— Известно куда! — хмыкнул Одоевский. — В монастырь спровадят али придушат по-тихому, али еще чего. — А так о ней и вовсе не слышно, будто и не было никогда.
— Это да, — кивнул Хованский, соглашаясь с Одоевским.
— О чем еще говорят на Москве? Неужто это все новости? — подключился к беседе мой дед.
— Да много чего, вот в прошлом месяце дьяк Афоний помер, токмо, поговаривают, не сам. Жинка ему помогла, вроде как бил он ее смертным боем, вот она его и спровадила на тот свет, — усмехаясь, рассказал Одоевский.
Пир так и пошел, Одоевский и Хованский продолжили рассказывать разные смешные и забавные случаи, произошедшие в Москве.
Я тоже активно участвовал в разговорах, вот только мои мысли скатывались то к Шуйскому, то к будущей невесте царя Мнишек.
Также мне в голову пришла мысль, что обо мне из простого люда мало кто знает. Вот о Шуйских знают, а о Старицких забыть успели, и это надо будет исправить, вот только как? Умной мысли на этот счет так и не пришло в голову.
Как стемнело, все отправились по опочивальням, с утра вновь в Собор Глеба и Бориса на заутреннюю молитву, где рядом со мной стояли князья Хованский и Одоевский.
После собора в первую очередь я провел их в стекольную мастерскую.
Мой взгляд, все еще немного застывший после посещения собора, скользил по мастерской Тарая. Помещение оглашалось звуками работы, Тарай вместе с сыном с ловкостью управлялись с огнем, плавя массу, которая в скором времени превратится в стекло.
— Вот это работа, — произнес я с гордостью, оглядывая князей, которые молча и с интересом наблюдали за процессом. — Мастерство, которое стоит внимания. Нигде больше на всей земле православной такого не делают, только у меня.
— И что здесь делают? — протянул Иван Никитич Одоевский.
— Стекло, — и я, шагнув к одному из ведер, в котором хранились уже сделанные бусы, взял пригоршню и протянул князьям, которые тут же начали их с интересом рассматривать и нюхать.
— Не стоит, — остановил я Хованского, когда он потянул бусину в рот, то ли попробовать, то ли лизнуть. — Она раскрошиться может, и ты поранишься, а ежели во рту раскрошится и в живот попадет, то и кровью можно на смерть изойти.
Хованский тут же замер и с подозрением глянул на бусину.
— Если нигде у нас больше не делают, то это тайна. Отчего же ты нам показал эти секреты? — покосился на меня Одоевский.
— Доверяю я вам, Иван Никитич, Иван Андреевич, оттого и показал. Да дело хочу совместное и выгодное предложить, — по-доброму произнес я.
В мыслях же мелькнуло, что все равно не поймут, как и что делать, поэтому я и не боялся им показать.
Хованский, стоявший рядом, нахмурился, а затем повернулся ко мне с усталым видом.
— Ты хочешь предложить нам заняться этим и явно не делать стекло! Торговать им? Мы же князья, а не лавочники какие, — сказал он, недовольный и едва скрывающий свою неприязнь к подобной идее.
— Согласен с Иваном Андреевичем, — хмурясь, кивнул Одоевский. — Мы не купчишки какие-то.
Я же со скепсисом на них посмотрел и тяжко вздохнул.
— Не желал я вам обиду нанести, и нет в моем предложении оскорбления. У вас есть вотчины, земли свои, с которых холопы каждый год урожай собирают, что-то вы в житницах своих оставляете, а что-то и купцам сбываете? — начал я.
— Ну, — все так же хмурясь, протянул Одоевский, Хованский же промолчал.
— Вот и здесь почти то же самое, — выдал я.
— Так то другое, — отмахнулся Хованский. Земли наши — вотчины, от предков полученные или за службу. Урожай наш собственный, мы его и продаем, как и пращуры наши, за то и службу царю нашему несем! Да и позор, наверно, это будет, — уже не так уверенно закончил Иван Андреевич.
— Ну почему же? Знаете же, отчего Василия Шуйского шубником кличут, и нет в том позора. Зато я слышал, что и голод почти все его люди пережили, оттого что закрома были полны хлеба.
— Знаем, знаем, что в Суздале мехами торгует, — задумчиво протянул Одоевский.
— Так не сам торгует, как и я, — улыбнулся я, как змей-искуситель. — Найдете купцов каких в разорении. Да поможете, считай, богоугодное дело. Вот они и будут за долю малую стеклом торговать, а вы за ними приглядывать и помогать, дабы никто не покусился и не мешал. А сами с этого пятую часть себе забирать, а остальное мне. Прибыльно будет!
— Так уж и прибыльно? — с сомнением протянул Хованский, негодование же ушло из его тона и появились нотки интереса.
— Прибыльно, у меня купец в Нижнем Новгороде им торгует, не меньше ста рублев в месяц было. Товар не задерживается. Вот только Нижний Новгород не чета Москве, там и народу больше, и едут туда со всех городов.
— Не меньше ста? — протянул Одоевский, прикидывая доход в уме, и тут же они переглянулись с Хованским.
— Не знаю, Андрей Володимирович, может, ты и прав, но… — начал Хованский.
— Так вы подумайте, — перебил я его. — Коли откажетесь, придется самому или еще кого искать, кто согласится
— Мы подумаем, — протянул Одоевский.
Я улыбнулся и в ответ кивнул. Знал, что они примут предложение, хотя и с некоторым сопротивлением.
Вечером вновь прошел пир, не такой большой, как вчера. Во время пира текли разговоры и по второму кругу обсуждали главные Московские новости.
На следующий день мы вместе с князьями посетили Свято-Успенский монастырь и потрапезничали с настоятелем, а пока он взял князей на себя, я успел посетить Иова и перемолвиться с ним словом.
Вот только у бывшего патриарха не было новостей ни о монахах, ушедших в Чудов монастырь, ни о кормилице Дмитрия, ни о старце, знающем о Гришке. Иов посоветовал лишь набраться терпения.
Дабы князья не заскучали, я устроил конную прогулку вокруг Старицы и по заснеженным берегам Волги, а вечером опять был пир.
Пролетел очередной день, и следующий был похож на предыдущий, я развлекал гостей разговорами.
Во время обедни появился дядя Поздей, сообщив мне на ухо, что объявились трое из Твери и расспрашивают о порядках в полку и о князе Старицком.
— Вот и прилетели первые птички, — хмыкнул я.
— Будет пополнение в полк, — согласно кивнул дядя.
— Знаешь, а пригласи их сейчас к себе да расскажи сам все о полку. Ты же как-никак его голова, а я послушаю, — предложил я.
— Хорошо, — кивнул дядя, хотя было видно, что ему подобное не особо и по нутру, а мне это было, наоборот, в радость, и я с удовольствием покинул князей, которые меня немного утомили.
Спустя час я сидел в горнице у дяди за накрытым столом, где пахло дымом и медом, боярские сыновья из Твери стянули шапки.
Они одеты были небогато, я бы даже сказал, бедно, кафтаны на них смотрелись чужеродно и явно были с чужого плеча, да еще и ткань ветхая с заплатами.
Пояса были под стать, но у каждого имелась сабля в потертых ножнах.
— Стало быть, в полк Старицкий перейти хотите? — начал дядя, оглядывая всех троих, я же сидел на лавке возле стены и не вмешивался, иногда ловя на себе взгляды, полные интереса и плохо скрытого любопытства.
— Ну, пока не решили еще, — несмело протянул самый молодой из них, румяный, как девка.
— Так решайте али думаете, что охочих мало будет? — хмыкнул дядя Поздей.
— А ты не торопи нас, Поздей Прохоров, — влез коренастый, с седой прядью в черных волосах, хрипло рассмеялся. — То дело непростое.
— Ну уж и не сложное, того, что дает Андрей Володимирович, никто не даст, — хмыкнул дядя.
— Послушали мы в Твери посыльного от князя к воеводе нашему, да и здесь людей, и прям не вериться в это все. Простому боярскому сыну семнадцать рублев. Да на обзаведение еще три. Так мало этого, еще и коня может дать с бронькой какой. Отчего же, ответь нам, Поздей Прохоров? — задал вопрос самый старший из троицы, которому лета явно перевалили за сорок и было его лицо все в оспинах.
— Отвечу, чего же не ответить. Князь Андрей Володимович не абы кто, а из Рюриковичей и царев родич. Поручил ему царь полк собрать, и хочет наш князь себе полк боевой, который хоть против ляхов может выйти, хоть против крымчаков, а не за стенами отсиживаться. Вот оттого и снаряжает его, заботится о людях, дабы не было у них мыслей, чем семью с детишками кормить, случись чего, и чтоб бились они со всей силы.
— Вот оно как, — задумчиво протянул седой.
— Ага, — только и кивнул дядя. — Так что думайте да решайте. Только больше двадцати людей из Твери я в полк не возьму.
Еще полчаса прибывшие пытали дядю разными вопросами, а после раскланявшись и ушли.
— А почему не больше двадцати из Твери? — поинтересовался я у родича.
— Ежели больше взять, то их будет почти как и всех остальных, могут заартачиться, случись чего, — с улыбкой ответил дядя.
— Ты прав, — после недолгих раздумий ответил я. — Думаешь, вернутся? Пойдут в полк?
— Вернутся, — хмыкнул он. — Да не одни, очень уж сладко тут.
Следующим утром я получил от Хованского и Одоевского согласие, но оба были не особо уверены, что у них получится.
Но я заверил, что все будет хорошо, и мы сели обговаривать все более подробно. В том числе и порядок цен на стеклянные бусы и бусины. По итогу переговоров я подарил князьям по маленькому зеркалу, благо уже имелся неплохой запасец. На пробу князьям товара я выдал на четыреста рублей, а они сговорились, что купцов с товаром поставят в разных концах Москвы, дабы не мешать друг другу.
Князья начали готовиться к обратному пути в Москву, а я, глядя на них, понял, что засиделся в городе, да и тетю Марию не мешает проведать. Благо есть о чем поговорить, да и разговор с Жданом и Ильей о подготовке горожан я помнил, но так еще ничего и не сделал.
Собрав родичей, мы обсудили мою поездку, а также потребность в покупках и создании всякого разного запаса. В общем, мы поговорили, и я решил, что к тетке еду в сопровождении дяди Олега и своих сторожей, также со мной отправится десяток Прокопа. В Москву же за покупками поедут дядя Поздей с Елисеем и десятками Василия и Ивашки, а, закупавшись всем потребным, с сопровождением людей Одоевских и Хованских вернутся в Старицу. Товара должно выйти преизрядно, и лишняя охрана не помешает, а предварительное согласие князей я успел получить.