Наследник из прошлого — страница 7 из 52

Глава 4

Что такое три недели пешком для пяти сотен здоровых парней? Да ничего. Только два человека ноги стерли, получили за это порцию палок и стандартное предписание прибыть в часть своим ходом. За отклонение от маршрута повяжут в первой же веси, а если при задержании убьют, староста вырезанную татуировку с личным номером должен в отделение Ордена сдать. Они дезертиров карают. Так что дошли мы с огоньком, мечтая о миске бобов с олениной, первой получке и толпах пышнотелых девок, которые ждут в тамошних селениях таких бравых парней, как мы. Действительность оказалась к нам жестока…

— Ну и жопа здесь… — выразил общее мнение Дуб, и я впервые за многие годы был с ним согласен. Он потерял свое место на вершине пищевой пирамиды, потому как нам выдали штатные тесаки длиной в полтора локтя, и управлялись мы ими не в пример ловчее, чем этот не по годам могучий увалень. Впрочем, если вытащил нож и пролил хоть каплю крови товарища — будь готов повиснуть с узлом за ухом. Устав таким поблажек не дает.

Торуньский перевал, соединяющий Галич и Братиславу, петлял по горам и упирался в небольшую крепость, которая закрывала его в самом узком месте. Лес по склонам гор был старательно изувечен до того, что и человек не проберется, не то, что конная орда. Торговый караван мог пройти лишь через крепостные ворота, где его ждали мытари. Только вот сейчас торговля оскудела так, что даже мытарей убрали. Хилый ручеек товаров тек через Измаил, да и то все это было скорее замаскированной данью, которой умасливали кагана. Выходило так, что засека и каменная стена перекрывали перевал наглухо. Я этот замок прекрасно знал, потому место для него утверждал самолично. И таких унылых рож там точно не было. Служба воинская в мое время весьма почетной считалась.

Пять башен спереди, пять сзади. Стены — двенадцать локтей высотой. Замок совсем небольшой, и на обстрел легионной артиллерией не рассчитан. Он должен сдержать босоту из ближайшего леса и кочевников с луками, и с этой ролью прекрасно справляется уже две с половиной сотни лет. Здесь есть казарма, дома офицеров, склады и небольшая конюшня. Ну и по мелочи — кузня, шорная мастерская и пекарня с мельницей, жернов которой крутит унылый ослик. Офицерские дома стоят, прижимаясь к восточной стене, чтобы стрелы не долетали, а казармы и конюшни — у западной, потому как солдатам перелетающие через стену стрелы уставом запрещено бояться. В середине — плац, утоптанный до каменного состояния, и несколько деревьев, которые, видимо должны были придать здешней унылости хоть какое-то подобие жизни. А вокруг — горы, лес и прозрачно-чистый воздух. Баб, что характерно, не наблюдается совсем. Сказочное место.

— Батальон! Равняйсь! Смирно! — пронеслось по плацу, и мы привычно выстроились по взводам, повернув подбородок по уставу, стараясь разглядеть грудь четвертого.

Его высокородие, пан майор Мазовшанский, наш будущий отец родной, окинул пополнение тяжелым похмельным взглядом. Он, видимо, и по молодости красотой не блистал, а порванное болгарской стрелой ухо и косой шрам на багровой морде сделали его и вовсе страшнее первого курса в Сиротской Сотне. А поскольку из развлечений на Лимесе — только охота и брага из зерна и ягод, то образ местного владыки принимает абсолютную завершенность. Майор мечтал выйти в отставку, до которой, судя по всему, ему оставалось года два-три. Офицеры служили как солдаты, двадцать четыре года. Они тоже рабы императора, только погоны нарядные носят и такому, как я, могут невозбранно харю набить.

— Разойтись! Офицеры — ко мне!

Парни рассыпались по плацу, выбирая местечко, где можно прилечь и присесть. Нас скоро разведут по казармам, где дадут койку и миску жратвы. На оленину мы уже особенно не надеялись, да и «цветущие» рожи старослужащих тоже прилива энтузиазма не вызывали. Обычная богом забытая дыра на границе с дикими землями, где служат солдаты, ленивое отребье, да офицеры-алкоголики без связей и перспектив. Такого добра и в мою бытность военным хватало, в 90-е особенно.

Я, в отличие от товарищей, сделал несколько телодвижений, чтобы приблизиться к кучке командиров и услышать хоть слово из того, о чем говорил пан майор. Шагах в десяти от них дерево росло, вот за ним-то я и устроился.

— Девятый взвод! — услышал я и обрадовался. Может, и обо мне сейчас что-нибудь хорошее скажут. — Клейменов, второй Клейменов, Шлюхин, Гулящих, Приблудный, Золотарев, Татёв… Твою ж мать! Ну почему всех выродков ко мне гонят! Десятый взвод, где списки? Ну и тут не лучше… А, вот и Выродков нашелся! Я думал, уже и не пришлют. У Солеградских подьячих совсем фантазии нет. Делать-то эти сопляки умеют хоть что-то?

— Обучены как должно, ваше сиятельство, — услышал я льстивый голос капитана, командира первой роты.

— Я не сиятельство и никогда им не стану, — проворчал майор. — У меня два старших брата есть, а у них свои дети подрастают. Так что давай без лести, не люблю… Разводите свою шваль по казармам, получите по два бойца из старых на отделение.

— Сколько? — ахнули офицеры. — Два? Да побойтесь бога, ваше высокородие! Отроков же как цыплят перебьют!

— У меня батальон, — рыкнул на них майор, — сто двадцать семь душ. Из них десяток калек, которых я до дембеля от проверок откупаю, чтобы без пенсии с голоду не подохли. Столько после прошлогоднего набега осталось из трех с половиной сотен. Гребитесь как хотите, панове. Проявите солдатскую смекалку. Вы первое пополнение, что мне за последние два года соизволили прислать. В штабе округа и не почесались бы, но у нас впереди самое веселье. Без пополнения здесь совсем беда будет.

— А что у нас впереди? — услышал я острожный голос своего взводного.

— Аба, третий сын мадьярского хана Арпада ведет сюда чамбул. А это, почтенные, тысячи четыре всадников, а то и все пять. Откуда знаю? Я тут десятый год служу, и давно уже окружной разведке не доверяю. Граница — она только на бумаге перекрыта. У меня в кочевьях свои людишки имеются. Подкармливаю.

— А ведь он совсем не дурак, — отстраненно подумал я. — И не последняя сволочь, как мне Януш рисовал. Сволочь не станет увечных солдат от проверок прятать, и пайку изводить на них. Нет, у нас тут, определенно, не все потеряно…

* * *

Гарнизонная служба — это не совсем про войну. Это про работу в поле, про сенокос и выпас свиней в ближайшей дубраве. Ну и рыбалка с охотой, не без этого. Замок стоит в этих землях уже очень давно, а потому зверья в окрестных лесах почти не осталось. Даже кабан, охочий до репы с солдатского огорода, здесь нечастый гость. Потому-то охотой тешат себя господа офицеры, и то ездить приходится за десять миль. В тех местах водится и олень, и косуля. Для офицеров это еще и возможность натрескаться в слюни без солдатского глаза, обосновывая это заботой об общем котле. Впрочем, пару раз в год, когда завозят соль, в те места гонят роту солдат и ставят загонщиками. А господа офицеры опять изволят охотиться, валя дичь из армейских арбалетов. Мясо идет на зиму, а шкуры в большом хозяйстве сгодятся всегда.

Все это время я горбатился на лугу, заготавливая сено для лошадей, пока травка свежая. А вот товарищи мои работали в поле, на огородах, и ловили рыбу, заготавливая ее впрок. До стрельб и тренировок со щитом дело за это время не доходило, считалось, что восьми лет учебы вполне достаточно. В Сотне отроков до седьмого пота гоняли, а в настоящем бою из человека все равно говно наружу вылезет. День тек за днем, и едва оторвешь голову от подушки, как уже и вечер. Построение и отбой. И про баб мы больше не вспоминали, что-то не до них совсем было. Чуть у кого из господ взводных свободные руки появлялись, тут же гнали дрова колоть. Не смотри, что июнь, дров зимой много не бывает. Поэтому в перерыве между заготовкой сена и ловлей рыбы я колол поленья, которые напилил первый взвод. Вот такая вот военная служба, полная эпических подвигов.

Первые признаки надвигающейся беды мы увидели недели через две, когда к воротам замка потянулись возы закарпатских белых хорватов, данников болгар. Что-то меняется там, за Лимесом, если люди больше не верят в защиту кагана. Болгары — они ведь почти приличные люди. У них и города крепкие имеются, и порты, и села словенские, где смерды живут спокойно. Да и сама болгарская элита — люди вполне вменяемые, повязанные с окрестными владыками торговыми договорами и родственными связями. Да только что-то разладилось у них с государями нашими, а теперь так и вовсе… Странные вещи люди говорят. Откочевавшие из-за Итиля десять родов (семь — мадьяр и три племени огузов-печенегов) поставили на уши все Закарпатье. И они плевать хотели на то, кто чей данник. Грабят при любом удобном случае. Не такой уж, получается, каган Крум господин пришельцам. Скорее — вынужденный союзник, который не чает, как от новоявленной родни избавиться.

Телеги проезжали отнюдь не бесплатно. Кто-то мех отдавал, кто-то мешки с зерном, а кое у кого водилось грубое болгарское серебро, подражание имперской чеканке. Тут и такое ходило за милую душу. На лицах селян застыл страх и робкая надежда. Они хотели сбежать на земли империи и, либо осесть навсегда в здешнем лесу, вырубив себе делянку, либо за взятку приписаться к крестьянской артели. Тут, в Пограничье, такое на раз делается. Смердов раз в пятнадцать лет по головам считают, когда очередной индикт (1) приходит. Не все и дотянут до той переписи.

Пограничье живет взятками и контрабандой, и тут этого даже не стесняется никто. А как иначе откупать увечных? Сам ведь можешь таким стать. Этот обычай давний и уважаемый. О нем все до единого знают, и все до единой проверки за малую мзду закрывают на это глаза. Тут ведь, как и в любой армии, все дружат против начальства, почитая его большим злом, чем супостата за горами. Как без взяток приварок к котлу соорудить? Хочется ведь хоть иногда яиц с маслом. От пресной каши уже с души воротит. Как прикупить бинтов и гипса? У местного пана лекаря ни черта вообще нет. Лимес почти не снабжают. То ли воруют наверху, то ли просто крадут… Тут все именно так и думали.