— Благодарствую, княже. Все мы дети его и заблудшие души, и мой долг направить их на путь искупления, — неспешно произнес Феодор. — Оничку и Веника нынче хоронить будем? Али до весны подождем, земля-то померзла уже? — неожиданно поинтересовался Феодор.
— Нынче, завтра… Как наказание воры получат, там и схороним, — буркнул уже я.
Феодор ничего не ответил, лишь перекрестил меня и покинул комнату.
— Вот же волчья сыть, — ругнулся я. — И так настроение говно, а тут он еще со своими нравоучениям. Богу божье, а кесарю кесарево, — проворчал я.
Полчаса я еще сидел в одиночестве, а мои мысли перепрыгивали с произошедшего к тем событиям, которым еще только предстояло случиться. Я раздумывал, как лучше поступить. Да и вообще, произойдут они так же, как в моем времени? Или я уже изменил будущее?
С утра пораньше я переговорил с Агапкой, обсудив казнь, а после пошел в собор на заутреннюю.
В крепости на площади напротив ворот в княжеские палаты уже были установлены девять виселиц, народ знал о предстоящей казни и вовсю собирался поглазеть, хоть какое-то развлечение.
— Веди их, — отдал я приказ рядом стоящему Василию, и он тут же, захватив десяток человек, отправился за ворьем, и спустя семь минут из ворот княжеского подворья появилась процессия.
Не все из приговоренных шли самостоятельно, четверых приходилось тащить, очень уж они упирались и отказывались идти.
Спустя пару минут их, удерживая, поставили на чурбачки, накинув петли на шеи.
— Князь, Андрей Володимирович, пощады, милости! В монастырь уйдем! Пощади! — доносились крики и мольбы от приговоренных. Их было прекрасно слышно среди многоголосья народа.
— Да будь ты проклят. Никакой ты не князь, ты вор, да отсохнут твои члены, да сдохнешь ты в мучениях, пусть тебя на кол посадят. Говном зайдешься! — вдруг во все горло заорал самый старший из Зиминых.
Народ же затих, начав переглядываться и посматривать на меня.
Я же перекрестился, а после перекрестил и крикуна.
— Пусть бог смилостивиться, и ты в геенне огненной встретишь отца своего, — а после махнул рукой, давая добро на продолжение.
Казнь будут осуществлять московские жильцы, царевы люди, об этом я и говорил с утра с Агапкой. Можно было, конечно, и из своих кого подобрать, но тут есть нюанс. Часть из приговоренных служили в Тверском полку, и наверняка кто-то из их однополчан может на меня злобу затаить. Я ж сосед и рядом, вот только правосудие осуществляют царевы служилые люди, а не мои. Хоть я и в своем праве, но зачем лишних врагов и недругов плодить, в особенности если мне в скором времени может потребоваться поддержка Твери.
Бах. Лека подскочил к чурбачку и, ударив по нему, выбил его из-под ног крикливого Зимина.
— Ах, — по толпе пронесся вздох, а Зимин заболтался на веревке, захрипел и задергался, его руки начали скрести шею, спустя минуты три он затих. Горожане же с интересом наблюдали за казнью, но не все. Кто-то отворачивался и шептал молитвы, а кто-то и кривился.
Спустя полчаса все было кончено, они понесли заслуженное наказание.
— Ждан, — кликнул я земского старосту.
— Да, княже. — Спустя десяток секунд он, раздвинув толпу, подскочил ко мне, отвесив поясной поклон и не забыв снять шапку.
— Эти, — указал я рукой на повешенных. — Пущай три дня висят, а после закопаете за оградой погоста. Не дело убивцам с добрыми людьми рядом лежать.
— Исполним все, Андрей Володимирович, как прикажешь, — тут же отвесил мне новый поклон Ждан.
Впереди нас ждали похороны моего послужильца Онички и конюха Веника.
«Ну и имена нынче, конечно, то Лопата, то Веник, то вообще не имя, а ругательство», — мелькнуло у меня в голове, когда я наблюдал, как закидывают землей свежие могилы.
Да и вообще, могилы — это было громко сказано, полтора штыка лопаты вглубь, вот и все. Не принято здесь глубоко мертвецов закапывать, так еще и зима, земля мерзлая. Верно вчера Феодор заметил, что может и до весны подождать. Есть здесь такое, что по зиме мертвецов не хоронят и они ждут своего часа.
На похоронах присутствовал весь город, вряд ли они все знали того же Оничку, но проститься пришли все. В связи с этим и поминки пришлось мне выставлять не скупясь, да еще и пожертвование в собор Бориса и Глеба дать, так как отпевали убитых именно там.
— Аминь, — закончил молитву отец Феодор и осенил себя крестным знамением, а следом и все присутствующие.
— Эх, справные воины были, — с грустью прогудел дед.
— Жаль, — соглашаясь кивнул я. — Елисей, — окликнул я товарища.
— Да, княже, — тут же отозвался он.
— Веди меня к местной травнице, Филку посмотрим, — отдал я приказ. — Деда, тебя попросить хочу, собери в палатах Василия, Прокопа и дядюшек. Илья пусть стол накрывает, поснедать уж пора. Я же скоро подойду.
Деда ничего не сказал, лишь, улыбнувшись, кивнул, а я вместе с Елисеем направился к местной лекарке.
— Вон ее дом, — махнул рукой Елисей.
Домом это было сложно назвать, скорее, землянка, утопленная наполовину в землю. Весьма старая и покосившаяся, казалось, вот-вот развалится, ограда тоже вся покосилась, готовая рассыпаться в любую минуту. Сам дом расположился под крепостной стеной, с двух сторон были пустыри с травой, торчавшей из-под снега.
— Однако, — только и выдал я.
Елисей смело прошел по протоптанной тропинке, легко отодвинул разваливающуюся калитку, направился к «дому» и потянул за дверь, которая открылась с натугой и скрипом на всю Ивановскую.
— Свят, свят. Спаси меня, Господи, — с истеричной ноткой отпрянул Елисей от двери, и я смог разглядеть происходящее.
Из темноты дома, подслеповато щурясь, на нас смотрела старуха.
Она была худая и вся сморщенная, бледная, как белый снег, глаза же ее были бесцветны. Закутана в какую-то непонятную одежу, больше похожую на татарский халат или старый кафтан.
— Ну, чего надо? Чаго приперлися? — пожевав губы, прошамкала травница беззубым ртом.
— Здрава будь, — кивнул я. — На излечении у тебя человек мой, Филка, вот пришел глянуть.
— И ты здрав будь, — прошамкала старуха. — Твой человек? — задумалась она на секунду и еще больше скуксилась. — Так, стало быть, ты князь наш. Ой, чего это я, старая, дорогих гостей на пороге-то держу? — всплеснула руками старуха и сделала шаг назад в темень.
Я же покосился на Елисея.
— Истинно ведьма, — пробормотал он и перекрестился, а я хмыкнул и, прикрыв глаза на пару секунд давая им привыкнуть к темноте, шагнул вперед, оказавшись в жилище травницы.
Помещение утопало в полумраке, посередине стоял очаг, над которым был подвешен котелок, а угли в нем едва пылали.
Старуха зажгла лучину, и стало чуть светлее, в нос же ударили запах сухих трав, которые висели тут и там.
— Вот, стало быть, князь, мои палаты, — произнесла старуха и хихикнула.
— Не княжьи, конечно, — с усмешкой ответил я, а старуха, услышав мой ответ, начала еще больше смеяться.
— Ох, насмешил, не княжьи, конечно. Так чего тебе надо, князь? Приболел али погадать пришел? — расплылась в улыбке старуха. От ее улыбки по мне табун мурашек пробежал.
— Я сам кому хочешь погадаю и не промахнусь, — ответил я недрогнувшим голосом и только сейчас заметил, что старуха смотрела мне прямо в глаза не мигая.
— Что, нравлюсь тебе, князь? Эх, раньше я была куда красивее, даже твой прадед засматривался, — и старуха усмехнулась. Лета прошли, и красота моя увяла!
Вмиг я увидел перед собой молодую девушку с черными, как вороново крыло, волосами с толстой косой до пояса, в сарафане. Она протягивала мне ковш родниковой воды, внимательно смотря своими зеленными глазищами с призывающей улыбкой, ее черты были прекрасны, а ямочки на щечках весьма милы. Я будто сидел на коне и тянулся к этому ковшу.
— Прошли лета, и нету уж того князя и красоты моей, — расслышал я, и наваждение спало, а старуха отвела от меня взгляд.
Я еле устоял на ногах, которые мне показались ватными, во рту пересохло.
— Сильна, матушка, — прохрипел я, расстегнул верхнюю пуговицу на кафтане и нащупал крест под ним, который показался мне излишне холодным.
— Хах, — хмыкнула старуха.
— Как тебя величать-то? — спросил я.
— Марианна звали раньше, а сейчас то лекарка, то травница. То вон, как этот дурак, ведьмой зовут, — усмехнулась она, а сзади я расслышал, как Елисей сглотнул.
— Умный промолчит, а дурак не поймет, — усмехнулся я.
— Верно говоришь, князь, — закивала Марианна. — Так почто пожаловал?
— Товарища своего проведать, что тебе на излечение принесли.
— Жив, боломошка. Поправится, через месяц уже бегать будет. Токмо по голове ему крепко прилетело, чуть богу душу не отдал. Может и так статься, что каждому углу будет кланяться, — усмехнулась старуха и кивнула на лавку у стены, на которой что-то лежало, я присмотрелся.
По первости я принял это за кучу тряпья, но сейчас, присмотревшись, увидел лежащего под потертой шкурой человека.
Подойдя к лавке, я чуть отогнул шкуру, передо мной оказалось бледное лицо Филки с чистой повязкой на голове, сдвинув еще шкуру, я понял, что он был голый, с повязками на ранах, от которых чем-то пахло.
— Благодарю, Марианна, за помощь моему человеку, — обернувшись, глянул я старуху. — Отблагодарю, как подобает.
— Уж не забудь, князь, — хмыкнула она, и, кивнув, я покинул этот гостеприимный дом.
Отойдя подальше от землянки Марианны, я наконец смог расслабиться и вдохнуть свежий холодящий воздух, а взглядом невольно нашел купола собора и тут же перекрестился.
— Княже, я же говорил, что она ведьма. Истинная ведьма! Может в срубе сжечь али в Волге утопить или святому отцу какому рассказать, а то и гляди порчу наведет или еще чего, — оглянувшись с нотками страха, пробормотал Елисей.
— Может, и ведьма, — помедлив, ответил я. — Вот только это наша ведьма, людей лечит, да и зла от нее ни я, ни ты не видели. Думается мне, что ведают о ней святые отцы, так что не стоит нам туда лезть, — неспешно ответил я.