Алекс столкнулся с доберманами, когда ни Роди, ни Фаустуса уже не было у стола. Драться стало теперь незачем, но надо было попробовать задержать их, чтобы дать щенкам уйти как можно глубже в лес. И Алекс мудро обратился к стражам порядка с деловым предложением. Он обещал подробно рассказать всем собравшимся, что произошло. Все охотно согласились, потому что на самом деле драться никому не хотелось. И только доберманы, кляня службу, не торопясь потрусили за нашкодившими юниорами.
Тем временем золотая медаль в последний раз сверкнула в лучах заходящего солнца, и резвые щенки преспокойно скрылись под еловыми ветками.
Глава двадцать перваяНепростительная беспечность
Они не помнили, сколько времени бежали, когда в изнеможении упали на влажный мох.
— Всё, — печально вздохнул Родя. — Теперь мне вообще дорога везде закрыта.
— Ерунда! — бодро гавкнул в ответ Фаустус. — Зато теперь мы вдвоем! А чего только не добьются на свете два ирландца, когда они заодно!
Родя даже закрыл пасть от неожиданности. А ведь и верно. И от радости обретения нового друга тут же решил ему рассказать самую главную тайну своей жизни. Родя поведал Фаустусу историю о неведомом запахе из странной ямы на пустом лугу, которую охраняют неизвестно зачем. — И я должен открыть эту тайну во что бы то ни стало, — закончил он.
Вместо ответа Фаустус молча положил морду ему на холку, что означало верность до конца.
— И еще знаешь что, — добавил Родя, — можно я стану звать тебя просто Фатей, а то пока выговоришь…
Фаустус согласился и на это, хотя в глубине души ему было очень жаль своего пышного имени. У него так долго ничего не было, кроме имени — да и сейчас, в общем-то, появилась только медаль. Но что такое медаль без документов? — всего лишь пустая медная бляшка и ничего больше. Когда он теперь получит родословную да и получит ли вообще?
Щенки еще немного погрустили, но все-таки они были еще так молоды и так полны радости жизни, что вскоре забыли обо всем и принялись играть.
Что может быть лучше шутливой драки с ровесником? Но, провозившись полчаса, оба вдруг присели и с недоумением облизнулись. Что-то странное творилось у обоих во рту.
— Ну-ка, дай посмотрю! — Родя осторожно заглянул в распахнутую пасть Фати и с изумлением увидел, что вместо острых, как иголки, маленьких молочных зубов, в розовых деснах еле виднеются коренные зубы. Пусть они еще почти незаметны, но зато это настоящие мощные зубы, которыми можно обороняться по-настоящему! — Ура! — обрадовался Родя, но тут же испугался, что вдруг зубы выпали только у Фати, а у него самого все еще унизительные иголки. — А у меня, у меня посмотри!
Но у Роди все тоже оказалось в порядке, и щенки еще полчаса забавлялись, выискивая во мху потерянные во время игры зубки.
Вскоре переживания и усталость взяли свое, и оба уснули, где лежали, даже не позаботившись вырыть для ночлега ямку или залезть под вывороченный корень.
Доберманы шли по лесу не торопясь и наверняка. Глупые щенки не удосужились ни напетлять, ни замести следов, пробежавшись по ручьям. Больше того, они беспечно оставляли на пути то разбитое птичье яйцо, то клочки золотистой шерсти на кустах. Весь путь Роди и Фати вставал перед доберманами открытой книгой, а погоня казалась им обыкновенной веселой прогулкой.
Что им были какие-то несмышлёныши, когда эти псы когда-то работали в полиции, выносили с поля боя раненых, тянули связь и даже служили на границе. Однако, босерон, всегда помнивший про тонкое чутье легавых, на всякий случай приказал всем своим подчиненным изваляться в лосином помёте, чтобы отбить запах погони. Поворчав, они подчинились.
Наконец, доберманы подобрались к месту, где Родя с Фатей резвились, как ни в чем не бывало. Разумеется, не прикажи босерон принять меры предосторожности, не будь у Роди за плечами такого тяжелого дня, а главное, не наслаждайся он так дружбой с названным братом, он, конечно же, учуял бы запах приближавшейся стражи.
Но, увы! Он мирно спал, видел во сне пестрый выводок куропатки, и ноги его весело подергивались во все стороны.
А в это время к ним, стараясь не хрустнуть ни одной веточкой, осторожно приближались шесть черных псов.
Глава двадцать втораяПопались, голубчики!
Никогда еще пробуждение Роди не было столь ужасным! Ни в тот день, когда он совсем еще крошкой заснул на улице, и курица едва не выклевала ему глаз. Ни в тот день, когда отец пришел среди ночи, а Родя не успел спрятать под диван разорванный в клочки мячик. А уж о плене у гончих и говорить было нечего! Задорка будила его ни свет ни заря, но никогда не пускала в ход клыки.
Сейчас же он проснулся от истошного визга Фати, и в ту же секунду ему самому в холку впились специально отточенные зубы.
— И чтоб ни писка! — рявкнул доберман, дыша ему прямо в нос недавним сытным обедом.
— Наденьте-ка лучше на этих субчиков строгачи, — посоветовал босерон, — а то слишком резвые.
Родя и Фатя в ужасе переглянулись. Еще бы! Кого из щенков Хундарики не пугали с детства строгим ошейником?! Это ужасная вещь с острыми шипами, обращенными внутрь — тут уж не сделаешь ни малейшего лишнего движения. И если грубая кожа служебных собак еще худо-бедно выносила такие мучения, то тонкая, как шёлк, кожица сеттеров мгновенно превращалась в кровавое месиво.
Родя совсем потерял голову от страха. Зато Фаустус, видимо, уже много испытавший на своем коротком веку, держался бодрее.
— В чем мы виноваты? — деловито осведомился он.
Если их поймали только за драку на Выставке, то строго не накажут. А вот если узнают, что Рёдмиран Ибсен тот самый щенок, что рылся на таинственном лугу — дело хуже. В таком случае им уже никогда не раскрыть тайны.
Оставалось надеяться, что доберманы издавна враждовали с хердерами и почти не общались друг с другом. А до тех стражей, что застукали Родю на лугу, отсюда, ох, как далеко.
Босерон прорычал в ответ что-то невразумительное и потрусил вперед.
На рассвете они добрались до длинного унылого барака, откуда доносился злобный лай и отрывистые команды.
— Что это? — ужаснулся Родя. На него было страшно смотреть: с шеи капала кровь, бока в репьях, в шерсти на ногах запутались колючие веточки.
— Плохо наше дело, — понурился и Фаустус, до сих пор державшийся весьма бодро. — Это караулка.
Но делать было нечего. Ворота серой казармы распахнулись и, проглотив щенков, захлопнулись, словно огромная пасть.
Тотчас вокруг них собралась толпа свободных от всяких занятий молодых собак. Тут были и веселые боксеры, с морд которых во все стороны летела слюна, и эрдельтерьеры, будто сложенные из рыжеватых кирпичиков, обвалянных волосами. И бельгийские овчарки малинуа, чем-то похожие на лисиц. И, конечно, овчарки немецкие с пышным воротом и стальными глазами.
Вся эта публика задирала прижавшихся друг к другу щенков и выкрикивала обидные слова:
— Что, охотнички, каково самим стать добычей?
— Попались, голубчики!
Но вот к толпе подошел маленький, но важный английский бульдог. В пасти его дымилась толстая вонючая сигара. Родя и Фатя едва не задохнулись от ее противного дыма.
— Прекратить болтовню! По местам! — Псы мгновенно разбежались в разные стороны. — А вы, горе-охотники, за мной.
Родя плелся за бульдогом и, хотя был уже гораздо выше его, смотрел на мускулистую спину с ужасом. Когда-то отец рассказывал ему, совсем крошке, обо всех их английских сородичах. И тогда маленького Родю больше всего поразил рассказ о бульдогах. Дело в том, что у бульдога нижняя челюсть сильно выдвинута вперед, и поэтому он не может кусаться, как все собаки. Вместо этого бульдог хватает и начинает медленно передвигать челюсти, размалывая мясо и кости. Кроме того, хватка у него мертвая — оттащить его от жертвы можно только разлив водой.
Рассказ этот произвел на Родю неизгладимое впечатление. И сейчас он шел, едва дыша — а вдруг как бульдог обернется да схватит его?!
И бульдог действительно обернулся.
Глава двадцать третьяСерая тоска
— Я начальник этого заведения. Вы должны называть меня сэр Томас, — прогнусил он, потому что нос у бульдогов очень короткий, и говорят они всегда так, будто у них насморк. — Я не люблю все эти казарменные штучки: чины, рапорты, стучания хвостом. Будете хорошо служить — жизнь у вас будет сносная. Нет — пеняйте на себя.
— Но ведь мы не служебные… — робко возразил Фаустус.
— Ничего не хочу слышать! — затопал всеми четырьмя лапами сэр Томас. — Молчать! Не возражать! Загрызу! — Щенки притихли. — А это у тебя что? — вдруг успокоился он и потянулся страшной мордой к сверкавшей на груди Фаустуса золотой медали. — Ну-ка, давай сюда.
Фатя безропотно отдал медаль и заплакал: ведь он расставался не с этим жалким кусочком металла, а со всем своим будущим.
Тем временем к ним подскочили две совершенно одинаковые восточно-европейские овчарки. По приказу сэра Томаса они ловко развели Родю и Фатю в разные стороны, сменили строгие ошейники на простые и привязали каждого на длинную цепь. Цепи же были прикреплены карабином к проволоке, так что щенки могли пробегать метров двадцать. Каждому полагалась и будка.
Но как убого выглядело это жилище по сравнению с родительским домом! И даже ночевать под горячим боком Задорки было куда приятней! Ах, лучше бы уж он навсегда остался в стае гончих!
Потянулись бесконечные дни бессмысленной службы.
Утром давали жидкую овсянку, а к вечеру приличную кость.
Но охотничьи собаки, которые занимаются птицами, не едят костей, и Родя с Фатей постоянно оставались голодными.
Потом появлялся дежурный французский бульдог, маленький, но прыгавший, как мячик. Начиналась отработка команд по охране. Днем работали на площадке, где немецкие овчарки учили набрасываться на собак, одетых в ватники. Разумеется, у Роди и Фати все получалось из лап вон плохо. Их ругали, трепали, оставляли без еды.