инимает такую форму социальной организации, как честный бой, участвовать в котором может ограниченный круг противников, подобранных надлежащим образом. Социальные структуры, которые создают подходящие условия для таких поединков и осуществляют контроль над ними, и здесь становятся лучше всего заметны при сравнении разноплановых ситуаций. К ним относятся драки один на один, которые можно наблюдать на улицах или в местах развлечений; драки как форма разгульного веселья; потасовки и насилие понарошку как обычная форма поведения детей; дуэли; боевые искусства и другие практики школ единоборств; спортивное насилие, совершаемое как участниками соревнований, так и болельщиками. В отличие от упомянутых выше подлинно омерзительных разновидностей насилия, которые зависят от возможности обнаружить ситуационно слабую жертву, данный набор ситуаций можно рассматривать как насилие ради забавы и защиты чести. Тем не менее, вглядываясь в микрореалии подобных поединков, выясняется, что и они точно так же формируются конфронтационной напряженностью и страхом, причем их участники все так же по большей части используют насилие неумело, а то, что им удается сделать, зависит от того, насколько они настроены на аудиторию, которая обеспечивает им эмоциональное доминирование над противником.
Мифы о драках
Наиболее распространенная траектория обхода конфронтационной напряженности и страха очень коротка и не ведет к каким-либо дальнейшим действиям: люди не выходят за рамки эмоциональных трений, возникающих в противостоянии, ограничиваясь бахвальством или поиском способов отступить – с сохранением лица, но порой и унизительных. А если насилие все-таки вспыхивает, то оно, как правило, осуществляется неумело, поскольку напряженность и страх сохраняются и во время насильственных действий.
Одна из причин того, почему реальное насилие выглядит настолько безобразно, заключается в том, что мы находимся под слишком большим влиянием мифологизированного насилия. То непосредственное зрелище насилия, которое разворачивается у нас на глазах в кино и по телевидению, заставляет нас полагать, что именно так и выглядит настоящее насилие. Стилистика современного кино, приковывающая внимание зрителей кровавыми ранами и брутальной агрессивностью, может вызвать у многих представление, будто это развлекательное насилие, как ни крути, слишком уж реалистично. В действительности дело обстоит совершенно не так. Конвенциональные способы изображения насилия почти всегда упускают его важнейшие механизмы – а именно то, что насилие начинается с конфронтационной напряженности и страха, основную часть насильственных инцидентов занимает бахвальство, а обстоятельства, позволяющие преодолеть напряженность, приводят к такому насилию, которое оказывается скорее чем-то уродливым, нежели зрелищным. Развлекательные СМИ выступают не единственным источником всеобъемлющего искажения реалий насильственных столкновений – превращению насилия в некую современную мифологию способствуют речевые конвенции, связанные с хвастовством, угрозами и рассказыванием историй о поединках, свидетелями которых мы были.
В особенности глупым является миф о том, что драки представляют собой нечто провоцирующее подражание, распространяясь наподобие вируса. Именно на этом основаны сюжеты старых кинокомедий и мелодрам: один человек бьет кулаком другого в переполненном баре или ресторане, официант опрокидывает поднос, приводя в ярость другого посетителя, и в следующих кадрах уже все вокруг дерутся друг с другом. Нет никаких сомнений в том, что в реальной жизни такие драки всех против всех никогда не случались по-настоящему. Типичная реакция прохожих, когда в людном месте начинается драка, заключается в том, чтобы отойти на безопасное расстояние и наблюдать за происходящим. Если толпа людей состоит из благовоспитанных представителей среднего класса, то они реагируют на увиденное с большей тревогой или ужасом, отступая как можно дальше, но не демонстрируя паники в открытую. Я и сам был свидетелем этого как-то раз, когда двое бездомных устроили потасовку на тротуаре у театра в центре города, а зрители тем временем находились на улице во время антракта. Потасовка была недолгой и сопровождалась обычными для таких случаев враждебным мычанием и жестикуляцией, а хорошо одетые представители среднего класса, затаив тревогу, предпочитали держаться на расстоянии. Во время необузданных инцидентов с участием представителей рабочего класса или молодежи толпа, как правило, освобождает место, где могут драться несколько человек, а иногда подбадривает дерущихся и выкрикивает им слова поддержки с безопасного расстояния. Но если главные участники драки слишком разъярены, то зрители, как правило, не только помалкивают, но и шарахаются от происходящего[9]. Тем более все сказанное характерно для драк, вспыхивающих на открытых пространствах с небольшим количеством людей: прохожие держатся на расстоянии от дерущихся.
Таким образом, невозможно обнаружить присутствие некоего вируса воинственности, провоцирующего войну всех против всех. Нельзя утверждать, что люди постоянно находятся на волосок от проявления агрессии и готовы сорваться с места при малейших способствующих этому обстоятельствах. Если судить по наиболее распространенным свидетельствам, то образ человека, представленный Гоббсом, эмпирически неверен. Драки – а по сути, и вообще большинство открытых проявлений конфликта – в наиболее типичном случае вызывают страх или по меньшей мере настороженность.
Исключением из общей ситуации, подразумевающей, что насилие не передается «вирусным» путем, составляют случаи, когда в толпе уже произошло разделение на антагонистические групповые идентичности. Если драка начинается между представителями противоборствующих групп, то к ним могут присоединяться их товарищи и размах столкновения увеличится. Именно так выглядит один из типичных сценариев перехода к насильственным действиям толп враждующих футбольных болельщиков (так называемых футбольных хулиганов, в особенности британских)[10]. Такая же ситуация провоцирует межэтническое насилие и другие проявления феномена, который Чарльз Тилли [Tilly 2003] называет «активацией границ» коллективных идентичностей. Но и это не является пресловутой войной всех против всех: ситуации, не слишком уместно именуемые «массовыми драками» (free-for-all), сторонним наблюдателям могут показаться хаотичными и неструктурированными, хотя в действительности им присуща достаточно сильная организованность. Именно этот момент позволяет отдельным лицам преодолевать всепроникающий страх, который удерживает большинство людей от участия в драках, и если бы драки не обладали основательной социальной организацией, массовое участие в них было бы невозможным.
Но даже в этих случаях не следует опрометчиво допускать, будто любые конфронтации между людьми, принадлежащими к враждебным группам, приводят к массовому участию в них. Оказавшиеся в чужом городе футбольные хулиганы, сталкиваясь с болельщиками местной команды, могут выкрикивать оскорбления, угрожать и даже вступать в небольшие стычки, выбегая навстречу противнику, а затем возвращаясь назад под прикрытие своих, но во многих случаях дело не превращается в полномасштабный «замес». Каталитический момент наступает не всегда: участники конфронтации с обеих сторон нередко довольствуются поиском отговорок, что в особенности характерно для случаев, когда одна из сторон находится в меньшинстве или даже когда численность противников равна, – мы с вами еще когда-нибудь расквитаемся, полагают в таких ситуациях их участники. У таких групп имеются устойчивые обычаи и предания, и этим мини-конфронтациям принадлежит в них значительное место: подобные ситуации любят обсуждать, вокруг них строятся ритуалы разговоров во время посиделок с выпивкой, когда участники группы переосмысливают события последних часов или дней, – противостояние при этом часто разрастается до размеров настоящей битвы или воспринимается как признак трусости другой стороны, которая не смогла продемонстрировать собственную крутизну и отступила (см. [King 2001], а также личное общение автора с Эриком Даннингом, март 2001 года). Группы, которые так или иначе участвуют в драках, выстраивают вокруг себя мифологию, преувеличивая количество таких инцидентов и собственные достижения в них, а одновременно преуменьшают собственную склонность уклоняться от большинства драк.
Еще одним очевидным исключением из «неконтагиозности» драк являются групповые дружеские поединки наподобие подушечных боев или бросания едой. Подушечные бои, происходящие по какому-нибудь радостному поводу (например, когда дети ночуют у кого-то в гостях), обычно разворачиваются по принципу «все против всех», что способствует атмосфере бурного веселья и усиливает ее, подразумевая крайнюю необычность этой ситуации, оформленной в виде исключительно удачной шутки. То обстоятельство, что в подушечном бою участвует много сторон, в значительной мере расширяет участие в действе, вовлекая всех в коллективное веселье. В этом смысле дружеские подушечные бои напоминают новогодние праздники или другие карнавальные мероприятия, когда можно беспорядочно бросаться серпантином в других людей и взрывать хлопушки. Точно так же поступают люди, которые в шутку обрызгивают друг друга водой в бассейне – по моим наблюдениям, это происходит в первые моменты после того, как компания знакомых заходит в воду, то есть вступает в пространство веселья. Тем не менее, если подобные действа приобретают совершенно грубую форму, они переходят в двухсторонний паттерн конфронтации. Например, во время подушечных боев, которые устраиваются в качестве развлечения в тюремных камерах, в наволочки часто заворачиваются книги или другие твердые предметы, в результате чего происходит эскалация: действо превращается в нападение на самую слабую жертву, которую легче всего сломить [O’Donnell, Edgar 1998a: 271]. Если обратиться к бросанию едой, то в тех случаях, когда это происходит в специальных местах типа столовых