускают кулаки…
Новые господа хватают всё, что плохо лежит: обанкроченные предприятия, дворовые детские площадки, берег реки, озера, земельные и лесные участки, меняют тысячелетний лик полевой России: по границам её лесов и пашен, вдоль просёлочных дорог, на пепелищах «неперспективных» деревень они возводят высоченные, видимые из космоса кирпичные (иногда бетонные) стены, не уступающие израильским. Израильтян можно понять: хотят укрыться за бетонной стеной (восьмиметровой) от ненавидящих их палестинцев… Но наши-то «господа» от кого отгораживаются?..
Впрочем, понятно… Присвоив себе статус «новых русских», они не хотят жить бок о бок со «старыми» русскими — потомками Емельки Пугачёва да Степана Разина. Крепостные стены, возводимые ими вокруг загородных дворцов, свидетельствуют об одном: боятся… С чего бы это?
Трехэтажная дача в лесу.
За бетонным заборищем глухо.
Но предчувствую сердцем грозу
Возмущённого русского духа.
Вряд ли за бетонным забором прочитают эти стихи: тираж книги*, по сравнению с советским временем, мизерный. Вряд ли прочитают… а жаль. Был бы повод поразмышлять: для чего была свергнута советская власть? Для того, чтобы молодой Абрамович мог запросто стать губернатором «близкой» ему по климату и жизненному укладу Чукотки? И тут же, в ореоле самого богатого «чукчи», отправиться в Англию, купить роскошный дом в Лондоне, футбольный, английский, клуб, самолёт, не уступающий ни в чём президентскому, яхту?..
А другой соплеменник его, Ходорковский, качая и продавая российскую нефть, мог недоплатить государству только подоходного налога 99 млрд долларов?..
Если только для этого вместо советской власти была поставлена новая, то нужна ли она, такая?..
Внимательный читатель наверняка заметит, что поэт охотно предоставляет возможность своим героям, особенно деревенским, самим высказаться о жизни. Он смело идёт на это, потому что знает людей деревни, как самого себя. Знает не только «думы их и чаяния», как пишут о писателях в школьных учебниках, но и характеры, язык, особенно разговорный. Ему нет необходимости конструировать его, стилизовать под народ, он обладает особым, подаренным ему природой внутренним слухом. В наше время таким слухом обладал В. Шукшин.
Очень много перенял А. Шитиков от народа, особенно — деревенского. Не только язык его, но и образ мышления, прямоту и резкость суждений… И это вполне закономерно: высшим учебным заведением у него был не литинститут, а суровая жизненная школа. Главными «дисциплинами» в этой школе во все времена были и остаются мужество, упорство, правда. Эта школа и сформировала характер своих «выпускников» таким, каков он есть…
Вне народа, с отдельной от народа жизнью А. Шитикова — «сына вдовьего полка» представить невозможно. Он слит с народом каждым прожитым днём. Боли и страдания народа в такой же мере боли и страдания его самого. Чтобы выразить их, тихая лирика его не устраивает. Ему по сердцу «оружия любимейшего род» (В. Маяковский) — публицистика, требующая полной душевной открытости, одинакового с народом понимания событий, происходящих в стране, одинакового отношения к ним и, значит, мужества.
Андрей ВоронцовИСТОРИЯ В ЗЕРКАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ
Художественная проза как жанр родилась одновременно с исторической литературой.
Никто не устанавливал в древности никаких канонов, но только в устной прозе — сказках, легендах — герою даровалась определенная свобода от истории, а в письменной прозе ее не существовало. Сюжет диктовался поворотами истории, но уже в глубокой древности возникла проблема художественного метода, то есть принципа изображения событий и окружающего мира. Например, в главе I «Авесты» следует описание 16 арийских стран. На каждую, кроме «первой из лучших местностей», отведено по одному предложению. В них, как правило, изложена самая важная информация — что хорошо, а что плохо: «Урва, богатая лугами; бич страны — злые властители». Или: «Бахди; прекрасная с вознесенными знаменами, и там — бич страны — муравьи, пожирающие хлеб».
Совершенно иной принцип изложения в китайской «Книге гор и морей» («Шань хай цзин»): «Главной горой третьей книги „Каталога Южных морей“ названа гора Небесного тигра… Оттуда река Инь течет на юг и впадает в море. В ней много хуцзяо (тигровых драконов). Они имеют туловище рыбы и хвост змеи. Кричат как утки. Съешь их, не будет опухоли, можно излечить геморрой…». Индоевропейской лаконичности как не бывало, присутствует даже некоторая болтливость, но есть и художество — метафоры, сравнения: драконы кричат как утки, рыба чжуань хрюкает как поросенок, птица с горы Куньлунь похожа на пчелу, но величиной с утку-мандаринку. Читать одно наслаждение. А главное, и здесь есть свой художественный принцип. Каждое описание диковинных существ заканчивается советом: съешь хуцзяо — излечишь геморрой, съешь обезьяну синсин — будешь ходить без устали, съешь песочную грушу шао — не утонешь в реке; ну а если сожрешь всё, что движется и произрастает у тебя на пути, станешь, наверное, неуязвимым и бессмертным как боги.