Ташка любила бывать у них или с ними. Она не навязывалась, но может быть самую малость.
Ещё Кораблёвым повезло с соседями. Они жили в одном из так называемых «молодёжных домов». С тех пор как большинством бытовых вопросов занялись города-интеллекты, никого давно не удивляло, что если человек обожающий начинать утро с индийского чая приезжал в деревню, то как раз накануне в единственный на деревню магазин приходила небольшая партия индийского чая, которого там, может быть, с роду не было. Тем более нет ничего удивительного в том, что в соседях у молодожёнов оказались подходящие им по возрасту люди: несколько семейных пар и пара десятков холостяков обоего пола влюблённых единственно в свою работу.
На одном этаже с Кораблёвыми жила молодая семья Метёлкиных. Он-метёлкин и она-метёлкина, оба тоненькие как спичка. Катя таких четверых могла бы поднять ещё когда училась в школе. Тихие, вежливые. Но стоит в разговоре с ними поднять морскую тему и тогда держись! Оба по профессии биологи специализирующиеся на изучении обитателей океана. Даже непонятно в кого они влюблены: друг в друга или в трёхметровую слепую акулу из Мариинской впадины. Своего сына они назвали Леви, в память Пауля Леви, главы коммунистической партии в Германии в 1919-ом году. Однако между стен многоэтажного колоса жилого дома ходила легенда, будто Леви назван не в честь Пауля Леви, а в честь Левиафана, мифического морского чудовища. Метёлкины очень увлечённые и немного странные люди. Может быть и хорошо, что воспитанием бедняги Леви больше занимается государство чем его родители считающие нормальным назвать детей именами древних чудовищ, тем более мифических.
На одном этаже размещается десять жилых ячеек. По пять с каждой стороны центральной оси многоэтажного дома. Поэтому недостатка в соседях Кораблёвы не испытывали. Каждый этаж, в обязательном порядке, снабжался просторной застеклённой верандой где было приятно чаёвничать, особенно вечерами, разглядывая полыхающий огнями город. Такие веранды, вместе со всем полагающимся: столами, скамейками, креслами, и пустыми цветочными горшками ожидающими когда кто-то из жильцов посадит в них что-нибудь по своему вкусу, в обязательном порядке строились в новых домах как мощный фактор объединяющий жильцов и укрепляющий горизонтальные связи в обществе. Психологи многое могли рассказать по данному поводу. Но самое главное, что это работало.
Помимо увлечённой тайнами океанских глубин семьи Метёлкиных соседями Егора и Кати были Серебряных Анфиса, семья Растоповых, Коля Нагорный и человек с необычным именем-фамилией: Никодим Нискольких.
Анфиса работала в службе статистики под руководством города-интеллекта Новосибирска. Каким-то непостижимым образом она всегда знала о всех интересных событиях происходящих в общественной жизни города. Была готова по первой просьбе подсказать куда сегодня вечером стоит пойти и что там можно увидеть. Хотя сама она не часто выходила куда-то, предпочитая спокойные вечера наедине с книгами и долгие ночные бдения на застеклённой веранде, с выключенным светом, разглядывая сверкающий блеск городских огней. Ташка была уверена, что Анфиса пишет лиричные стихи с мелодичной рифмой через строку с стиле русских поэтов-символистов серебряного века. А кто не пишет стихи в наше время?
Компанию Анфисе в её ночных бдениях составлял Колька Нагорный. Программист-кодоплёт, неподвижный словно Будда, он постоянно сидел в очках-мониторах погрузившись в состояние Сатори, как любили говорить программисты на востоке.
Познакомившись с Ташкой немедленно вызвал её на состязание программистов, виртуальную игру-поединок где побеждает тот кто за ограниченное время напишет более эффективный код, причём само понятие эффективности трактуется достаточно широко. Будучи наголову разбит Нагорный расстроился и пару дней ходил как в воду опущенный. Потом Катя рассказала ему, что Ташка избыточно модифицированная и разве это незаметно при первом взгляде на неё? С тех пор Колька любил, будто случайно, упоминать как однажды продержался против доминанты четырнадцать целых шестнадцать сотых секунд, чем весьма гордился.
Никодим Нискольких учился на врача и работал врачом, точнее помощником, в районной поликлинике. У него было ужасно много родственников и не проходило и недели, чтобы кто-то из них не приходил к Никодиму в гости дабы вытащить «этого затворника на белый свет» как они выражались. У Ташки в глазах рябило от этих «четвеюродных братьев по бабушкиной линии». Встречая во время верандного чаепития незнакомого человека она по умолчанию предполагала его далёкое-далёкое родство с товарищем Нискольких. Правое ухо Никодима украшала бирюзовая серёжка — экстренный передатчик, который он всегда имел при себе на случай если его срочно вызовут в больницу. Такой же, только скрытый в костях черепа, был у Кати как у будущего бойца Красной армии.
Растоповы являлись ярыми сторонниками биологического совершенствования человека. Они были не из тех, кто идёт по лёгкому пути создания и улучшения внешних устройств. Он-растопов работал генограммистом, а вернее пока ещё проходил стажировку в новосибирском СовГенСтрое. Ташка была на празднике устроенном в честь окончания учёбы и начала стажировки мужской половины семьи Растоповых. Более всего ей запомнился самоходящий и самораспадающийся на кусочки торт выращенный за несколько дней методам генной инженерии. Наверное только генограммисты могли находить подобных существ забавными. Странные они люди. Попробовав кусочек живого торта в чьих далёких предках числились пальмы, ползучая лиана и кто-то из хищных растений вроде мухоловки, Ташка нашла его структуру слишком желеобразной, а вкус немного кисловатым. Впрочем Ташку нельзя считать экспертом в области вкуса.
Она-растопова тоже работала генограммистом, но специализировалась не на людях, а на модификации морских животных. Последнее время высший совет обратил внимание на подводные глубины почти не используемые человечеством за исключением нескольких добывающих шахт и экспериментального подводного города построенного имперцами близ Нагои. Она-растопова носила живые серёжки, которые раз в неделю требовалось кормить, а взамен они всего лишь умели менять цвет. Причём цвет изменялся в случайном порядке, а не в согласии с настроением носителя. Первое время Ташка азартно спорила с ней-растоповой проповедующей что-то весьма близкое к полному отказу от небиологических технологий. Во время споров она-растопова крайне возмущалась тем фактом, что Ташка, будучи продуктом сложнейшего генетического программирования, отказывается признавать модификацию человека единственным верным путём по которому следовало бы двигаться цивилизации.
Ещё на одном этаже с молодой семьёй Кораблёвых жили инженер-конструктор малых многофункциональных роботов — похожих на пауков размером с собаку, верных помощников человека целыми стадами бегающих в безвоздушном пространстве между лунными куполами, да и на красной планете в них непреходящая нужда. Водопроводчик — один из тех, благодаря кому в современных городах могут жить десятки миллионов людей, можно сказать: атлант держащий на плечах, вместе с товарищами, всю тяжесть городской инфраструктуры. Химик, не синтез-химик как Егор, а обычный, рабочий химкомбината располагающегося за городом. Из-за удалённости работы от дома химик по утрам выходит из подъезда раньше всех, а возвращается позже, иногда ночуя на комбинате. А может быть у него дежурства. Ташка не слишком хорошо знала соседей Кораблёвых по этажу с противоположенной стороны от лифтовых шахт.
Ещё там жила девушка редко появляющаяся на вечерне-ночных чаепитиях на «веранде». У неё длинные, обесцвеченные до снежной белизны, волосы. Она или психолог или психотехник, Ташка не была уверена. А может быть школьный учитель или кто-то ещё. Они разговаривали считанное число раз.
Две недели назад начались всесоюзные соревнования искусственных интеллектов и человеческих команд состоящих из избыточно модифицированных участников. Улицы Новосибирска полностью очистились от снега и начались соревнования. На улице грязь, слякоть. За городом ещё лежат в оврагах и выемках подтаявшие грязно-белые покрывала. Ветки деревьев набухают почками. Кое-где успели проклюнуться первые, ещё свернутые трубочкой, зелёные листочки. Роботы и дети высаживают на клумбах цветы. Роботами управляют дворники. Дети учатся труду под руководством учителя. Дворники улыбаются юным гражданам разбирающимся с инструментами (о древность!) не имеющими управляющего интерфейса и с удовольствием, хотя и с известной долей робости, почтительно разговаривают с учителями. И не важно, что в двух случаях из трёх дворнику и его роботам придётся переделывать за детьми. Не так важно сделать как научить делать.
Сами собой, без заботливой опеки механических рук, а скорее вопреки ей, тут и там прорастали вездесущие одуванчики. Мало-помалу лесопарки окрашивались зелёным и множество рабочих, учёных и космонавтов находящихся на орбитальных станциях с первой по седьмую слали родителям и друзьям примерно одинаковые письма: вижу парк или улицу или исполинский дуб рядом с нашим домом. Он уже совсем зелёный.
А соревнования проходили своим чередом. Соперники сходились друг с другом побеждая не скоростью, потому что скорость определялась доступными вычислительными мощностями и не энциклопедичностью знаний потому, что она зависела исключительно от объёма памяти и мощности выходного канала ведущего в общую сеть СоюзСвязи. В состязаниях интеллектов побеждал тот, кто мыслил более свободно и независимо или хотя бы непредсказуемо для соперника.
Соревнования, состязание, спорт. Это и праздник и война, но война друзей где возвеличат силу и укажут на слабость. Укажут только за тем, чтобы к следующему состязанию ты преодолел её и стал сильным. Сотни миллионов советских граждан с неослабевающим интересом следили за поединками виртуальных спортсменов. Думаете следить за соревнованием между интеллектами человеку неинтересно? Как бы не так! А уж какой начинался ажиотаж, когда против интеллектов выходила команда человеческих участников сложно передать. Это было цунами, буря, извержение вулкана! Пожалуй даже во время военных учёний с обязат