Конкистадор Писарро с тремястами воинов победил армию индейцев, превосходившую его отряд по численности в тысячу раз. Конечно, европейцы были лучше вооружены. Однако индейцам даже без оружия было достаточно просто двигаться на пришельцев, чтобы втоптать их в землю. Но они этого не сделали. Они капитулировали. Почему? Эта операция Писарро может служить классическим образцом того, как иголкой убить слона. Решающую роль тут сыграло интеллектуальное преимущество европейцев. Индейцы не имели о них практически никакого представления. Писарро же знал кое-что об индейцах, важное с точки зрения войны, — об их социальной организации, об их воззрениях, о статусе их вождя. Последний для них был богом. Они были убеждены, что всякий, кто посягнёт на него, погибнет. Писарро со своими воинами набросился на вождя индейцев, захватил его. И ничего такого, чего ожидали индейцы, не случилось. Поражённые этим, они капитулировали без боя.
Писарро угадал самое уязвимое место в армии индейцев; можно сказать — её ахиллесову пяту. И воспользовался этим. Для этого, разумеется, потребовались решительность и способность пойти на риск.
Случаев такого рода, как прецедент Писарро, в истории человечества было много. Их можно наблюдать и в наше время. Общим для них является умение одного из объединений людей заметить уязвимый пункт другого и использовать это преимущество в борьбе с ним. Это преимущество — интеллектуальное. Интеллект тут особого рода: не беспристрастно познавательный и не созидательный, а пристрастный и разрушительный, направленный на нанесение ущерба противнику, на его покорение или уничтожение. Различие тут подобно различию между интеллектом ученого, изучающего животных, и интеллектом охотника, желающего убивать этих животных. Последний тоже изучает животных, но не как учёный-зоолог. Ему важно знать, куда нужно стрелять, чтобы поразить животное.
Все годы «холодной» войны тысячи западных специалистов (советологов) изучали Советский Союз. Но они не сделали ни одного серьёзного научного открытия. У них была другая цель — искать наиболее уязвимые места в советском «человейнике», ударяя в которые можно было бы ослабить и в конечном итоге убить этого социалистического слона. С научной точки зрения, вся советология достойна насмешки и презрения. Но как наука для охотников на советского «зверя» она оказалась весьма полезной и эффективной для победы Запада в «холодной» и затем в «тёплой» войне против Советского Союза. К этой теме я вернусь ниже.
Я рано встал на путь бунтарства против дефектов советского строя и стал антисталинистом. В десятом классе школы я стал членом террористической группки, планировавшей убить Сталина. Нас было несколько ничтожных по силам человечков. Нам противостояло могущественное общество с могущественной системой власти и репрессий. Нам казалось, что, убив Сталина, мы сделаем величайшее благо для миллионов соотечественников. Мы шли на верную гибель при этом. Потому мы считали наше поведение морально оправданным.
Проблема состояла в том, как осуществить покушение технически и где добыть оружие. Обсудив все доступные нам варианты, мы остановились на том, чтобы осуществить замысел во время демонстрации. Колонна, в которой шла на демонстрацию наша школа, проходила недалеко от Мавзолея Ленина. Никому бы не пришло в голову, что какие-то невзрачные мальчишки и девчонка способны на такое серьёзное дело — на дело, как мы думали, эпохального масштаба. Так что наш расчёт был правильный: мы заметили уязвимое место в охране Сталина. Уже после войны я узнал, что мы были не единственными «умниками». В это же время была разоблачена более серьёзная террористическая группа студентов, тоже планировавшая покушение на Сталина, и тоже во время демонстрации. Я вспомнил этот эпизод из прошлого в связи с фактами терроризма, информацией и разговорами о которых сейчас забивают сознание миллиардов людей. При этом о терроризме говорят как об абсолютном зле, причём беспричинном. Якобы просто появляются такие неполноценные существа, некие недочеловеки. А почему они появляются, такой вопрос вообще отпадает. И уж тем более говорить об их социальной роли есть идеологическое табу.
Возьмём нашу террористическую группку. Её не разоблачили, поскольку меня арестовали по другой причине, и группка, как я узнал уже после войны, просто «испарилась». Но если бы её разоблачили, нас, конечно, осудили бы, как это сделали с другими группами, которые появлялись в те годы. И правильно бы сделали: мы были преступники, воплощение зла. Ну а если бы наше покушение вдруг удалось? Как бы наше поведение оценили теперь (если бы, конечно, советский коммунизм был разрушен)? Наверняка нам памятники поставили бы. Ведь называли же улицы советских городов именами цареубийц. Считают же героем Штауфенберга, пытавшегося убить Гитлера.
В реальной истории оценка терроризма зависит от того, кто даёт оценку. США и страны НАТО совершили нападение на Югославию, не считаясь с нормами морали и права. Мы имеем основания оценивать их поведение как терроризм. Они сами так своё поведение не оценивают, поскольку сила на их стороне. Они оценивают действия президента Югославии Милошевича, боровшегося против албанского терроризма, как преступные, а действия албанских террористов — как правомерную борьбу за национальную независимость. Они оценивали действия российских властей и вооружённых сил против чеченских террористов как нарушение прав человека и поддерживали этих террористов. Они заговорили о мировом терроризме как об абсолютном зле, оставляя за собой право решать, кого считать этим злом. Сейчас забыли о том, что ЦРУ готовило покушение на Фиделя Кастро. И если бы оно удалось, осуществившие его агенты ЦРУ получили бы награды и вошли бы в историю США как герои.
Терроризм не есть нечто беспричинное или нечто коренящееся в каких-то дефектах человеческой биологической природы. Это явление социальное, имеющее корни в условиях социального бытия людей. То, что сейчас в США называют мировым терроризмом, есть закономерная реакция определённых стран и народов, ставших жертвами глобализации и западнизации, то есть войны, которую США и страны НАТО уже ведут за мировое господство. Терроризм не есть нечто одинаковое для всех времён и всех регионов планеты. Одно дело — терроризм, порождённый условиями дореволюционной России, и другое дело — терроризм в послереволюционные годы (например, покушение на Ленина). Одно дело — терроризм в Югославии и в России, поддержанный странами Запада во главе с США, и другое дело — терроризм в отношении самих США. Надо различать терроризм одиночек (вроде Халтурина) и организаций (народовольцы, эсеры), оппозиционеров к власти и самих властей (властей гитлеровской Германии, властей США), в отношении конкретных лиц (царь Александр II, Столыпин, Садат, Ганди) и случайных людей (взрывы в Оклахоме, Москве, Будённовске), уголовный и политический, а также по другим признакам. Сейчас же говорят о терроризме вообще, полностью игнорируя социальную сущность тех или иных террористических актов. Тем самым стремятся скрыть социальную природу происходящей мировой войны, изобразить её так, будто с одной стороны стоят благородные борцы за благо всего человечества (США и их союзники), а с другой — недочеловеки-террористы. И чтобы хоть как-то сгладить чудовищное неравенство сил, изобретается некая мощная мировая террористическая сеть, якобы угрожающая самому существованию человечества.
Общим для террористов действительно является использование средств, осуждаемых морально и юридически. Эти средства относятся к множеству таких, которые я обозначаю выражением «как иголкой убить слона» и которые используются не только террористами. США использовали эти средства на протяжении всей своей истории больше, чем любая другая страна в мире. При этом они никогда не считались с моральными и юридическими нормами, истолковывая их по своему произволу. Эти средства в огромных масштабах использовались Западом во главе с США в «холодной» и затем «тёплой» войне против Советского Союза и Югославии. И используются сейчас в мировой войне, перешедшей в стадию «горячей».
Я оказался в эмиграции на Западе в 1978 году, когда в ходе «холодной» войны, длившейся уже более тридцати лет, произошёл радикальный перелом. Деятели «холодной» войны с самого её начала изучали советское общество. В составе советологии возникла особая её отрасль — кремлинология. Она самым педантичным образом изучала структуру советской государственности, партийный аппарат, центральный партийный аппарат, ЦК КПСС, Политбюро и лично работников аппарата власти. Но основное внимание в течение длительного времени (пожалуй, до конца семидесятых годов) было направлено на идеологическую и психологическую обработку широких слоёв населения и создание прозападно ориентированной массы советских граждан, фактически игравших роль «пятой колонны» Запада и занимавшихся (вольно или невольно) идейно-моральным разложением советского населения (не говоря уж о прочих функциях). Так было создано диссидентское движение. Одним словом, основная работа велась по линии разрушения советского общества «снизу». Тут были достигнуты серьёзные успехи, ставшие одним из факторов будущей контрреволюции. Но они были не настолько значительными, чтобы привести советское общество к краху. К концу семидесятых годов западные деятели «холодной» войны поняли это. И поняли, что основу советского коммунизма образует его система власти, а в ней — партийный аппарат. Изучив досконально структуру партийного аппарата, характер отношений сотрудников в нём, их психологию и квалификацию, способ отбора и прочие его черты, деятели «холодной» войны пришли к выводу, что разрушить советское общество можно только сверху, разрушив его систему власти. И переключили свои основные усилия именно на это направление. Они нащупали самое уязвимое место в советской социальной организации.