Я шагнула в тайный коридор, где меня уже поджидал Джеймсон.
— Рад встрече, Наследница.
— Ты самый несносный на Земле человек, — процедила я.
Он криво усмехнулся.
— Стараюсь. А ты, наверное, хотела бы еще разок навестить крыло Тоби?
Я могла бы солгать, но он бы сразу меня раскусил — а терять время попусту не хотелось.
— Давай только на этот раз постараемся Лафлинам не попасться, — сказала я.
— Ты что, Наследница, еще не поняла? Меня сцапать невозможно.
Затаив дыхание, я переступила через груду битого кирпича и сразу же поспешила в кабинет Тоби. Начала проверять полки, водя пальцами по корешкам книг.
Мы проверили все книги — но тайников не нашли.
— Не хочешь сказать, что ищешь? — спросил Джеймсон.
Накануне я обратила внимание на разноплановость книг в библиотеке Тоби Хоторна. Комиксы и ужастики. Греческая философия и пособия по юриспруденции. Не ответив на вопрос Джеймсона, я сняла с полки одно из таких по- собий.
Меньше чем за минуту он обо всем догадался.
— «Плод ядовитого дерева», — тихо произнес он у меня за спиной. — Великолепно.
Сама не знаю, кого он хвалил — меня или Тоби.
По указателю я нашла раздел с материалами об этой доктрине. А когда раскрыла книгу на нужной странице, сердце заколотилось в груди. Вот оно.
Некоторые буквы в некоторых словах были зачеркнуты. Такие пометки были на многих страницах. Время от времени вычеркивались и знаки препинания: запятая, вопросительный знак. У меня не было при себе ни бумаги, ни ручки, так что пришлось печатать все буквы в заметке на телефоне.
В результате получилась последовательность из согласных и гласных, не имевшая смысла. Пока.
— Опять ты задумалась, — заметил Джеймсон, а потом добавил, выдержав паузу: — Тебе что-то известно.
Я хотела было возразить, но не стала — по одной простой причине.
— Вчера я нашла шифровальный диск, — призналась я. — Но он был повернут в нейтральное положение. Шифр мне неизвестен.
— Цифры, — тут же произнес Джеймсон. Ответ его был стремительным, наэлектризованным. — Нам нужны цифры, Наследница. Где ты нашла диск?
У меня перехватило дыхание. Я подошла к часам — тем самым, которые сумела отвинтить накануне. Повернула их и уставилась на циферблат: часовая стрелка застыла на двенадцати, а минутная — на пяти.
— Пятая буква алфавита — «д», — заметил Джеймсон, остановившись у меня за спиной. — А двенадцатая — «к».
Не проронив больше ни слова, я кинулась в свою комнату — за шифровальным диском.
Глава 12
Джеймсон поспешил следом. Понятное дело. Теперь главное было добежать первой.
Я забежала к себе в спальню и достала диск из ящика стола. Соотнесла пятую букву на внешнем круге с двенадцатой на внутреннем. «Д» и «К». А потом, когда в затылок мне уже задышал Джеймсон, упершись руками в столешницу и замерев до опасного близко от меня, я начала расшифровку.
Т-А-Й-Н…
Не успела я дорасшифровать первое слово, как сердце затрепетало. Получается! Тайны! С них начинался шифр! Вранье.
Джеймсон схватил было ручку со стола, но я отняла ее.
— Моя комната. И ручка тоже. И шифровальный диск, — заявила я.
— Формально тут все твое, Наследница. Не только ручка с комнатой.
Я проигнорировала это замечание и продолжила подставлять буквы, пока передо мной не предстал полный текст послания. Я перечитала его, добавила пробелы, разбила на строки — и получилось еще одно стихотворение.
Возможно, его сочинил сам Тобиас Хоторн.
Тайны, вранье,
вам — презренье мое.
Ядовито то древо —
ты сам посуди.
С., и З., и меня уже не спасти.
Те улики, что выкрал,
Таятся во тьме,
Но свет все откроет,
что пишу на…
Я подняла взгляд. Джеймсон стоял, как и прежде, склонившись ко мне. Его лицо было так близко, что я чувствовала его дыхание на щеке. Я отодвинула стул — так, что он в него врезался, — и резко встала.
— Вот и все, — заключила я. — На этом текст обрывается.
Джеймсон прочел стихотворение вслух.
— Тайны, вранье, вам — презренье мое. Ядовито то древо — ты сам посуди. С., и З., и меня уже не спасти. — Он немного помолчал. — Должно быть, С. — это Скай, а З. — Зара.
— Те улики, что выкрал… — подхватила я и тоже задумалась. — Что еще за улики…
— Таятся во тьме, но свет все откроет, что пишу на… — закончил Джеймсон и задумчиво примолк, а у меня в голове точно что-то щелкнуло.
— Тут не хватает одного слова! — сказала я.
— И оно рифмуется с «во тьме».
Спустя мгновенье мы оба бросились к выходу. Мы снова спешили длинными коридорами к заброшенному крылу Тоби. И остановились лишь у самой двери. Джеймсон посмотрел на меня и переступил порог.
Но свет все откроет,
что пишу на…
— Стене, — прошептал Джеймсон, точно прочел мои мысли. Он тяжело дышал — казалось, его сердце колотится даже быстрее моего.
— Но на какой из стен? — спросила я, тоже переступая порог.
Джеймсон повернулся — на триста шестьдесят градусов. На мой вопрос он отвечать не стал, так что я задала еще один.
— Невидимые чернила?
— Наконец-то ты стала мыслить как Хоторн. — Джеймсон закрыл глаза. Даже со стороны ощущалось, до чего мощная энергия сейчас в нем пульсирует.
Она кипела и во мне.
— Свет все откроет.
Джеймсон раскрыл глаза и снова повернулся — на этот раз лицом ко мне.
— Наследница, нам нужна ультрафиолетовая лампа.
Глава 13
Выяснилось, что одной лампы не хватит. Но нам повезло: в семействе Хоторн нашелся человек, владевший сразу семью нужными приборами, — и это был Ксандр. Вооружившись лампами, мы втроем стали бродить по спальне Тоби. Верхний свет мы выключили, и моему взгляду открылось такое, что у меня ноги подкосились.
Тоби оставил не просто какое-то там сообщение на стене спальни — все стены в комнате были исписаны тысячами слов. Тоби Хоторн вел дневник. Вся его жизнь была описана на стенках его крыла в Доме Хоторнов. Когда он начал вести эти записи, ему было лет семь-восемь, не больше.
Мы погрузились в чтение, не говоря ни слова. Тон дневниковых записей Тоби шел вразрез с тем, что мы нашли у него в крыле — и с наркотиками, и с зашифрованным посланием, и с «Древом яда». Все это принадлежало Тоби, раздираемому гневом. Но юный Тоби куда сильнее походил на Ксандра. Все его заметки были преисполнены жизнелюбия. Он рассказывал о своих экспериментах, которые временами приводили к взрывам. Он души не чаял в старших сестрах. Днями напролет пропадал в стенах поместья. Боготворил отца.
Что же изменилось? — спрашивала я себя, жадно продолжая чтение заметок за двенадцатый год жизни Тоби, а потом за тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый. Но вскоре после шестнадцатого дня рождения произошел слом.
Этот день Тоби описал кратко: «Они лгали».
И лишь спустя многие месяцы — а то и годы — Тоби наконец передал суть той самой лжи. Рассказал, что обнаружил, почему разозлился. Когда я добралась до этого признания, тело вмиг отяжелело, будто налилось свинцом.
— Эйвери? — Ксандр прервал свои дела и обернулся ко мне. Джеймсон по-прежнему читал записи на космической скорости. Должно быть, он уже прочел о той страшной тайне, которая меня потрясла, но его великолепная концентрация нисколько не поколебалась. Он был точно ищейка, взявшая след, а мое тело словно бы взбунтовалось против меня.
— Эй, дружок, ты как? — спросил Ксандр, опустив руку мне на плечо. Но я почти не почувствовала прикосновения.
Я не могла сделать ни шага. Не могла прочесть больше ни слова. Потому что ложь, о которой писал Тоби Хоторн, и тайны, упомянутые в стихотворении…
Сводились к тому, кем он был на самом деле.
— Тоби усыновили, — я посмотрела на Ксандра. — Об этом никто не знал. Ни Тоби. Ни его сестры. Вообще никто. Твоя бабушка имитировала беременность. Когда Тоби было шестнадцать, он нашел доказательство. Не знаю, какое именно. — Я все говорила без остановки. И никак не могла успокоиться. — Его усыновили тайно. Он даже не знал, законно ли это.
— Но зачем скрывать усыновление? — спросил Ксандр. Судя по голосу, он тоже был потрясен.
Хороший вопрос, но думать над ответом не было сил — потому что в голове засела мысль: если Тоби Хоторн биологически не связан с семейством Хоторнов, значит, и ДНК его отличается от их.
И у его детей она тоже другая.
— Его почерк… — с трудом шевеля губами, произнесла я. Он был повсюду, и теперь, присмотревшись, я обнаружила то, что стало заметно сразу же, как только его детские каракули сменились более взрослым почерком.
Лет с двенадцати-тринадцати Тоби Хоторн выбрал причудливую манеру письма — необычную смесь печатных букв и курсива. И я такое уже видела.
Есть у меня одна тайна, — сказала мне мама меньше чем за неделю до своей гибели, — о том дне, когда ты появилась на свет.
Глава 14
Поздней ночью я сидела в широком кожаном кресле за столом Тобиаса Хоторна и смотрела на свое свидетельство о рождении и подпись, выделенную миллиардером. Имя было отцовское, а вот почерк точь-в-точь такой, как на стенах в крыле у Тоби.
Запоминающаяся мешанина из печатных букв и курсива.
Тоби Хоторн подписал мое свидетельство о рождении. Я не в силах была произнести это. Я думала о Рики Грэмбсе. К семи годам я поняла: хватит с меня его издевательств, но в шесть еще считала его центром вселенной. Он приезжал к нам в городок, забирал меня у мамы, много со мной гулял. Называл своей девочкой, говорил, что привез мне подарок. И разрешал взять себе все, что ни заваляется у него в карманах: ручку, мелочь, мятную конфетку из кафе.
Лишь спустя годы я поняла, что все его «драгоценные подарки» были ненужным хламом.