С каждым днем телеги с перепуганными хорватами шли все гуще, и это становилось заметно. Мы чуть ли не пять сотен семей впустили, и тех, кого пробовали завернуть, валялись в ногах, рассказывая какие-то страсти. Селяне последнее с себя снимали, клялись, что дальше не пойдут и отсидятся в лесу. Так и рыдали: только не дайте погибнуть, господа воины! Когда поток стал совсем уж такой, что его в жидких пограничных весях не спрятать, то ворота затворили наглухо. Хорваты повздыхали, поплакали и пошли в свои леса. Там тоже прятаться можно. Хуже, конечно, чем в имперских землях, и голодно очень. Но если боги попустят, то набег пройдет, и они вернутся на пепелища своих весей.
И вот однажды на воротной башне, где день и ночь бдили караульные из старослужащих, раздался звон колокола. Нехороший такой звон, до костей пробирающий. Первый разъезд мадьяр подъехал на сотню шагов, помахал рукой и развернул коней. Они нас не считали за дурней, и взять спящими не мечтали. Как ни погана служба на границе, но такого в войске императоров не случалось. За сон на посту вешали без разговоров. В армии вообще много за что вешали, как я выяснил, но случалось это нечасто. Дуракам только в тыловых гарнизонах вольготно, здесь они быстро заканчиваются. А еще быстро заканчиваются те, кому непруха по жизни. Разъезды мадьяр зачастили, но теперь на прощание пускали стрелу-другую. Парнишка из третьего взвода поймал глазом костяное жало, пущенное очередным батыром почти наудачу. Жуткое невезение… Схоронили бойца, а я и имя его забыл, лицо только знакомое. Завтра о нем и не вспомнит никто. Караулы удвоили, и спали мы с тех пор вполглаза. Я впервые увидел, как парни из моего взвода в часовню добровольно побежали. Мы тут, конечно, все в Иисуса Христа и Святую троицу верующие, но чтобы так…
А потом мне малость повезло. Лучшая служба в гарнизоне — пасти свиней. Три десятка маток, хряков и подсвинков выгоняли на луг или в дубраву, если поспели желуди. Сейчас начало лета, желудей и близко нет, а потому, получив наряд, я выгнал своих подопечных на луг, припрятав под рубахой книгу. У меня до этого ни времени не было ее почитать, ни сил. Свиньи рассыпались в стороны, громко чавкая и урча, а я растянулся на пригорке. Таких выпасов за день два. Утром после росы, и ближе к вечеру, как спадет жара. Я же, улегшись вольготно, положил рядом лук и тесак и погрузился в изучение истории Северной империи. Когда еще так повезет.
В общем и целом все развивалось понятно и логично, как завещал великий ибн Хальдун. Первое поколение варваров захватывает город, второе строит империю, третье наслаждается жизнью и покровительствует искусствам. Четвертое поколение погибает, когда приходят новые варвары. Тут было примерно так же, только сильно растянуто во времени. И меня не оставляло смутное сомнение, что четвертое поколение — это несколько последних императоров, включая престарелого Брячислава II, да правит он вечно.
— Никша… Никша… Ну, где же ты? — листал я книгу, пытаясь найти сведения о своем младшем братце. Да, и про него отдельная новелла. Точнее, про его род. — Ну ни хрена себе!
Я даже присвистнул. Династия султанов аль-Надиров после смерти моего брата, умершего в весьма почтенном возрасте, разделилась на две ветви. Халид, сын Алии стал султаном Сихалы, Шри Ланки по-нашему, а ветвь от царевны-индианки сделала вид, что она все та же династия Рай, только в новом изводе, мусульманском. Элита Синда все же осталась исламской, так как возврат к буддизму означал бы немедленное нападение Халифата и султанов аль-Надиров, которые тоже имели все права на наследие моего брата. Султаны Синда поразмыслили и остались добрыми мусульманами, понемногу приводя к истинной вере свой народ. Их владения раскинулись от Аравийского моря до Пенджаба, а с боков были окружены пустынями Макран и Тар. Пакистан, в общем-то, плюс минус.
Султаны же аль-Надиры в настоящее время владели югом Шри-Ланки, где выращивали корицу, и обеими сторонами Малаккского пролива, включая Суматру и кусок Явы. Они контролировали Острова Пряностей через сеть торговых факторий, а их столицей был Сингапур. Через султанов шла вся торговля с Китаем, и ни один корабль не мог попасть туда без их соизволения. Про деловые связи ветвей великой семьи было написано как-то неотчетливо, но, судя по всему, они были просто деловыми, и родственная любовь там не наблюдалась и близко.
С мусульманами в целом у нас отношения не очень. Но сейчас, когда халифат Абассидов развалился на куски, все эти Тулуниды, Саманиды, Алиды и Саффариды стали весьма покладистыми и открытыми к взаимовыгодным предложениям. Багдадские халифы все еще сильны, но ни малейшей опасности для аль-Надиров, сидящих на краю обитаемого мира, не представляют. Плевать на них аль-Надиры хотели. Они были так богаты, что им никакие халифы не указ.
Я поднял голову и пересчитал вверенный мне личный состав. Тридцать два пятачка исправно погружены в сочную траву. Еще немного, и они наедятся и завалятся набок. Хрен эту животину тогда поднимешь, а мне еще гнать их в свинарник на ночь. Тут их порвет какая-нибудь волчья стая. И вроде немного здесь волков, они ушли вслед за косулями, но чем черт не шутит. Люди порой хуже волков бывают.
Тут неподалеку целая россыпь деревушек словен-язычников, где вовсю гуляет черная оспа. Видно, снова эта зараза пришла. Ее каждые пять-семь лет приносят бродячие торговцы. Она собирает свою дань и затихает, оставив после себя изуродованных людей и свежие могилы. Нам-то на это плевать, солдаты все привиты давным-давно. И в крупных весях те, кто в Христа веруют, привиты тоже. У нас батюшки занимаются этим. А эти… Лесовики, что с них взять. Я встал, засунул книгу за пазуху и погнал стадо назад. Тем более что до меня в очередной раз доносился звон колокола на воротной башне.
В крепости шла суета. Наши парни уже напялили стеганые куртки и железные шлемы-капеллины, закрывающие шею и плечи, и бежали в сторону ворот. Дешевая штамповка этот шлем, чуть дороже кастрюли, а сколько жизней солдатских спасла. У меня тоже такой был.
— Чего рот раззявил, Золотарев? — рявкнул сержант Зимобор, мой новый командир отделения из старослужащих. — Чтобы в строю через две минуты был. Где шатался?
— Свиней загнал! — гаркнул я и понизил голос. — Случилось-то чего, старшой?
— Мадьяры подошли, лагерь разбивают, — сплюнул он в твердую как камень землю. — Одевайся, дурень! И не вздумай еще раз на улицу без шлема выйти, в такую тебя мать! Тут же стрелу словишь? Ну, чего встал, олух? Бегом!
Свою фамилию, полученную в честь легкомысленной матери, пан сержант не любил, а потому прозывался исключительно по имени. Я же внял предупреждению опытного солдата, он тут не первый год служит. Если говорит, что ходить в шлеме, значит, будем ходить в шлеме. Даже в сортир. Я ввалился в казарму и побежал к своему месту. Вот около шконки штатный сундук. Там лежит стеганная холщовая куртка, набитая паклей, и исцарапанный шлем. Куртка зашита в нескольких местах и покрыта темными пятнами. Все это выдал мне здешний каптер, человек, чья судьба является несбыточной мечтой для любого сопляка из Сотни. И я даже представить боюсь, скольких хозяев пережили эти немудреные доспехи.
Построение! Бегом, а то попадет мне! Я подхватил арбалет и помчал к восточной стене, где и собирались в шеренги перемешанные в отделениях старички и новики. Большой батальон получился, сверх штата почти сотня бойцов. Вот только интересно, надолго ли?
1 Индикт — пятнадцатилетний налоговый период в Византии, когда уточняли земельный кадастр и проводили корректировку налогообложения. По индиктам вели летоисчисление.
Глава 5
Лагерь мадьяр до боли напомнил мне прошлую жизнь. Ханский шатер с красными бунчуками из конских хвостов у входа, шатры нукеров вокруг него, и все прочие в отдалении. Как будто и не прошло две с половиной сотни лет. Авары, которые ходили со мной в походы, устраивались точно так же. Степняки, они и есть степняки. Кочевники везде одинаковы, от Великой стены до Карпат. Всадники шли в набег как на новую стоянку, гоня за собой стада коней. Кони — это и запасной транспорт, и запас еды. Иногда гнали и баранов, но с баранами переход шел куда медленнее. Бараны не для войны. Их ведут с собой, когда род снимается с места надолго. Здесь их не видно, как не видно баб и детей. А это значит, что мадьяры планируют короткий стремительный набег, чтобы до холодов вернуться в родную степь. Только вот что стремительного в том, чтобы засесть у подножия крепости, которая до сих пор так никому и не покорилась, мне было непонятно. Пять сотен обученных воинов, даже таких, как мы, ни за что не пропустят мадьярский чамбул. Им просто не перебраться через стены. Сбоку замок не обойти, а восточная стена короткая, если полезут, мы их порубим в капусту. В постройке же осадных башен степняки пока не замечены.Сделать подкоп? Нет, невозможно. Под нами скала. Странно это все…
Впрочем, странности продолжились и через пару дней, когда в лагере послышались истошные женские крики. Мадьяры наловили баб и устроили веселье. Боран, старослужащий из моего отделения перекрестился только.
— Упокой господи, их души, — шепнул он, поцеловав крест. — Не доживут девки до утра. Растерзают их до мяса. Сколько раз видел такое.
Боран был сед как лунь и спокоен как камень, среди которого служил два десятка лет. Он прошел столько боев и стычек, что уже и счет им потерял. Он ждал дембеля, скопив деньжат на домик в предместье небольшого городка, что стоял неподалеку. У него там зазноба жила, а место стражника в купеческом обозе ему обеспечено. Такие вот мужики, кого стрелы двадцать лет облетали, на вес золота. Их удача любит.
— А что они там делают? — ткнул я в рассветную дымку. Там копошились мужики явно словенского вида, которые таскали корзины и насыпали кучу земли.
— Хрен его знает. Никогда такого не видел, — честно ответил старый солдат и потерял к происходящему всякий интерес. Он вообще был на редкость не любопытен. — Тут паренек, граница. Раз в три-четыре года какой-нибудь мальчишка из знатных всадников соберет ораву таких же придурков, как он сам, и идет перевал штурмовать. Врать не буду, и нам тут порой тяжко приходится. Да и чаще лезть стали. Вон, в прошлый набег две сотни потеряли.