Кейт всадила прут Алисе в сердце.
А Алиса вогнала руку Кейт в грудь.
Август опустился на колени.
От Ильзы не осталось ничего, кроме маленькой белой кучки пепла посреди залитого красным мира, и он услышал, как снова и снова повторяет ее имя, пока это слово не сделалось бессмысленным, пока его голос не сорвался. Он протянул руку и коснулся пепла.
А потом заставил себя взять комм, вытолкнул из горла какие-то звуки, заставил себя встать. Музыка прекратилась, и появились Соро. При виде стольких запятнанных душ темные глаза сунаи полезли на лоб. А через несколько секунд в вестибюль хлынул Ночной отряд, и живые пришли в себя, и Компаунд заполнили шум, потрясение и печаль.
Август повернулся, чтобы уйти, и почувствовал, как что-то хрустнуло у него под ногой. Брошенный планшет. Сунаи подобрал его и увидел, что на нем до сих пор идет трансляция из пентхауса. Экран был темным. Не видно ни Алисы, ни Кейт.
Вообще – никаких признаков жизни.
Планшет выпал у него из рук.
Август кинулся бежать.
Двери лифта разъехались, и Август влетел в пентхаус Харкера.
Здесь царил разгром: перевернутая мебель, осколки стекла, поблескивающее оружие, одно из панорамных окон покрыто паутиной трещин. Кровь была повсюду: где-то красная, где-то черная. На полу высилась кучка влажного пепла. Но Август ничего не замечал. Он увидел ее – Кейт.
Девушка сидела на кухне, одна рука лежала на коленях, а вторая опиралась на столешницу.
Кейт сжимала в кулаке железный прут.
Когда Август вошел, она подняла голову. Серебро исчезло из ее глаз, сменившись ровной голубизной, которая казалась еще пронзительнее от крови на лице.
– Мы победили? – спросила Кейт.
У Августа вырвался полусмех-полувсхлип – он не знал, что ответить. Казалось неправильным говорить о победе, когда так много людей мертвы, когда Ильза стала пеплом, а Генри умирал, а Компаунд омыт кровью. Но Пожиратель Хаоса уничтожен, и Слоан мертв. И потому он сказал:
– Да.
Кейт судорожно выдохнула и смежила веки.
– Хорошо.
Она разжала пальцы, и прут упал. Август нахмурился, увидев окровавленную ладонь. Кровь капала на пол и собиралась в лужицу под табуретом.
– Тебе нужен врач.
Но Кейт лишь устало улыбнулась.
– Я крепче, чем ты думаешь, – произнесла она. – Я просто хотела пойти… – Она оттолкнулась от столешницы, выпрямилась и взглянула на Августа и слегка скривилась от боли.
Но никуда она не пошла.
Август уже был рядом, когда у Кейт подкосились ноги, успел подхватить ее и вместе с ней опустился на пол, и даже в здешнем сумраке увидел кровь, пропитавшую рубашку у нее на груди, – точно так же, как тогда, когда они оказались заперты, как в ловушке, в вагоне метро, когда свет зажегся, и мир из черно-белого сделался яростно красным.
– Останься со мной, – прошептал Август.
Когда-то это сказала она, – в тот день он был болен, он горел, а она взяла его пылающую руку и заставила встать. Он поднялся и держался.
Теперь держаться должна она.
– Останься со мной, Кейт.
– А они остались с тобой? – пробормотала она, но Август не понимал, что она имеет в виду, потому что мир окрасился кровью и не мог думать ни о чем другом.
Кровь была повсюду.
Она вытекала сквозь рваную дыру на ее рубашке, и, когда Август попытался зажать рану, Кейт содрогнулась, багровый свет засиял под ее кожей.
– Нет.
Август попытался отдернуть руку, но Кейт поймала ее.
– Кейт, пожалуйста, дай я…
– Души, которые ты забрал, – выдохнула она и сжала его пальцы. – Они – с тобой?
И он понял, о чем она говорит, и понял почему, но не знал, что ответить.
– Не знаю, Кейт.
Он вспомнил про Лео, про голос брата у себя в голове – и про всех тех, чьи голоса он никогда не слышал.
– Не знаю, – повторил он.
– Иногда, – проговорила Кейт сквозь стиснутые зубы, – мне хочется, чтобы ты мог лгать.
– Мне очень жаль.
По его щекам потекли слезы.
– А мне нет.
Кейт прижала его руку к себе, и Август опустил голову. Он пытался зажать рану, хотя багровый свет становился все ярче.
Он не хотел ничего – только вернуть ее, хоть как-то удержать ее, ведь когда-то она спасла и его.
Но не мог. Не представлял – как. Он закрыл глаза, и свет души Кейт заструился в нем самом – это было ослепительное сияние.
– Не знаю, – опять прошептал Август. – Может, души и остаются со мной. Но я надеюсь, что да.
Ответа не последовало.
Август открыл глаза.
– Кейт!
В комнате наступила тишина.
Кейт ушла.
Элегия
Аллегро царапался в дверь Ильзиной комнаты.
Прошло три дня, но кот, кажется, до сих пор не понял, что девушка со звездами умерла.
Август присел рядом с котом.
– Я понимаю, – он осторожно погладил Аллегро. – Я тоже по ней скучаю.
Аллегро посмотрел на него печальными зелеными глазами, забрался к нему на колени и ткнулся носом в подбородок – явно извинялся.
Август отнес кота к себе в комнату и положил на кровать рядом с планшетом Кейт.
Остальные ее вещи – железные прутья, серебряная зажигалка – лежали в сумке под кроватью. Август не прикасался к сумке, а вот к планшету он продолжал возвращаться.
Планшет не был запаролен, и когда Август в первый раз ткнул в экран, то обнаружил в почте пачку неотправленных писем. Недописанные наброски, адресованные людям, с которыми Август никогда не встречался, людям, с которыми Кейт никогда больше не увидится.
Кейт. Ее имя звучало в нем как оборванная струна. Не было ни голоса у него в голове и вообще никакого способа узнать, осталась ли она с ним. Никакого. Но он мог верить.
Август присел на край кровати и стал пролистывать письма, пока не наткнулся на послание от Ильзы, озаглавленное «Август».
У него заныло в груди.
Ему не хватало их обоих, хотя тоска по Ильзе отличалась от тоски по Кейт.
И даже сквозь боль он не мог не удивиться тому, что столь разные люди оставляют разные дыры.
Кто-то постучался. Август поднял голову и увидел Генри: он стоял на пороге и держался за дверной косяк. Генри двигался так, будто был сделан из стекла и при каждом шаге опасался разбиться. Но он не был сломлен.
– Пора, – сказал Генри.
Август кивнул и встал.
Бойцы ФТФ собрались у подножия Линии, с черными повязками на рукавах.
Знак смерти.
Они стояли перед центральными воротами, Генри, опирающийся на Эмили, и члены Совета вокруг. Генри сказал, что это важно, – пусть бойцы думают не только о прошлом, но и о будущем.
Август стоял рядом с Генри, за ним – Соро. Отсутствие Ильзы было обозначено промежутком между ними. В опущенной руке Август держал скрипку. Он хотел играть для бойцов, для мертвых и пропавших, для Ильзы и Кейт, для всех, погубленных монстрами, но надо подождать, пока сядет солнце, пока догорит огонь, и если живые захотят послушать и на мгновение забыться благодаря музыке – что ж, он будет рад.
Но сейчас никто не говорил, никто не толкал речей, и это было правильно. Скорбь – тоже своего рода музыка, звуки стольких сердец, стольких дыханий, стольких людей, стоящих здесь.
Толпа тянулась от Линии до Компаунда. Море лиц обратилось к стене, на которой лежали тела, – двести девяносто восемь бойцов ФТФ, завернутых в черное. Словно метки на коже.
День выдался теплым для ранней весны, солнце пробивалось сквозь облака, и рукава у Августа были закатаны, обнажая кожу, исчерченную метками.
Сто восемьдесят семь.
Он никогда не собьется со счета.
Колин находился неподалеку, в первых рядах. Несмотря на раны, он все равно хотел вступить в Ночной отряд. Он всегда отличался упрямой надеждой.
Упрямая надежда – он сам так выразился.
Августу понравилась фраза.
Кейт, наверное, сказала бы, что она – воплощенное упрямство, а он – надежда. Август не знал, права ли она. Но размышления пришлось отложить, потому что Генри поднял руку, и его жест повторили Август, и Соро, и Эмили, и члены Совета, и вся толпа. Сигнал катился от ряда к ряду, и наконец солдаты на Линии зажгли огонь, и тела, лежащие на стене, вспыхнули.
Август стоял на крыше Компаунда. Солнце село, и угли на Линии погасли окончательно.
Сзади послышались шаги. Секунду спустя он увидел Соро. Их присутствие ощущалось столь крепким, что на него можно было опереться.
Даже теперь Август поражался силе их воли, неуклонной решимости, неколебимости – сам он никогда не был таким. Августа переполняли вопросы, сомнения, желания и надежды, страхи и изъяны. Он не знал, слабость это или сила, однако понимал, что не хотел бы жить без них.
Они долго молчали, и в кои-то веки паузу нарушили Соро:
– Я видел их души, – вымолвил сунаи. – Эти люди запятнаны красным. И как же мы должны их судить?
Август покосился на Соро.
– Может, мы и не должны.
Он ожидал спора, но Соро замолчали и принялись вертеть в руках флейту-нож.
Соро смотрели на высотки, вырисовывающиеся на фоне неба, и Август проследил за их взглядом – вдаль, мимо Линии и дыма, на северную сторону города.
Однажды, когда шел первый месяц его жизни, Август уронил пустую стеклянную банку.
Она выскользнула из пальцев и разбилась, разлетелась на сотни осколков. Одни оказались размером с ладонь, а другие – как пылинки, такие, что и не увидишь, пока они не сверкнут в лучах солнца. Потребовалось досадно много времени, чтобы убрать осколки, но, когда Август решил, что справился с задачей, он время от времени замечал яркий отблеск – часы, дни, недели спустя.
Монстры Истины были как эта банка.
Слоан и Алиса – два самых крупных осколка – уже благополучно устранены, но где-то затерялось еще множество кусочков. Например, корсаи… Что ж, можно было лишь надеяться, что они постепенно вымрут. Часть малхаи сбежали в Пустошь, а остальные рассеялись по городу, твердо вознамерившись выжить. Клыки в основном разбежались, а тем, кто остался, предстояло стать добычей монстров. Или его добычей.