Мы подарили ему сувенирную саблю с насечкой: «Сгоряча — не бей сплеча, // Ну а лучше ее все же // Не вытаскивай из ножен». Ерунда, конечно, эта сабля на фоне настоящего холодного оружия с Кавказа, сваленного у его ног. Но как говорится, чем богаты…
А вообще Ю. Лужков многим В. Ресину обязан. Мэр как строитель клал только печки на дачах у соседей да умел тесать бревна. Настоящих же строек городских масштабов в глаза не видел — Ресин его тут здорово выручал все годы, что они были вместе. Он же ввел мэра в элитный масонский клуб миллионеров «Ротари», что Ю. Лужков категорически сначала отрицал, познакомил с Е. Батуриной.
Может, по мнению В. Ресина, начальник не вполне оценил его заслуг и отмена прежних решений прежнего мэра, кадровые судорожные перестановки — просто маленькая месть.
Или сам главный московский строитель увидел в действиях тандема Лужков — Батурина угрозу архитектуре и застройке Москвы, ему эта кампанейщина и откровенное территориальное хамство надоели, но до поры до времени приходилось терпеть. А кто из вас двужильный?
Или, что всего вероятнее, линию поведения В. Ресину на короткий промежуток времени руководства столицей подсказали «оттуда». Дескать, делай, как велено, и останешься при власти, при должности и при замке в Шотландии. И ведь остался!
Под кепкой Ю. Лужкова — серые глаза с небольшим разрезом, подтверждающим примесь азиатской крови, — его мать была родом из глухого башкирского села, она-то и наградила сына отличными от обычных русских чертами лица — скулами, овалом, глазами. Возможно, именно поэтому он питает особую привязанность к бывшему президенту Башкортостана Рахимову.
Когда в 1992 году вторая жена, Е. Батурина, родила Ю. Лужкову дочь, вся Москва знала, что он по вечерам уезжает с работы раньше, чем прежде, — торопится купать свою, как он говорил, Гюльчатай.
— А ты знаешь, у меня дочь родилась, на меня похожа, точная копия, — сказал он мне поздно вечером в день рождения дочери.
— Да это сейчас еще и рассмотреть-то невозможно, на кого она похожа…
— Нет, точно говорю. Лена ее называет Гуль… Гюль…
— Гюльчатай, — догадался я.
— Вот-вот, Гюльчатай.
— А вы знаете, что она у вас родилась уже в третий раз?
— Знаю, еще месяца три назад в Моссовете трепали: выкидыш, дескать. Я уж жене ничего не сказал. Думаю, в таком положении это для нее слишком серьезно, действительно выкинет. Ну а народ-то каков?
— Народ нормальный. Чем выше пост у человека, тем больше про него ходит сплетен, это естественно, и воспринимать вам надо все как должное. Такова наша жизнь, а ваша планида.
— Надо было фотографию беременной супруги везде опубликовать.
— Конечно. Вон журналистка Альбац всю Москву завесила своими фото в таком положении. Не знаю только зачем… А познакомились вы с будущей женой…
— …в период организации системы кооперативов и становления самого движения. Три сотрудницы моего скромного аппарата проделывали колоссальную работу, они не знали усталости и никогда не ныли, хотя я с ними был довольно строг — больше, признаюсь теперь, для того, чтобы не забывали, кто у них начальник, чем в целях воспитания и понукания к труду — их подгонять не требовалось.
Это они помогли мне так раскрутить систему, что ее потребовалось срочно останавливать, иначе коммунизму пришел бы конец гораздо раньше.
Мы часто засиживались допоздна, устраивали чаепития и чувствовали себя единым организмом, функционирующим надежно и устойчиво. Даже среди малочисленных коллективов не часто встречается такое искреннее стремление всех к единой цели, такое взаимопонимание и взаимная выручка, которые сложились у нас. Личное мое отношение ко всем трем сотрудницам было ровным и, по существу, одинаковым — я ведь не первый год работал руководителем и давно научился держать дистанцию с подчиненными, впрочем они это хорошо понимали. Знали и о том, что к тому времени я был уже вдов, воспитывал сына.
— Но у вас их двое…
— Старший уже был женат и не нуждался в такой постоянной заботе и опеке, как младший, которому едва исполнилось тогда тринадцать лет.
— Когда же вам его было воспитывать, если вы работали за полночь?
— А иногда и ночью, добавил бы я. Мне помогала моя мама, она заботилась о нем в мое отсутствие, как, впрочем, и обо мне, когда я появлялся дома. Сын же частенько поджидал меня на улице в довольно поздние часы, не водил компаний, чему я откровенно был рад.
— А как, интересно, развивался ваш с сотрудницей роман? И почему из троих, возможно неожиданно для самого себя, вы выбрали именно ее?
— Помните песню «Любовь нечаянно нагрянет…»? В моем тогдашнем возрасте трудно было предположить, что она нагрянет, хотя и существует классическое «любви все возрасты покорны»… Покорны — согласен, но чтобы нечаянно в возрасте за пятьдесят — вряд ли. Совместная работа и общий интерес связывают иногда людей гораздо прочнее других уз, и в этом процессе они начинают вдруг находить в коллеге такие черты, которые не встречались им прежде, и отмечать про себя: э, брат, да это похоже на то, что мне надо.
Я никогда не считал себя Аленом Делоном в смысле внешних физических данных и сейчас не считаю, а потому никогда активно не волочился, как говаривали когда-то, за женщинами.
— Женщины ведь любят ушами, а когда вы заговорите — только слушать согласись. Ваши познания обширны, а логика мышления и умение убеждать поражают. Я уже не говорю об умении добиваться поставленной цели. Вы ставили перед собой цель завоевать женщину, которая вам через несколько лет совместной работы наконец-то понравилась?
— Нет, не ставил. Все произошло совершенно естественно для нас обоих, и наша совместная жизнь после брака стала продолжением совместной работы. Мы просто полюбили друг друга — и поженились. Могу утверждать это с чистой совестью.
— Ну сейчас мы договоримся до того, что все городские проблемы и государственные дела вы обсуждаете с женой и принимаете решения с учетом ее мнения. Как когда-то Горбачев на подобный вопрос ответил: мы с Раисой Максимовной советуемся. Хотя невооруженным глазом было видно, что пахло там отнюдь не одними советами, а едва ли не прямым вмешательством августейшей супруги в дела государственные.
— Не говорите мне про чету бывших генеральных секретарей и бывших президентов! И тем более не сравнивайте, мне это не нравится. Я считаю Горбачева прямым виновником развала экономики, ее нынешнего состояния. Это по его вине — досоветовался — распался Союз и стремительно рассыпалось единое экономическое пространство. Нет, супруга не влияет на принятие мною решений, — уверенно подчеркнул Ю. Лужков.
Признаться, я несколько лукавил, когда говорил новоиспеченному отцу, что впервые слышу от него о рождении дочери. В тот вечер мы вернулись из поездки в область большим кагалом, я написал заметку в номер и повез показывать.
По пути в приемную встретил несколько веселых мужичков-аппаратчиков — ничего не мог понять. И только в приемной все прояснилось: три часа назад жена мэра родила ему дочь. Теперь уже точно. На радостях он выкатил ящик коньяку. Где праздновали, я не понял, но телохранитель пришел тоже ничего себе и сказал, что вес малышки 3,5 килограмма, назвали в честь матери Леной, а сам уехал с В. Ресиным в роддом и, конечно, теперь не вернется — такое событие!
Я поотирался в приемной, потом телохранитель мне моргнул, и мы пошли в его каморку. Посидели, отметили это радостное для шефа событие, а в десятом часу помощник из приемной сообщил по рации: приехал, дескать, сам, собственной персоной.
Я спустился этажом ниже в надежде показать все-таки свое сочинение.
— Вячеслав! — спросил он по громкоговорящей связи помощника, — кто у меня в приемной?
— Воронин и журналист, — ответил Вячеслав Иванович и пошел в кабинет, видно пригласили.
Вышел и сказал:
— Велел Воронину войти, а журналисту передать привет. Я не понял, что это означает…
— Это означает, что он меня послал, — перевел я.
— Может быть…
Тем не менее я не уходил — все бывает в этом мире, а в высших кабинетах — и подавно. Без каких-то минут одиннадцать ночи Ю. Лужков вывалился из кабинета — плащ нараспашку, сам какой-то вроде растерянный или даже обалдевший. И, несмотря на это, заметку прочитал и одобрил.
Кстати, первым, кто поздравил его сперва с рождением дочери, а потом уже с должностью мэра был, Э. Шеварднадзе, вторым — Г. Явлинский.
Глаза у него всепонимающие, много повидавшие. Иногда бывают усталыми, печальными, растроганными. Они становятся узкими и злыми, когда он возмущается, тогда говорит резко и отрывисто. Нечасто, но я его видел и таким.
Был, например, свидетелем его разговора по телефону с председателем тогдашнего Краснопресненского райсовета А. Красновым, на которого к Лужкову пришли жаловаться сразу несколько человек — делегация от района. Суть жалобы: председатель завел в районе какое-то специализированное летучее подразделение, придумал систему связи и наладил стукачество — народ, едва сбросивший, как ему тогда казалось, узы тоталитаризма, воспринял это как новое свидетельство посягательства на едва-едва становящуюся на ноги демократию.
Во время беседы в кабинете раздался звонок — звонил Краснов. Когда Ю. Лужков спросил, как ему удалось узнать, что идет прием, тот похвалился налаженной системой своей разведки, которая и доложила. И предложил — ни больше ни меньше — присоединиться к ней.
— Редкостная сволочь все-таки этот председатель, — подытожил разговор Юрий Михайлович. — Создал собственную службу безопасности, платит из районного бюджета, держит всех в страхе. Представьте, что такое в наше время небольшое, мобильное, тренированное и вооруженное подразделение. Да оно может нагнать страху не только на один район, а на весь огромный город, — зло, со сведенными губами закончил премьер.
Видел и растроганным на вечере презентации книги «Мы дети твои, Москва» в кинотеатре «Россия». Все действо организовывал и возглавлял И. Кобзон, который, подружившись с мэром, использовал эту дружбу на полную катушку через механизмы протекционизма, наибольшего благоприятствования своему, своих присных и своих друзей бизнесу.