В те годы Аля повсюду таскалась в только что вошедшем в моду длинном импортном пиджаке черного вельвета. Пиджак был скроён в талию и не только оттенял её белесое лицо, но и выгодно подчёркивал достоинства долговязой фигуры. Собственно, это первым бросилось в глаза Коле, когда они волею судеб познакомились.
Николай тогда имел служебную комнату в квартире одной из пятиэтажек. Две других комнаты занимала институтская чета с ребёнком, хорошо знавшая Женьку. Как выяснилось позже, соседка работала вместе с ним на кафедре, а её муж и вовсе раньше учился в одной группе.
Стоял май, и вся соседская семья пребывала на даче. Как-то довольно поздним вечером раздался звонок:
— Тебя можно попросить об одной услуге? — смущённым тоном поинтересовался Женька.
«Влип-таки в историю, — лихорадочно подумал Коля. — Вытаскивать надо»…
— У меня всё в порядке, — успокоил Плесков. — Просто я сейчас не дома, и на всякий случай, если кто-то вдруг спросит, ночевал у тебя.
Однако этим история не ограничилась. Около пяти утра лихорадочно затрезвонил дверной звонок. За дверью на пороге маячила фигура Женьки:
— У тебя ещё одно спальное место есть?
— Раскладушка, — пробормотал, ещё не проснувшийся Коля.
— Можешь быстро разобрать, будто я у тебя, ну скажем, внезапно отключился и заснул…
Только он успел улечься, в дверь позвонили снова.
Алевтина заявилась не одна. Её сопровождал ближайший Женькин друг, живший этажом ниже. При виде полураздетого Коли, она смутилась, и раздосадовано глянула на маячившего в проёме комнаты непутёвого муженька. Тот извинительно пробурчал что-то нечленораздельное и поплёлся одеваться. Ситуация напоминала нелепый комикс, поэтому всей компанией посмеялись и мирно уселись на кухне. Собственно за чаем и последовало приглашение заглянуть как-нибудь в гости…
Об этом случае Николай не рассказывал никому, и у самого Женьки никогда не спрашивал. Перипетии жизни Плескова он позже узнал от соседки. Та Алевтину недолюбливала, считая чванливой и недалёкой выскочкой. По её мнению, такой незаурядный и интересный мужчина, как Плесков, заслуживал гораздо лучшей участи. Но и Тома, (эта падшая женщина — иначе её и не величала), была ему не пара.
Сосед к тому времени шагнул вверх по иерархической лестнице, перейдя на службу в райком партии, и отзывы о незаурядности Плескова остудил одной фразой:
— Ему всё слишком легко давалось, вот и возомнил из себя.…Родители загодя расписали: престижный вуз, аспирантура, защита с обязательным пожиманием рук известным учёным, и как итог, длительная зарубежная командировка. Матушка уже подходящих невест-москвичек присматривала. Помню, он пару раз приводил на институтские вечера эдаких крокодилов в импортных тряпках и гонором выше крыши. И всё кочевряжился, выбирал. Последняя пассия не выдержала и на юге наставила ему рога с одним нашим парнем, попроще и понастойчивее. Сейчас в Австрии, оба в ЦЕРНе работают. Тут Алевтина своё счастье и ухватила. Мать с отцом смирились со временем: ребят, как в ссылку, в Арзамас отправляли, а ему с недописанным дипломом — квартирку. Думаешь, его любимый шеф зря с ним нянчился? Предложили: сам после всех этих дел докторскую защитит и поедет на руководящую должность в Европу, и потом Женьку вызовет. А вместо этого пришлось ситуацию спасать во второй раз. Диссертация-то слабенькая была. Я как сейчас помню: оппонировать упросили одного известного хмыря, он тогда диссидентствовал и впал у властей в немилость — мыкался по Москве без работы. Этот Евгений Фёдорович заявился на защиту в старом рыжем свитере, зачитал положительный отзыв, а на банкете, демонстративно хлопнув на глазах у всех стакан водки, вдруг ляпнул:
— А ты, тёзка, не Ньютон, впрочем, мы здесь все тоже не Ньютоны…
— Сейчас Плесков наукой заниматься хочет, а ему не дают, — слегка смешавшись, заметил Николай. — Институт в рутине погряз.
— Пусть в Академию идёт на 140 р. в месяц. Там решают большие, нужные стране задачи, — сосед рассмеялся и хлопнул Николая по плечу. — У нас ещё со времён Петра повелось: кто-то, надсадив плечи, выдернет завязшую в грязи телегу, и толкнёт вперёд, по пути прогресса. А остальные суетятся, семенят рядом, подталкивают, и вроде бы все при деле. И так до очередной колдобины.… Твой Женька верхушек нахватался, статейку однажды в академическом журнале тиснул, и решил, что уже серьёзный учёный: проблемы ему подавай. А его просто держат на виду для пафоса дешёвого. Ты пойми: в вузе главное — учебный процесс. А рутинная наука весь преподавательский состав подкармливает, и заметь, хорошо. Поэтому кому-то её заниматься надо! — сосед с сожалением посмотрел на Колю. — Вижу, совсем расстроил тебя. Людей науки ты этакими бескорыстными борцами за идею представлял, а они, как все прочие: есть, и пить хотят. Твой Плесков — просто смазливый баламут, найдёт очередную игрушку, наиграется и бросает. Я ему не завидую, но с Томой он поступил и продолжает себя вести по-свински…
Захарыч раскрыл паспорт, чтобы ещё раз уточнить адрес. Тут, словно из-под ног, сорвалась воронья стая, разрезав пространство пронзительным карканьем и упругими взмахами крыл. Невольно отшатнувшись, Захарыч выронил документ, а когда, нагнувшись, отыскал его в ворохе сухих листьев, юношеская фотокарточка как сквозь землю провалилась, видимо держалась на соплях. А может, неприкаянная Женькина душа, улучшив момент, вырвалась на волю и пошла бродить по свету…
Как бы то ни было, для беседы с Алевтиной поводов было достаточно.
VII
Под порывами холодного мартовского ветра пришлось прибавить ходу. Пройдя вприпрыжку чуть ли не целую троллейбусную остановку, он свернул в проход между домами, и, поднявшись на лифте, позвонил в металлическую дверь. После паузы дверь распахнулась, на пороге стояла Аля. Та же стройная поджарая фигура, пожалуй только мелкое кружево морщинок у глаз выдавало её истинный возраст. Ни о чём не спрашивая, она окинула Николая долгим внимательным взглядом.
— Здравствуйте, — смущённо начал тот, — скорее всего вы меня не помните. Я по поводу Жени…
— Раздевайтесь и проходите в гостиную, — отрешённо произнесла Алевтина. — Тапочки под вешалкой.
Не ожидавший такого поворота событий, Захарыч послушно снял шинель и молча проследовал за ней.
— Теперь мы здесь вдвоём с сыном живём, — как бы извиняясь за стоящую тишину, произнесла она из глубины квартиры. — Сейчас он в отъезде.
Николай прошёл в комнаты и осторожно огляделся. Пресловутой спальни с супружеским ложем больше не существовало. Двенадцатиметровую коробочку советской эпохи ликвидировали, расширив пространство кухни, и вырезав в оставшейся стене дверной проём в гостиную. Необходимый минимум удачно подобранной деревянной мебели в сочетании с новой техникой придавал комнатам вид современного комфортного жилья. «На зарплату российского учёного вряд ли устроишь такое», — по ментовской привычке механически отметил про себя подполковник.
— Вы старый друг Жени, извините, запамятовала имя — отчество…
— Просто Николай, — подсказал Захарыч появившейся в проёме кухни Алевтине.
— Да, да, присаживайтесь Коля к столу, курите, не стесняйтесь, вон пепельница. Я сейчас чаю подам.
— Пожалуйста, не хлопочите, я буквально на минуту, — подхватился Захарыч, но она уже скрылась на кухне, и через минуту появилась с подносом в руках:
— Вы, ведь со службы? Составьте мне компанию, а то одной так тоскливо, — и налив в чашки чаю, закурила дамскую тонкую сигарету.
«Наверняка у дочки своя семья, живут отдельно, и зять тёщу не жалует», — решил про себя Николай, не зная, с чего начать разговор.
— Вообще-то я не курю, так, балуюсь иногда, — Алевтина затушила сигарету. — Скажите, Николай, ваш приход связан с Женей? — подполковник утвердительно кивнул. — Почему-то так сразу и подумала. Вчера вечером участковый заходил под каким-то надуманным предлогом. Что же всё-таки произошло?
— Несколько дней назад при сносе старого дома в Замоскворечье случайно нашли кейс, в котором оказался паспорт Жени, — пояснил подполковник. — Ну и решил лично разобраться, по старой дружбе так сказать, — Алевтина бросила недоумённый взгляд. — Я теперь служу замом в замоскворецком управлении.
— А как вы там оказались? — Захарыч недоумённо поднял брови. — В конце 80-х вы так внезапно исчезли, — поняв, что допустила бестактность, смущённо поправилась она. — Мы решили, больше знаться не хотите…
— Квартиру за Борисовскими прудами получил, а недавно повысили, — коротко пояснил Николай. — Несподручно сюда ездить стало.
— Это, где нефтеперегонный завод? — томно, немного в нос уточнила Алевтина. — Слышала: там дышать совершенно нечем. Некоторых наших деятелей туда, как в ссылку отправляли.
— Капотня больше не чадит, — ответил Николай и улыбнулся.
Повисло неловкое молчание. Алевтина вздохнула:
— Одно время казалось: с прошлым покончено навсегда, оно кануло в лету. А с полгода назад лица старых знакомых стала вспоминать, голоса звучат, — она передёрнула плечами, — старею, наверное.…Так вы говорите, его кейс с паспортом нашли? Думаю, по — пьяни, у бабы какой-нибудь забыл.
«Не поняла ничего, или прикидывается», — решил Захарыч, и набрав в лёгкие побольше воздуха, спокойно поинтересовался:
— Аля, если я правильно понял, Женя здесь больше не живёт. Когда вы видели, или может слышали его в последний раз?
Она недоумённо вскинулась:
— Вы думаете, что-то серьёзное произошло? То-то с месяц назад вдруг во сне его увидела: смотрит так грустно-грустно и головой качает. У меня сердце сжалось, — она вдруг заплакала навзрыд.
— Пока ничего неясно, — осторожно заметил Николай, когда рыдания утихли. — Где он сейчас, вы знаете?
Алевтина рассеяно пожала плечами:
— Если в Москве его нет, то, скорее всего, в Европу по своим научным делам уехал.
У Николая отлегло от сердца.
— Женя докторскую защитил? — полюбопытствовал он, чтобы как-то сменить тему беседы.
Она отрицательно покачала голово