В мастерской было хорошо и тепло, и Клэр радовалась при мысли о Выставке декоративного искусства, открывавшейся весной. Она нарисовала для себя изумрудно-зеленое шифоновое платье, очень короткое и с бисерной бахромой, похожее на абажур. Что же касается черной молескиновой сумочки, Клэр старалась не обращать внимания на ее появления, особенно после того, как обматерила ее, не вынимая мундштук изо рта.
В июньский четверг 1925 года, когда воды Сены клевал теплый дождик, она вошла на одну из барж Поля Пуаре, расписанных и оборудованных Дюфи. Та была голубой и называлась «Любовь». Она встретила там декоратора — красавчика моложе нее, хорошо сложенного брюнета со слегка щелкунчиковым профилем, который сначала показался ей скучноватым. Но когда, якобы покоренный, он принес ей розы и потрепал пекинесов, Клэр почувствовала больше симпатии и нашла в нем привлекательные черты, поскольку давно уже была одинока и всегда очень тщеславна. Поэтому он сумел ее взволновать, проникновенно на нее взглянув, а затем поцеловав над ухом и вдохнув ее аромат.
Очень скоро Клэр лучше узнала Рафаэля, который, всегда опаздывая, — что вызывало у нее отвращение, — сердился на малейшую критику. Психически неустойчивый и терзаемый ипохондрией, без конца напоминавшей о наследственной болезни, он заранее считал себя обреченным и, ребячливо непостоянный, жадно пытался завладеть всем вокруг, поймать собственную ясность ума. Он бывал дружелюбным, почти душевным и даже нежным, а затем вдруг злобно субъективным, несправедливым, нелогичным. Страдая жуткими депрессиями, он рассказывал о детстве под тиранией грозного отца и о предках — безумных маньяках, вызывавших у него страх психического расстройства.
— И все это с обеих сторон! И с обеих сторон — опухоли в мозгу!.. От отца к сыну!.. Ах, как я боюсь этого страшного наследства…
Вместо того чтобы помогать ему в жизни, мощный напор завышенной самооценки, противостоявшей комплексу неполноценности, вынуждал преодолевать самого себя, при том что сам он так и не смог состояться. Рафаэль коллекционировал знаменитостей, имена, марки, хотел блистать, нравиться, но при этом ужасался той пустоте, что гудела за хрупким фасадом, который он для себя воздвиг. Рафаэль сыпал остротами, украденными у шансонье, заголовками, подсмотренными в «Who's Who», и в этом человеке поразительно сочетался конформистский запас готовых идей с некой самобытностью. Неистово цепляясь за самую внешнюю поверхность вещей, он холил и лелеял, чаще всего за счет других, элегантность, слишком уж подчиненную современной моде и потому неподлинную. Поэтому он нередко появлялся в двухцветных оксфордах и слегка наклоненной панаме или федоре на покрытых лаком волосах. Несмотря на весь шик и немного расхлябанную походку, в нем было что-то взаимозаменяемое, как у тех, кого можно с равным успехом нарядить священником, хирургом, клоуном или генералом, и особенно у тех, кого можно вообразить у стойки портье какого-нибудь гранд-отеля.
Можно было предположить в нем мерзкую душонку, и людей нередко смущало, каким угодливым и даже подхалимствующим он выглядел, обращаясь к богачам. Если что-то или кто-то не служили ему для определенной цели, он впадал в уныние и становился агрессивным. Рафаэль с удовольствием изводил тех, кого, по собственным словам, любил. Клэр не годилась для этой игры, и в результате возникало напряжение, а также, невзирая на грубую лесть, в воздухе витала какая-то отрава. Речь шла не о сексе, а о деньгах, причем всегда в одностороннем порядке: Клэр играла роль банкира при мужчине, который без конца жаловался на жизнь. Оставаясь наедине с Тай-фуном и Па-чу-ли, она цинично высказывалась об этом взбалмошном и зловредном альфонсе. Но порою их странная связь казалась ей, напротив, прекрасной и она повторяла про себя стихи анонима эпохи барокко:
На большее рассчитывать не вправе,
За тенью дымки следовала страсть…
Она чувствовала, как разрывается между презрительным гневом, жалостью и своего рода материнским чувством, которое прежде испытывала только к животным, но ее также привлекала романтика пограничного положения. Быть может, в этом было что-то еще, помимо несбыточной мечты — пророчество сивиллы, путь к тому, кто уже находился у врат небытия. Сама исполненная жизнерадостности, в глубине души Клэр усматривала в ипохондрии Рафаэля словно бы обещание, предвестие гибели, которое должно было сбыться и отказывало ему в праве на выживание.
Когда, рухнув в глубокое кресло, он пережевывал одни и те же жалобы или строил дурацкие и противоречивые планы, она слушала его нетерпеливо, очарованная при этом черными как смоль глазами, в которых радужка сливалась со зрачком. Он не любил пантагрюэлевский юмор Клэр, но, боясь ее потерять, просил прощения за словесные грубости. «Зачем держать при себе такого друга? — спрашивала она себя все чаще. — Зачем разрушать свою гармонию дисгармонией другого?»
Сидя под фотографией Жозефины Бейкер, она прочитала истеричное и злое письмо, которое он однажды ей прислал. Она не стала снимать телефонную трубку, после чего ответила на его послание взвешенно и даже изящно, не впадая при этом в нелепость возвышенного стиля. Когда он позвонил, она осталась непреклонной и сумела отказаться от встречи, услышав, как он заплакал. С грустью повесив трубку, она почувствовала облегчение и спокойствие, будто наутро после ночной лихорадки. Клэр приласкала пекинесов, а затем снова взялась за работу перед мольбертом, накладывая маленькими мазками прозрачные и яркие краски. Мастерскую наполнял вкусный запах масла и скипидара.
Мари Ванделье боялась, смутно догадываясь, что скажет врач о ее частых кровотечениях. Она посоветовалась с травником, и тот порекомендовал экзотическое лекарство, цена которого заставила Мари вздрогнуть.
— Всего-навсего климакс, — сказал Альфред Ванделье, когда жена заговорила об этом за ужином.
— Да мне не так уж и больно…
— Ну вот видишь, — произнес он, после чего жадно выпил полный стакан.
Молчаливая Женевьева прожорливо ела, склонившись над тарелкой. В тот же день она собрала весьма скудные карманные деньги (большую часть которых нередко доводилось возвращать матери), чтобы купить издавна вожделенную брошюру — «Как стать чревовещателем».
— Говорят, лекарства аббата Шопитра творят чудеса, — заявила Мари.
С давних пор они больше не платили за страховку, а любая болезнь представляла собой недоступную роскошь, так что оставалось надеяться лишь на дешевых целителей — псевдофилантропов, фотографии которых украшали страницу газетных объявлений. Поэтому Ванделье и его жена настойчиво отгоняли от себя все, что могло повлечь расходы, к которым они были не готовы. Оставалась проблема с зубами, а теперь появилась еще и проблема в половой сфере, которую приходилось игнорировать, точь-в-точь как игнорировался и сколиоз Женевьевы. По тому же принципу они ничего не чинили, и всякий испорченный предмет так и пребывал в этом состоянии. Вот почему в квартире были стулья с недостающими прутьями, разрозненные чашки, множество разных обломков и почти не было белья. Едва ли можно понять, как Альфреду Ванделье удавалось заниматься своим ремеслом, требующим опрятности и точности, хотя, впрочем, клиенты один за другим покидали его заведение, а кредиторы, со своей стороны, уже поднимали шум. Ванделье принял на комиссию партию электрических кофеварок, которые почти не продавались и аляповато заполняли витрину, однако он сумел прикарманить семь или восемь штук и сбыл их самостоятельно. Он оказался уже на грани ликвидации, как вдруг настала Черная пятница, которая, впрочем, не спасла его от разорения.
Черная пятница не особо повлияла и на дела Клэр Пон: коллекционеры оставались ей верны, а ее статьи по-прежнему охотно читались. Она бойко работала одной рукой, а другой швыряла, стараясь не попасть в абажуры, липкие комки слюны, которые без конца приносили Тай-фун и Па-чу-ли. Небольшая обида, что Клэр затаила на Рафаэля, исчезла, когда она узнала, что он действительно болен и уже давно страдает от опухоли в мозгу. «Величиной со сливу», — утверждал он, и это многое объясняло, в том числе непроизвольные гримасы, иногда появлявшиеся у него на лице. Она отнесла ему гостинцы на квартиру в 15‑м округе — две комнаты, хаотично загроможденные пыльным хламом и продавленными стульями, где единственным красивым предметом оказался подарок Клэр. Рафаэль бродил внутри или сидел, рухнув в кресло, где Клэр его и застала: в толстых носках, сгорбившимся под домашним халатом в пятнах чая. Смерть, уже касавшаяся его костлявым перстом, была не сокрушительным апофеозом, a hueca у incolora — пустой и бесцветной, как говорят испанцы. Друзья, сменявшие друг друга возле умирающего, просили молодую женщину поухаживать за ним, но она отказалась, не обладая характером доброй сестры милосердия. Она узнала о смерти Рафаэля с грустью, но без огорчения. Сходила к нему на могилу — «из любопытства», как она считала, но все же оставила там красную розу.
Помимо имения в Солони, о котором он заботился, рассчитывая провести там старость, другие жилые дома Жоашена Супе его разочаровывали. Они мало-помалу разрушались и больше не приносили ожидаемых доходов. Ремонтируя исключительно то, что этого стоило, Супе позволял свинарнику в 19‑м округе разваливаться и говорил себе, что дом на улице Сен-Пер не может так скоро утратить топографическую и историческую ценность, а потому следовало направить все усилия, пускай и с осторожностью, на «Селену». Если мадмуазель Клэр Пон платила за аренду регулярно, то Альфред Ванделье всегда задерживался, а подвал уже слишком долго пустовал. В любом случае плату за мастерскую нужно было существенно поднять, Ванделье, если удастся, выгнать, а подвалу придать заманчивый вид. Жоашен Супе отремонтировал сантехнику, а также немного починил кровлю. Нужно было обязательно выяснить на месте, — особенно у Ванделье, — в каком состоянии находятся паркетные полы. «Хоть я и старик, — думал Супе, — но житейской сметкой не обделен». Цыпочка тоже была по-своему ею не обделена, разве что плохо готовила, но, так или иначе, Жоашен Супе не был падок до столовых радостей. Он скверно жил в юные годы, питаясь чечевичной похлебкой и извлекая из зубов кости копченой селедки. Порою он думал об этом, и мрачные воспоминания выгодно оттеняли конечный успех, но никогда не рассказывал-особенно Цыпочке, которая могла этим воспользоваться.