— Вот оно до чего дошло! — наконец прорвало Матвея.— Все эти дачи, автомобили, частная собственность отравила детские души… Сейчас они за пятак готовы продать Родину… За что мы кровь проливали?
— Мы кровь проливали за то, чтобы люди хорошо жили, по-человечески,— возразил я.
Едва мы встречались, как снова начинали, или, вернее, продолжали старый спор, у которого не было конца.
Но сегодня у Матвея не было желания спорить, он лишь устало сказал:
— Но мы ведь такими не были.
— В наше время всякие люди были,— ответил я.— Не надо идеализировать наше поколение.
— Но мы с тобой такими не были,— стоял на своем Матвей.
— Мы не были,— согласился я.— А наши дети?.. А он их сын…
Матвей опустил голову. Впервые он признал свое поражение.
— Ты всыпь ему там за меня,— попросил он.
Я покачал головой.
— Ах, либерал, гуманист! — разозлился Матвей.— Из-за вас, гуманистов, и все беды…
Спор снова был готов разгореться, но я встал и протянул Матвею руку:
— Я позвоню тебе завтра.
В машине меня ждал Андрюша.
— Ну и темперамент у деда! — восхитился он.— Вулкан! Еще бы минута и пришлось бы писать картину: «Дед Матвей убивает своего внука Андрюшу».
Я хмыкнул. С Андрюши как с гуся вода. Острит, зубоскалит. А что, если последовать совету Матвея?
— Вот приедем,— буркнул я, включая зажигание,— всыплю тебе как следует. Не боишься?
— Не боюсь,— хохотнул Андрюша.— Ты — добрый дед. Я это сразу усек.
— Ты вообще догадливый,— я вывел машину со двора, и мы покатили по улице.— Что бабушке скажем, почему ты вернулся?
— Что-нибудь придумаем,— беспечно махнул рукой Андрюша.— Не трусь, дед, выкрутимся.
Ах ты, обормот. Он снова делал меня своим сообщником. И опять поставил все с ног на голову.
— Бабушка обрадуется, что я вернулся,— после некоторого раздумья произнес Андрюша.— И не будет ни о чем расспрашивать…
НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ОСМАТРИВАЕТ ВЛАДЕНИЯ
Андрюша точно в воду глядел: бабушка обрадовалась его возвращению и потому не задала ни одного вопроса. Внучек снова у нее под крылом, накормлен и напоен, дышит свежим воздухом, а что еще надо?
На следующий день Андрюша встал другим человеком. Прежде всего он встал рано. Ту, самую первую, неделю на даче Андрюша, можно сказать, проспал. Просыпался лишь для того, чтобы поесть. А потом снова на боковую. Ходил на озеро, но и там, искупавшись, дремал на надувном матраце.
А тут проснулся рано. Правда, я уже копался в огороде. Андрюша обошел участок, похлопал каждую яблоньку по шершавому стволу, сунул нос во все грядки. А когда Андрюша вызвался помочь мне вырезать сухие побеги малины, это растрогало меня.
Я всегда считал, что любой труд полезен. Но особенно целителен труд на земле. Человек, который приобщился к труду на земле, становится краше, благороднее. Все плохое — дурные привычки, черные мысли — исчезает у человека, едва он прикоснется к земле. И очень хорошо, когда ребенок с малолетства тянется к труду на земле. Из такого ребенка непременно вырастет хороший человек.
После завтрака Андрюша осмотрел дом — походил по комнатам, поднялся на чердак.
Увидев на чердаке старый, потертый диван, внук вдохновился.
— Здесь вполне можно соорудить мансарду.
— Получится второй этаж, а это категорически запрещено,— возразил я.
— Ничего,— не терял надежду Андрюша,— нет таких запретов, которые нельзя было бы обойти…
Сарай, в котором стоял вездеход, вызвал у внука ироническую улыбку. Он поглядел сквозь крышу на небо и спросил:
— Дед, не боишься, что вездеход умыкнут?
— В каком смысле? — не понял я.
— Ну, украдут машину,— растолковал внук.
— А я не оставляю ее здесь на зиму,— объяснил я.— А в городе у меня гараж, хотя и старый, но еще крепкий.
Андрюша похлопал по доскам рукой, и сарай заскрипел, зашатался.
— Держится на честном слове,— определил внук.
За оградой интерес Андрюши вызвала березовая рощица.
— Дед, если вырубить березы,— осенило внука,— можно увеличить участок.
— А березы — куда? — спросил я.
— Знаешь, из березовых дров какие уголья для шашлыков получаются,— у Андрюши уже все было продумано.
— Не разрешат,— робко возразил я.
Когда я получил участок, здесь росли маленькие березки. И я тоже хотел вырубить их, чтобы посадить картошку. Но рука у меня не поднялась. И сейчас я благословляю это мгновение. В рощице мы и грибы собираем, и скамейку я поставил — можно посидеть, отдохнуть.
К тому же рощица отделяла нас от всего поселка. Мы жили вроде вместе со всеми и в то же время на отшибе. «На хуторе»,— фыркал Матвей.
Когда, закончив осмотр, мы уселись на скамейке в рощице, Андрюша сказал:
— Я думаю, сарай надо снести. А на этом месте построить кирпичный, и там душ соорудить, и теплый туалет, а может быть, и баньку. Или — лучше всего здесь, в роще.
— Никто не разрешит,— затянул я свою песню.
— Разрешат,— уверенно объявил Андрюша.— Наденешь свои медали и — вперед! Никто не устоит!
— Ну что ты,— изо всех сил я сопротивлялся натиску внука,— из-за туалета…
— Не только,— прервал Андрюша.— Я слыхал, что вышло послабление. Можно строить двухэтажные, какие хочешь дома…
— Ну это в столице послабление,— не сдавался я. — А у нас все по-прежнему…
— Неужто тебе, дед, не хочется построить дом, который бы лет сто, а то и двести стоял?
— На наш с бабушкой век и этого хватит,— легкомысленно ляпнул я и вскоре пожалел об этом.
— Эх, дед,— укоризненно покачал головой Андрюша,— только о себе и думаешь…
И тут, наконец, до меня, бестолкового, дошло. Внук совершенно всерьез воспринял слова, которые у меня вчера вырвались нечаянно. И сейчас я присутствую на своего рода историческом событии. Наследный принц осматривает свои владения. Ничего не скажешь, придирчивый хозяин, такой спуску никому не даст.
Что я натворил?! Обманул внука. Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. И, вместо того, чтобы выложить всю правду, смущенно пролепетал:
— Да, да, Андрюшенька, ты прав…
Андрюша огляделся по сторонам, словно прикидывая, куда приложить силы.
— Ну, ладно, дед, до конца сезона отдыхай, а в сентябре начнем…
Я хотел было сказать, что сезон у нас с Настей не кончается в августе, что в сентябре как раз самый разгар хлопот, ведь все надо собрать и обработать. А если погода позволяет, мы и октябрь живем, и лишь после первых заморозков перебираемся в город, откуда уже совершаем редкие набеги на дачу.
Но я не решился перечить, не молвил слова поперек. В общем, прикусил язык. Наверное, Андрюша решил, что мне такая перспектива пришлась по душе. Как известно, молчание — знак согласия.
В общем Андрюша не стал больше предаваться мечтаниям и строить планы, от которых у меня захватывало дух. А может, у него еще не появилось других планов, ведь он совсем недавно почувствовал себя наследником.
Но и нескольких слов Андрюши было достаточно, чтобы у меня разыгралось воображение. Я представил, как, нацепив медали, обиваю пороги различных учреждений, а в это время халтурщики оккупируют мою дачу, стучат, шумят, все захламляют. То есть надо будет забыть напрочь об отдыхе, распрощаться с мечтами о сентябре.
А я уже давно больше других месяцев люблю сентябрь. Этот месяц в наших краях обычно теплый, не дождливый. И тихий. Дачи пустеют, разъезжаются дети, остаются одни пенсионеры. Вроде меня и Насти. И наступают тишина и покой.
И вот сейчас это спокойное течение жизни может взорваться и полететь вверх тормашками. Было от чего разволноваться.
Правда, в этом году полностью насладиться сентябрем не удастся — у нас теперь Андрюша, его надо провожать в школу и встречать после нее. Но все-таки можно через день наезжать на дачу. А если здесь начнется реконструкция, перепланировка, то никакого желания приехать сюда у меня не будет.
Несколько дней я не находил себе места, все валилось из рук. А чего, спрашивается, он распоряжается здесь, словно хозяин? Ведь хозяин по-прежнему я… И никакого завещания я не писал. Но Андрюша этого не знает… Значит, надо ему всю правду-матку и выложить… Нет, духу не хватает решиться…
Не забывая о том, что он наследный принц, Андрюша вел себя иногда, как обыкновенный мальчишка. На чердаке я нашел старый, еще Сережин, велосипед, смазал его, сменил камеру. И вскоре Андрюша гонял вместе с Анютой по окрестностям.
Андрюша милостиво, как и подобает наследному принцу, принимал знаки почтения, которые оказывала ему Анюта. Он позволял девочке, чтобы она всюду сопровождала его, а ей это и надо было.
— Погоди,— говорила Анютка,— я только переоденусь.
Переодевалась Анюта по сто раз на дню. И откуда она брала такую уйму нарядов?
— Что с Анютой? — недоумевал я, поражаясь, что вот минуту назад она была в одном платье, а сейчас уже в другом.
— Разуй глаза! — сказала Настя, и я, любитель изящной словесности, досадливо поморщился.— Анютка втюрилась в Андрюшу.
Для меня оставалось загадкой, каким образом Настя, при ее глухоте, нахваталась жаргонных словечек.
— А он? — спросил я.— Он тоже втю… симпатизирует ей?
— В том-то дело, что нет,— вздохнула Настя.— Андрюша позволяет Анюте восхищаться им, словно он король или…
Настя запнулась, подыскивая слово. Я пришел ей на помощь:
— …или наследный принц?
— Точно, наследный принц,— подтвердила Настя.— А она, бедняжка, счастлива по уши и совершенно не замечает, что ею помыкают.
Наверное, в эту минуту в моей голове родился коварный план. Но осуществил я его лишь на третий день, когда Андрюша предложил:
— Я смотрю, дед, у тебя старые деревья. И сплошные антоновки… А антоновка, я проконсультировался, плохо лежит… Всего до нового года. Есть прекрасные, лежкие сорта — уэлси, джонатан… Надо их привить к антоновкам, и этой же осенью…
В принципе я был не против прививок. Но тон, каким он со мной разговаривал, вывел меня из себя.
— Ты меня извини, Андрюша,— пробормотал я, отводя глаза от внука, — но про завещание я тебе сказал неправду. Вернее, не всю правду.