– Наверное, пойду. Хотя абсолютно четко представляю, что, как и зачем она будет делать. В отношении к делу мы с ней очень похожи. Не в отношении, скажем, спорта, умения держать себя в руках, это нет… Я больше Бетт Мидлер. Наверное, у Мадонны лучше обстоит дело с обменом веществ. Есть люди, умеющие себя держать, а я просто не могу. Спорт для меня – это кошмар, ужас. Хотя очень уважаю людей, которые им занимаются. В деревне Бережки, где у меня дом, третий год подряд проходят соревнования по триатлону, которые я открываю.
Что касается музыки, признаюсь тебе, я по нутру своему – рокерша. Настоящая рокерша. Другое дело, что мне выпал билет «женщины, которая поет», актрисы. Мне это понравилось. Я это делаю. Считаю, что программа «Избранное», хоть и давно она была, одна из жирных точек в моем творчестве. Дальше я тоже что-то делала, но это вряд ли столь ярко выраженная Пугачева, как в той программе. Если бы сейчас я начинала все сначала, не удивляйся, я была бы кем-то вроде…
– …Бонни Тайлер, Сюзи Кватро…
– Нет, Дженис Джоплин. Или хард-рок какой-нибудь исполняла. Мне надоела эта эстрадная утонченность.
– Странно, что до сих пор ничего не сложилось с вашим собственным театром – ни в бывшем кинотеатре «Форум», ни где-то еще. Столько артистов меньшего ранга добыли себе помещения под именные театры, студии, культурные центры в Москве, а у вас ничего нет…
– Мне все время что-то обещали, особенно под выборы. Выборы проходили, и обещания забывались. Наконец, я дождалась момента, когда мне начали отвечать: «Пожалуйста. Купите». Но поскольку я всегда работаю честно, то купить целое здание в Москве мне просто не на что. Квартиру в Майами для дочери я еще могла себе позволить, а мне уже после этого жилье в Москве купил бывший зять Руслан Байсаров.
– Судя по вашим отрывочным высказываниям в разное время, вы были вполне удовлетворены браком Кристины и Руслана. Хотя если внимательно присмотреться, то спутниками вашей жизни всегда оказывались люди несколько иного склада. Отнюдь не преуспевающие бизнесмены или странные богачи. И даже не сказать, чтобы очень сильные и самостоятельные личности…
– Руслан – не странный человек, а удивительно интеллигентный, и, кстати, он мне много помогает. И материально тоже. У людей его национальности сильно развито чувство уважения к родителям, в том числе к родителям жены, не важно – бывшей, нынешней. Он прекрасный отец для Дэни, и они по-прежнему друзья с Кристиной. А если что-то у них не сложилось на личном фронте, что ж, бывает. Я уважаю этого молодого бизнесмена и, в свою очередь, чем могу, ему помогу. Во всяком случае, сказать о нем где-то доброе слово – в моих силах.
– Ваше одобрение такого семейного союза не было подсознательным шагом подправить собственную судьбу? Мол, видишь, дочка, я всегда жила иначе, выбирала других, и вот сейчас такая «сильная женщина» в свои 57 вынуждена продолжать активно трудиться… Не повторяй мои ошибки…
– Нет, яблочко от яблони, как говорится… Мы с ней все всегда делаем только по любви. И живем, и творим, и ошибаемся. Никакого расчета, не дай бог!
– Конфликт с рукоприкладством, произошедший на публике и в вашем присутствии между Кристиной и Байсаровым, бульварная пресса, на ваш взгляд, сильно раздула?
– Конечно. Да, была ссора, которая, скажем так, поставила крест на семье. Но в семьях всякое случается.
– За неделю в Юрмале вы не выбирались из номера никуда, кроме концертного зала и виллы, где отмечали день рождения Игоря Крутого. Это связано с вашим состоянием здоровья или суета уже попросту скучна?
– Да, я не слишком люблю тусовки и выхожу, только если мне очень интересно или надо кого-то поддержать. Здесь я вообще никуда не выходила. Ежедневно требовалось выступать в прямом телевизионном эфире, а его я жутко боюсь с советских времен. Ничего не могу поделать, меня трясет, колбасит, я забываю тексты… А тексты мне не пишут, я должна сама их придумывать, потому что мои авторы говорят, что я это сделаю лучше них. К тому же врачи мне посоветовали на солнце не выходить, того, другого не делать. Выпить я не могу, съесть то, чего хочется, тоже. Так что лучше мне просто сидеть в тишине и морально готовиться к концертам.
– В застойные годы ваш концерт по центральному телевидению показывали раз в году – на Пасху, дабы предотвратить массовость крестного хода…
– Я знала это. Ужасно. Но я не могла ничего поделать. Снимался концерт, его не показывали, и когда уж рукой махнешь на это, он вдруг появлялся, именно на Пасху. Лапин (руководитель ЦТ в брежневские годы) поступал так, как он хотел. Потом наступило другое время. Крестный ход стали впрямую транслировать по телевидению, а у меня появились «Рождественские встречи», которыми я пыталась как-то реабилитироваться за то, что меня противопоставляли церкви и верующим.
– Вы сожалеете о чьем-то преждевременном уходе из жизни?
– Эх, милый, этих людей уже много. Уходят друзья в вечность. Я недоговорила со Смоктуновским – только начали. Недоговорила с Евстигнеевым, мои любимым артистом. Очень жалко Бодрова-младшего. Буквально накануне своего отъезда на Кавказ он мне звонил, что-то рассказывал, куда-то приглашал. Мне безумно нравился этот мальчик – как человек и творческая личность. Хотя я очень боялась фильмов – «Брат», «Брат-2». Чувствовала, что они очень черные.
– Год назад с вами повсюду появлялся известный цирюльник Сергей Зверев. Он даже пел посвященную вам песню, а теперь его что-то не видать…
– Он такой самостоятельный стал, независимый. Певец уже. Очень много заказов на него теперь поступает. Так что причесывает меня ныне другая замечательная стилистка – Белла Фурман. Надеюсь, она через полгода не запоет, хотя кто знает… (На правах автора книги позволю ремарку: стилистка Аллы не запела. Она в скором времени стала… моей женой Беллой Марголис). У меня многие запели. Звукорежиссер, клавишник, стилист…
– Вы как-то отслеживаете судьбу людей, считавшихся вашими фаворитами?
– Я даю им шанс, а чего мне их в дальнейшем отслеживать? Чтобы они думали, что я должна слюнявчик за ними носить, а они потом еще будут что-то странное говорить. У меня был случай, не стоит называть – с кем, когда я услышала в свой адрес: «Вот, потом будешь говорить, что это ты меня сделала…». Я после такого подумала, что лучше вообще в сторону отойти. Если уж попросят, то помогу… Сейчас есть очень интересный мальчик с «Фабрики» – Майк Мироненко, которому я хочу как-то помочь, запустить его на эти рельсы. Он нравится тинейджерам, юный совсем пацан. Но ведь выйдешь с ним, скажут: вот, она уже до внуков добралась. Не хочется лишний раз попадать в эту грязь.
– Пару недель назад на витебский «Славянский базар» вас провожал на вокзале Максим Галкин, а из Витебска в Москву – Филипп Киркоров…
– А чего ты меня не спросишь, кто меня провожает, когда их нет? Куда ж Филипп-то денется? Я ведь его с детства знаю. Когда он может проводить – провожает. Когда Максимка может проводить – провожает он. У меня не столь широкий круг общения, чтобы не дорожить такими проводами и встречами. Я как бриллиант – ценю хорошее отношение и стараюсь забывать плохое. Те люди, которые со мной идут по жизни хотя бы пять лет, для меня очень значимы.
– Ваш персональный железнодорожный вагон – просто нелюбовь к самолетам?
– Вероятно, в связи с моим сердечным состоянием я всегда плохо переносила взлет. И интуитивно чувствовала, что мне надо меньше летать. Вагончик простенький, хорошенький, но там очень широкая постель. Еще беру с собой матрас, свою подушку, чтобы высыпаться. Проводники у меня постоянные, я их знаю.
– Вы все-таки человек в большей степени одинокий или уединенный?
– Уединенный. Я не одинока. И, скорее всего, никогда не буду одинока. При всем желании. Даже ищу иногда одиночества, но… Не могу представить это состояние. Как я могу считать себя одинокой, когда у меня есть дочь, ее муж, внуки мои, Максимка, Филипп, ближайшие друзья, тот же Женя Болдин, который всегда придет ко мне на помощь. У меня брат родной есть, зрители мои, в конце концов. У меня просто есть люди, которым я могу позвонить, и они прибегут. Их немного. Это Илюша Резник, тот же Паулс. Нам порой и общаться специально не надо, для того чтобы знать, что мы вместе душою. И потом у меня есть рояль. Если буду совсем одинока, музыка меня не оставит.
Первый мой подробный разговор с Филиппом, после его расставания с Пугачевой, состоялся в старой московской квартире певца – на Земляном Валу (хотя к тому моменту он уже купил жилье и в Филипповском переулке, «где поселилась Алла»). Это был апрель 2007-го, накануне киркоровского 40-летия. Попивая «Кока-колу», Киркоров знакомо микшировал исповедальность с рассудительностью и перспективным политесом российских «нулевых», все меньше походивших на веселые российские «девяностые», когда развивался «главный роман его жизни».
– В прошлом году Игорь Крутой, объясняя твое отсутствие на очередной «Новой волне», сказал мне: «У Киркорова сейчас внутри выжженная земля».
– Он был прав. Крутой четко сформулировал то, чего я сам тогда не мог выразить. Не хотелось ни новых песен, ни новых проектов, ничего не хотелось. Душа была действительно как выжженная земля, и я благодарен ему за то, что он не стал в такой момент меня, что называется, тиражировать. Меня не нужно тогда было показывать по телевизору, мне нечего было сказать. Полное опустошение.
– Из-за сложных отношений с Аллой Борисовной?
– Безусловно, все сказалось: и развод, и скандальная история в Ростове, и творческий кризис, ощущение, что обо всем уже спето. Как петь о любви – я тогда не знал, поскольку у меня все разрушилось. А мне, чтобы петь, нужно чувствовать себя счастливым человеком.
– Предстоящий юбилей, насколько понимаю, тебе тоже особо отмечать не хочется. Или это из-за предрассудка «40-летие не празднуют»?
– Да, специально ничего отмечать не собираюсь. Не из-за предрассудков, конечно, а потому, что уже многие годы этот день омрачен воспоминанием о смерти матери, и праздновать как-то не получается. Грусть по маме я старался всегда затмевать работой и в день рождения обычно давал большие концерты. Но сейчас столько навалилось текущих дел, что не до концертов. Успел, пра