— Я не пойду к тебе, — прошептала хрипло.
— Почему? — склонил он низко голову.
— Зачем я тебе? — облизала пересохшие губы. — Тебя заклюет твоя же элита, осудит и не даст спокойно жить…
— Это мое дело, — жестко отбрил он.
— А мое? — Сердце выстукивало в груди непонятные послания, сбивая мысли и мешая дышать. Я смотрела в его глаза и чувствовала, как слабею. Неужели и на меня действовала наша связь? — Как мне со всем этим жить?
— А как ты хочешь жить? — хрипло прорычал он.
— Я не хочу жить в Клоувенсе и что-то кому-то доказывать.
Наш разговор перешел на какой-то завораживающий шепот, и каждое слово отдавалось вибрацией в груди.
— Боишься доказать, что достойна быть равной? — сузил он глаза.
— Это мой выбор — доказывать или нет.
— Я не даю тебе выбора. И не давал. А сил противостоять мне у тебя нет.
— С чего ты взял?
— Выбрала бы вчера камеру, — безжалостно припечатал он. — А ты поджала хвост и умоляла тебя отпустить.
— Может, еще на кулачный бой меня вызовешь? — возмутилась я. — Я не драться с тобой собираюсь.
— Лучше бы дралась, — оскалился он. При этом пожирал меня взглядом, будто уже припер к стенке.
— Я предлагаю тебе сделку. — Понятия не имею, как я вообще вспомнила, зачем пришла. Его усмешка сказала мне все и сразу — чхать он хотел на мои предложения. Поэтому вышло жалко: — Я не буду подавать на тебя в суд за изнасилование, если ты… — его оскал стал ярче, и мое сердце споткнулось в груди, — …если отзовешь своего адвоката.
— Беги, Донна, — вдруг подался он вперед, сужая злые глаза. — Я отпускаю тебя последний раз.
Как я вырвалась из щели между неподъемным стулом и краем стола — сама не поняла. Из ресторана я вылетела пулей. Кажется, меня пытались остановить и уговорить сесть в машину, чтобы отвезти домой, но я только отшатнулась и зашагала по улице быстрым шагом, пытаясь успокоиться…
Глава 6
Как я сдержал зверя и не позволил за ней броситься — непонятно. На столе остались глубокие борозды от когтей. Жилы, казалось, лопнут от напряжения, но я никуда не дернулся — стоял, опершись о стол, и пытался восстановить дыхание.
Хороша, сучка. Мне все время казалось, что говорю с ней механически, да и несложно было — она несла чушь. А сам пожирал ее взглядом, дурел от запаха и вида моих отметин на открытой шее. Хотелось, чтобы она заткнулась. Какое все это имело значение, если невозможно было думать, дышать и смотреть и не видеть ее перед собой?
Сутки, девочка… Я даю тебе сутки. Больше я не выдержу, да и не должен. Мне нужно было приводить голову в порядок, а это невозможно в таком состоянии.
Понемногу звуки и запахи возвращались в мой мир, но ее след горел перед глазами, поэтому несложно было понять, что девчонка не воспользовалась автомобилем. Если бы нужно было ее настигнуть — сделал бы без труда.
— Убежала, — констатировал мой водитель. — Диккенс пошел за ней.
Я повернул голову в ту сторону, где в воздухе таял ее след. Шумно вдохнул, с удивлением замечая нежный аромат каких-то цветов. Кажется, от куста, усыпанного розовыми цветочками, росшего на ближайшей клумбе. Как давно я не чувствовал ароматов? Только запахи — безликие, механические, полезные и не очень. Улица немного расплывалась перед глазами, дрожала светом ночных огней, заставляя слезиться глаза.
— Поехали, — скомандовал глухо и дернул ручку автомобиля.
В салоне достал пачку сигарет из пенала между сиденьями.
— Домой?
— В офис, — извлек зажигалку из пачки вместе с сигаретой. Давно не курил.
Не до отдыха было сейчас. Я планировал раскидать перед глазами детали того, что случилось прошлой ночью, изучить записи и отчеты. Это как раз займет время до утра. А потом возьму пару дней отдыха — изматывающего, полного удовлетворения своих похотливых инстинктов и, уверен, беготни по двум уровням моей квартиры. Буду заглаживать и зализывать вину на каждом сантиметре ее кожи, хочет она того или нет.
Офис встретил унылой тишиной… и запахом кофе. Майк вышел из соседнего кабинета:
— Пересмотрел камеры. Тебе оставил персональные отчеты погибших. Как ты и просил.
— Хорошо, — кивнул и направился к себе.
— Как прошло?
Я усмехнулся, усаживаясь:
— Сбежала.
— Да ладно?! — восхищенно усмехнулся Майк. — Позволил, небось.
— До завтра. Как раз поработать ударно.
— Не хочу расстраивать…
—Вот и не надо, — клацнул я по клавиатуре, запуская систему.
— …звонил твой отчим.
Я скрипнул зубами. Адвокат ему, конечно же, уже донес все. Я не отчитывался еще — не до него было. Да и не в приоритете он.
— Сказал, если ты не появишься лично у него завтра, то он приедет на работу.
— Пусть едет, — сощурился я на экран. — Думает, я не сделаю его пропуск временно недействительным?
— Обидится…
Но я уже не слушал — ушел с головой в работу и отчеты. Имя погибшего Стивенса напомнило, что есть один важный вопрос.
— По ребенку Стивенса решили с компенсацией?
— Не слышал. Да и не единственная это проблема. Он все равно переходит на попечение Клоувенса, а компенсация ляжет на счет, поэтому и не торопятся.
— Черт…
— Ребята были у него. Он говорить перестал. Отправили в психиатрическое пока.
Я прикрыл глаза, опускаясь лбом на кулак. В тишине кабинета ничто не мешало закопошиться под кожей собственным воспоминаниям…
Я почувствовал, когда отца не стало. Мне тогда будто сердце вынули, я перестал дышать почти, хватался за грудь… А потом отпустило. Будто кто выдернул изнутри что-то важное, и пустота заполнилась болью. И только через много лет — тишиной. У этого ребенка все это впереди…
— Можно к нему будет?
— Правда хочешь?
Я дал взглядом понять, что не стоит мне задавать подобные вопросы, и вернулся к монитору:
— На утро реши.
— Хорошо.
И я надел наушники, чтобы внимательно вслушаться в происходившее в заброшенной пекарне, где мы вчера устраивали облаву. Час за часом я буравил взглядом одну точку на столе, сдавливая карандаш между пальцев. Лист был почти пуст на временные отметки — так, пара непонятных фраз для расшифровки и очистки от помех…
А вот перед первыми выстрелами отчетливо слышался крик. Могло показаться, что это просто мат, но я все равно пометил временной отрезок и поставил в приоритет для расшифровки.
Когда оторвал взгляд от монитора, над городом уже светало. Очертания каменного квартала смешались в какую-то грязь. Я откинулся в кресле, теряя концентрацию, и в голову снова полезли мысли о журналистке.
Странно — нервы не дрогнули, горло не сдавило от сухости и жажды, но из груди вырвалось требовательное и взвешенное рычание: «Моя». Видимо, гормоны поутихли, наконец. Желание из одуряющего и смертельно опасного стихло до терпимо тлеющего. Голова стала, наконец, абсолютно ясной.
Глянув на диван, я не нашел на нем Майка, зато на краю стола стояла чашка с кофе. Потрогал, убедился, что он безнадежно остывший.
Было в этом утре что-то особенное — последний день прежней жизни. Странно, что не было никаких сомнений по поводу Донны. Я ведь не обществу вызов бросал, а себе самому прежде всего. Не нашел времени выбрать — зверь выбрал за меня. И неплохо так выбрал, надо сказать — девочка идеально соответствовала моему вкусу. В меру зубастая, дерзкая, заводная… И мордашка с фигурой — загляденье. Немного травмированная, но живая. А не все эти идеальные до ряби в глазах самки, которых то и дело натравливал на меня отчим. Страшно было представить, что на какую-то из них сделал бы стойку, но зверь ни разу не подставил — уносили ноги с поднятой головой и брезгливой гримасой.
Пожалуй, я даже был рад, что так вышло.
Я прикрыл глаза совсем ненадолго, откинув голову на подголовник… только откуда взялся этот солнечный заяц вдруг на морде?
Солнце определенно мне мстило за что-то — снова нашло и пырнуло в глаза.
Только-только начался рабочий день моего издательства, а я уже стояла на пороге приемной своего начальства — Кермана Лавера. Бывший военный журналист и советник, он и в атмосфере офиса новостного агентства «Таймстоун» добился жесткой дисциплины и самоотверженности. Мне нравилось у него работать. Мы не занимались светскими новостями. «Таймстоун» освещал политические, криминальные и городские новости. Здесь я казалась себя по-настоящему важной, независимо от моей "бракованности".
Надо сказать, что женщин в агентстве по пальцам пересчитать, а я вообще единственная, кто носится на передовой.
Босс был в офисе, как обычно, за час до официального начала рабочего дня. Этим я и воспользовалась, прокравшись к нему в приемную.
— Явилась, — не оборачиваясь, констатировал он.
— Вы наверняка знаете правду, — тихо пролепетала я, стоя у него в кабинете.
— Я наверняка знаю, что ты дура… — повернулся он ко мне от окна.
Никогда не отличался деликатностью, но я все равно разочарованно выдохнула, чувствуя, как ноги превращаются в желе. Тяжело признаваться себе, что зависишь от всех, и только сам по себе ты никто и ничто.
— …Но ты — моя дура. И терять я тебя не хочу.
— И почему же я дура? — сложила руки на груди.
— Принимать события не умеешь, — сдвинул он брови на переносице. — Не знаешь, когда надо погладить, а когда зарядить по морде когтями. Ты отрицаешь вместо того чтобы включить голову…
— Легко вам говорить, — перебила я, выпрямляясь.
Я всегда сжималась перед Лавером, но после Харта он вдруг показался мне вполне терпимым.
— А жизнь вообще нелегкая штука, и только говорить в ней, пожалуй, легче всего. Сложнее — правильно действовать. Поэтому мы с тобой и работаем теми, кто говорит, но ни черта не действует.
— Значит, не дадите мне осветить нарушение моих прав через наше агентство, — процедила я, задирая подбородок.
— Могу дать, — сурово ответил он. — Но только чтобы использовать тебя в качестве источника политического скандала и, как следствие, подъема рейтинга моего агентства. Хочешь?