– Завтрак! – сказала Ариэль, протянув мне коричневый бумажный пакет и кофе. У нее были вьющиеся рыжие волосы и дизайнерский медицинский костюм зеленого цвета, с синей полосой по бокам.
Байо схватил пакет и изучил его содержимое. Неудовлетворенный выбором, он поднял голову.
– Как там ваша стая? – спросил он, имея в виду нашу группу интернов. Так их называли в этой больнице.
– Они вроде ничего. На самом деле отличные.
– Лучше бы вам поладить. Пока что ты с ними особо не видишься, но потом это изменится. Следующие три года вы будете вместе по восемьдесят часов каждую неделю.
– Прямо не верится.
– Личные конфликты, – предупредил Байо со злорадной улыбкой, – могут сильно усложнить тебе жизнь.
Большая часть первого года ординатуры состоит из череды 30-часовых дежурств. Все это время врач должен находиться на ногах и принимать решения, от которых зависят жизни.
Я еще не понимал все тонкости межличностных отношений в совместной работе с тремя другими интернами, когда ставки настолько высоки. На деле оказалось, что эта дружба, закаленная в боях, формируется небольшими рывками и полностью основана на взаимном доверии. Если мои коллеги не смогут на меня полагаться, если они не будут уверены, что я позабочусь об их пациентах так же хорошо, как это сделали бы они, то о слаженной работе не может быть и речи. Никакая доброта, юмор или эмпатия не смогут этого преодолеть. Без полного взаимного доверия ничего не получится.
В течение следующего часа я осматривал своих пациентов и готовился к обходу. В семь утра пришли новые медсестры.
– Дай им заняться своими делами, – сказал Байо. – Пойдем поговорим.
Я отошел с ним в угол.
– Скоро придет лечащий врач, – предупредил он, имея в виду сертифицированного кардиолога, который руководил всеми нами. – Очень крутой тип. Кардиолог от бога. Гениальный, но очень жесткий. Не любит, когда его время тратят попусту. Докладывай кратко, по делу. Сообщи все, что ему нужно знать про пациента, и переходи к следующему. Усек?
Не только американские врачи – медики разных стран после ночного дежурства находятся едва ли в лучшем состоянии, чем пациенты в больнице. Часто это приводит к автокатастрофам, когда врачи возвращаются домой за рулем.
Тридцать минут спустя начался обход. Одиннадцать человек в белых халатах окружили доктора Крутого: четыре интерна, четыре ординатора, студент-медик, фармаколог и еще один будущий врач-кардиолог по имени Диего, родом из Аргентины. Диего окончил ординатуру при Колумбийском университете и попал на престижную трехлетнюю программу специализации по кардиологии, где учился быть таким, как доктор Крутой, подобно тому как я учился быть Байо. Он постоянно щурился и напоминал мне Акселя, когда я впервые того повстречал, – уставший, немногословный и совершенно не впечатленный мной.
Мы стояли молча, ожидая, когда заговорит Крутой. Я был на ногах двадцать шесть часов кряду, и у меня уже начиналось бредовое состояние. После двенадцати часов я был уставшим. После шестнадцати у меня открылось второе дыхание. Когда же минули сутки, начали отказывать основные функции, и теперь мне казалось, что через три часа меня самого нужно будет класть в больницу. Этот тридцатичасовой марафон на выносливость вызывал у меня недоумение. Как я мог отвечать за своих пациентов, будучи в худшем состоянии, чем они?
Головы медленно повернулись в моем направлении, и Крутой сказал:
– Ну?
Байо подтолкнул меня локтем и прошептал:
– Чувак, давай.
Говорят, что если сидишь за покерным столом и не видишь простофили, то это ты. Я боялся, что оказался в схожей ситуации. Схватил свои записи и поднес их к лицу. Я увидел слово «Гладстон» рядом с «анизокория»[35], а на полях было нацарапано «одиночное синхронное плавание – олимпийский спорт?», хотя я и не помнил, чтобы это писал.
– Карл Гладстон, пятьдесят пять лет, серьезных проблем со здоровьем не наблюдалось. Вчера заболела грудь, и он потерял сознание на работе, – начал я, читая свои записи. – Скорая доставила его в приемный покой.
Все слушали меня, за исключением Байо, который шептал что-то на ухо медсестре. Когда я закончил, мы зашли в палату и вместе осмотрели моего пациента. Я продолжал говорить еще несколько минут, в то время как Диего разглядывал плитку на полу, слегка покачивая головой. Меня прервал Крутой:
– Хорошо. Следующий пациент. Со зрачками странная история. Сделайте томографию.
С сонными глазами, заикаясь, я докладывал про каждого пациента по мере того, как мы продвигались по отделению. По большей части я говорил правильно, но в чем-то ошибался. К счастью, моя отдохнувшая группа поправляла меня, если я неточно истолковывал ЭКГ или ошибочно называл какой-то лабораторный показатель. Когда мы подошли к палате Бенни, Крутой тихо сказал: «Следующий», и мы прошли мимо. К счастью, после обхода меня отпустили, и я предложил Байо вместе пойти к метро.
– Не, я тут еще задержусь немного, – он взял пачку ЭКГ и зевнул. – Кстати, отлично поработал этой ночью.
Нетвердой походкой я направился к лифту и вышел из больницы под теплое летнее солнце. Было уже за полдень, и я не спал больше тридцати часов – мой новый личный рекорд. Перейдя через дорогу, я увидел огромный красный баннер, натянутый рядом со входом в больницу:
«Здесь происходят удивительные вещи».
Я улыбнулся. Как еще можно было описать все, что я видел и делал? Удивительные вещи – лучшего эпитета и не придумать. Несколько минут спустя я плюхнулся на пустое сиденье в вагоне метро и погрузился в сон.
Глава 7
Следующим утром, перед рассветом, я снова был в отделении. Каждый раз, когда я проходил мимо Бенни, шныряя из палаты в палату, чтобы осмотреть новых пациентов, он махал мне рукой со своего велотренажера. В кровати, недавно освобожденной Гладстоном, лежала женщина. Профессора перевели на другой этаж, вскоре после чего в поисках ответов прибыла его жена Саша. Я как мог, в общих словах, описал ей ситуацию, но в итоге направил за подробными объяснениями к начальству. Выходя из отделения, она жестом подозвала меня, чтобы выразить благодарность.
– Он справится, – сказал я, надеясь, что мой оптимизм в данной ситуации был уместным, а также, что более важно, соответствовал реальному положению дел. То, что его перевели от нас, было хорошим знаком, но я не мог ничего говорить про его прогноз. Саша, чьи волосы были настолько белыми, что казались окрашенными, во время разговора постоянно покусывала губу.
– Буду молиться, чтобы вы оказались правы.
Я взял ее правую руку и слегка сжал:
– Нам всем нужно сохранять позитивный настрой. Вы с ним вообще успели поговорить?
– Не успела. Он человек привычки. Каждый день начинает одинаково, – поправив сумку на плече, она улыбнулась мысли о привычном режиме дня своего мужа. – Варит кофе. Запрыгивает в душ. Идет на работу. Я не понимаю, почему в тот день все пошло не так.
– Мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти ответ, – ее губы искривились, пока я это говорил. – Расскажите мне еще что-нибудь про него.
Несколько минут спустя меня вызвал Байо, стоявший возле рентгеновского снимка груди[36]:
– Каждый день мы будем тратить как минимум пять минут на обучение. Тема сегодняшнего занятия – рентген.
Я заулыбался:
– Очень мило с твоей стороны.
– Я делаю это не из доброты. Я делаю это, чтобы ты не был ужасным врачом, – он похлопал меня по спине и улыбнулся. – Ладно, как ты анализируешь рентгеновский снимок?
– Систематически, – сказал я, вспомнив, что именно таким должен быть подход ко всему.
– Правильно. Без системы мы упускаем из виду важные вещи. Так какая же у тебя система?
– У меня на самом деле… Я знаю, что должна быть, но у меня ее нет. Я просто смотрю на снимок. Например, вот, – я показал на белое пятнышко в левом легком. – Пневмония.
– Нет! – он покачал головой. – Ты должен стараться получше. Но ты хотя бы честен. Попробуй еще раз.
Если Байо был «Чарльзом в ответе»[37], то я был его туповатым дружком из сериала – Бадди Лембеком. Может быть, на снимке действительно была никакая не пневмония, но что-то явно похоже на нее?
– Ладно, левое легкое демонстрирует признаки пневмонии, а правое…
– Стой.
– Что?
– Когда ты видишь красивую девушку на улице, – спросил он, – смотришь ли ты первым делом на ее грудь?
Я боялся, что это может быть вопросом с подвохом.
– Правильный ответ – нет, доктор Маккарти. Начинать нужно с того, что по краям. Есть ли у нее татуировка на лодыжке? Или обручальное кольцо? Потом уже можно постепенно переходить к центру.
Я кивнул:
– Хорошо.
– Если ты сразу же возьмешься за легкое, то упустишь вот это с краю.
Он показал на микротрещину в левой ключице. Байо был прав: я бы точно этого не заметил.
– Давайте начнем, – рявкнул доктор Крутой с другого конца коридора. – Живее-живее. Хватит трепаться.
В медицине и так очень много различных сокращений и аббревиатур. А в отдельных больницах могут использоваться и свои локальные, что чрезвычайно запутывает новичков.
Обход начался ровно в половине восьмого и проходил с головокружительной скоростью. Старшие члены нашей группы переговаривались между собой на языке медицинских аббревиатур, которым я пока еще не владел в полной мере. От меня требовалось рассказать обо всем, что случилось ночью с горсткой наших пациентов, а также сделать короткий доклад по одному вопросу, заданному мной днем ранее. Я тогда поинтересовался, как давно здесь, в медицинском центре Колумбийского университета, проводят пересадки сердца. Как оказалось, если во время обхода кто-то задает вопрос, на который с ходу не находится ответа, то его просят сделать на следующий день небольшой доклад на эту тему.