— А меня никто не жалел! — тут же окрысилась Мария. — Али ты забыл, кто ее отец и как я здесь очутилась. А может, не помнишь, кто ее дед? И что случилась с моим отцом и твоим прадедом? Поделом ей и всей ее семейке! Наплачется она у меня еще! Еще бы Васюка Грязного вверх ногами подвесить, и совсем славно было бы, или потомков его — протянула Мария.
— Грязного? — поинтересовался я.
— Не знаешь? Так я расскажу, это по его навету отца схватили, он обыск учинил. Мол, он супротив царя Иоанна Васильевича злоумышляет и темным колдовством занимается, порчу навел на Марию Темрюковну, оттого она и померла. Дознание-то как раз Малюта и вел.
— Вот оно как, — только и протянул я, ведь подробностей событий тех лет не знал. Мария лишь кивнула, и повисла тишина.
— Я запомню, как помню и о прочих: и о Мстиславском, и о Федоре Никитиче Романове. Его, как я слышал, митрополитом Ростовским поставили.
— И я о том слышала, — со злобой донеслось от Марии.
Над столом вновь разлилась тишина.
— Ты расскажи о том, как у тебя все прошло? — нарушила тетушка тишину.
И я принялся рассказывать, даже сам не заметил, как увлекся. Выложил все, а Мария еще и мелочи разные выпытывала, наслаждаясь беседой.
— Вот оно, значит, как, полк нынче собираешь да от Москвы подальше держишься. Ну, это правильно, свои люди нужны.
— И я так подумал, — кивнул я. — Вот, тетушка, подарок тебе, — и я переставил с лавки на стол три сумки, в которых находилось семьсот рублей.
Мария тут же в них заглянул, потыкала пальцем в кошели и усмехнулась.
— Благодарю, конечно, только почто они мне тут? Мне и так хватает с села моего. Забери, — отмахнулась она.
И я внимательно посмотрел в ее глаза, у меня были мысли поделиться с ней знанием о будущем, хотя, возможно, уже предположениями. О свадьбе Дмитрия, его смерти и о том, как Шуйский воцарится, вот только я отказался от этой мысли. Мне-то тяжело держать эту ношу, а тут я, получится, переложу я ее на хрупкие женские плечи. Будет Мария спать, переживать, а она и так настрадалась.
— Возьми и прибереги, а будет надо, потрать на нужное дело, — произнес я, делая себе зарубку в памяти, что, когда по весне все завертится, надо будет письмо Марии написать с некоторыми предупреждениями о будущем.
— Приберегу, чего не приберечь-то, — хмыкнула она. — Сам-то жениться не надумал? — с хитринкой глянула тетушка, я же лишь тяжко вздохнув, и Мария искренне и по-доброму рассмеялась.
Время за общением с тетушкой летело незаметно, но, к сожалению, надо было уже прощаться.
— Ты заезжай почаще, — попросила она. — Ежели не можешь, хоть весточку пришли. И я очень рада, что Старица опять вернулась в наш род.
— Я постараюсь, — пообещал тетушке и, обняв ее, покинул святую обитель.
Приняв поводья Черныша у Прокопа, я тут же вскочил в седло.
— Поедим — и сразу обратно, — распорядился.
— Так, может, отдохнем, только вчера приехали ведь? — поинтересовался Прокоп.
— Нет, меня видели. Если задержимся на обратной дороге, могут и перехватить царские посланцы или кто еще похуже. Спешить надо, — пояснил я.
— Людей мало, — проворчал дядюшка, и я был с ним согласен.
По дороге в Троице-Сергиевой Лавре со мной поравнялся Микулка, один из сторожей.
— Андрей Володимирович, — обратился он ко мне, — дозволь вопрос? — И после моего кивка продолжил: — А Ксению Борисовну Годунову невидали ли часом?
— Нет, а почто тебе? — поинтересовался я.
— Эх, жаль. Ну, как-никак царевна, хоть и бывшая. Говорят, она ликом прекрасна, — протянул он. — Вот хоть бы глазком на нее взглянуть.
— Постится она перед постригом-то. Нельзя ее видеть никому нынче, — пояснил я.
— Эх, — донесся от Микулки тяжкий вздох, да и не только от него, видать, и остальные бы не отказались поглазеть. Да чего врать, и я бы посмотрел, вот только нельзя, как пояснила мне Мария.
Прибыв в Лавру, мы перекусили, прикупили снеди и выдвинулись в обратный путь. Коней не гнали, но и шагом не шли. По пути на Москву отряд Воротынского нам не попался, может, другой дорогой поехали, а может, в Лавре задержались.
Когда проехали в Москву, я выдохнул, до этого был напряжен в ожидании каких-нибудь неприятностей.
Лошади ступали осторожно, и мне было слышно, как под копытами хрустит наст, впереди ждала Тверь, где можно будет отдохнуть и переночевать в тепле.
Впереди был резкий поворот, и вот мы его прошли.
— Тпрр, — натянул я поводья, останавливая Черныша, впереди открылась любопытная картина.
Прямо посреди дороги стояли запряженные сани, а вокруг них столпилась небольшая толпа из шести мужиков, они выкидывали вещи из телеги на снег, но, завидев нас замерли, и тут один из них с визгом и воем бросился в нашу сторону. Прямо под копыта Черныша.
Глава 17
Глава 17
— Люди добрые! Православные! Спасите, помогите! Грабят лиходеи! Всего нажитого лишают, чуть живота не лишили, — с трудом разобрал я среди визга и воя мужичка.
Впереди возле телеги шестеро оборванных мужиков замерли полукругом с товаром в руках и пялились на нас как испуганные суслик.
— Взять! — отдал я короткий приказ, тут же дядя Олег махнул рукой, указывая на разбойников, и мои люди, стегая коней, направились в сторону телеги.
Разбойники побросав товар, рванули в сторону леса, утопая ногами в насте снега.
Мои же люди, подъехав к телеге, начали спрыгивать с седел и уже на своих двоих ломанулись следом за разбойниками.
Мужичок же поднялся, и я внимательно его осмотрел: одет в приличный кафтан с подкладом из меха, на опухшем лице наливаются синяки, руки мозолистые, со сбитыми костяшками. Он во все глаза следил за разворачивающемся действо.
Спустя минут пять из леса появился Викша, таща за бороду одного из лиходеев, а там и остальные подтянулись, удалось словить трех из шестерых, и их тут же привели ко мне и бросили на колени.
Худые, с красными мордами, одетые в залатанные армяки да зипуны, в общем, обычные тягловые людишки. Среди троицы выделялся один совсем молодой, лет семнадцати, у которого даже бороды еще не было.
— Сказывай, кто ты и что у вас тут за игры? — оперся я на седло локтем, внимательно оглядел всех и уставился на кинувшегося под копыта Черныша.
— Архипка я, стало быть, — весьма бодро начал мужичок. С Твери, торговлишкой занимаюсь. Своей лавки-то нет, вот товар покупаю да езжу по селам и весям, тем и живу. Вот ехал, а тут эти напали, побили. Угрожали живота лишить, весь товар перевернули, а тут и вы, словно сам Господь Бог вас послал спасти мою грешную душу, — и он тут же перекрестился, а следом и мы, и даже разбойники, стоящие на коленях.
— И не боишься один ездить? — хмыкнул я.
— Боюсь, — пожал он плечами. — Кормиться надо, — философски заметил купчишка.
— Дальше сказывай, — махнул я рукой. — Ты же на санях, хлестанул бы коня, тати бы и не угнались по снегу.
— Оплошал я, — горестно вздохнул Архипка. — Задремал, лошадке-то чего, иди и иди. А тут эти, накинулись, повалили да давай бока мять.
— Понятно, — протянул я и глянул на разбойников. — Не похожи они на душегубов, — с сомнением протянул я.
— А как отличишь-то? — хмыкнул Прокоп. — Зима, вот и отощали, али из других мест пришли.
— Вздернуть их, и всего делов, — донесся чей-то голос сзади.
— Чего скажете? — обратился я к разбойникам.
Они лишь лупали глазами, а когда я спросил, уставились в землю.
— Так, может, воеводе в Тверь их отдать, на дыбе быстро запоют, — включился дядя Олег, и двинул вперед коня и, вытащив ногу из стремени, ударил одного из пойманных и закричал:
— А ну отвечать, когда тебя князь Старицкий спрашивает!
— Князь Старицкий? Андрей Володимирович, царев родич, спаси тебя Бог, — изумленно произнес купец, тут же упал на колени и перекрестился.
— Знаешь меня? Али слышал? — с интересом спросил я.
— Как же не слышать? Слышал, как с конокрадами разобрались, и о полку вашем слышал.
— Вот оно как… — пробормотал я и тут же был перебит.
— Милости просим, княже, милости, — расстелился вдруг по земле один из разбойников, а двое лишь глазами хлопали.
— Ты сказывай, а я подумаю, милость вам или веревку короткую. Лиходейством занимались!
— Не от злобы и не для душегубства. От голода все. Не лишили бы живота, сговорились лишь съестное забрать, — с земли донесся голос разбойник.
— Встань, — распорядился я и внимательно всмотрелся в него, когда тот, пересилив страх, поднялся.
Мужик лет сорока, на лице видна болезненная худоба, да и лицо синевой отдавало.
— Лжешь, откуда голод? Урожай в этом году славный вышел, — фыркнул Прокоп.
— Твоя правда, урожай славный вышел. Токмо думали, в этом году отъедимся-то как следует. Вот только Лупантий, — начал свой рассказ разбойник, сбиваясь, да и говорил он невнятно.
— Какой еще Лупантий? — уточнил я.
— Ну, дык, хозяин земли. Он десятник в Твери-то. Так вот дочку замуж выдать задумал, да чтобы приданое хорошее для нее собрать, стало быть, почитай, весь хлебушек и продал. На посадку токмо и оставил. А нам чего? Помирать, и так кору с лебедой одной едим. Вот и решились, стало быть.
— А чего не убегли, на лихое решились? — мрачно спросил дядя Олег.
— Далеко ли мы убегли бы, на одной коре и лебеде? Детки да жены есть, их-то куды? — со вздохом закончил пленник.
— От голода на разбой? Другого ничего не придумал? — прошипел Прокоп, с презрением глядя на троицу пленников.
— Вот те крест. — И пленник перекрестился.
— Может, правду говорит, — донеслось сзади от одного из моих сторожей.
— А мы это и проверим, — задумчиво произнес я. — Как тебя звать-то?
— Третьяк, княже, — тут же закивал как болванчик Третьяк.
— Веди в свою деревню, там и посмотрим, правду ты сказал али со лгал мне. Ежели правду, будет милость вам княжья.
— Да как же, — тут же донеслось от самого молодого, но Третьяк на него шикнул и оплеуху выдал.