лесу бутылкой джина или виски, и не упускают случая, должен с сожалением констатировать это, ими полакомиться. Саамы, наблюдавшие за чудачествами оленей, наевшихся мухоморов, и, возможно, завидуя столь недостойному состоянию, эмпирическим путем выявили две интересные особенности. Для желаемого опьянения достаточно лишь проглотить мухомор не разжевывая. Они также узнали (лучше не пытаться представить, каким способом), что моча человека, захмелевшего от мухомора, обладает пьянящим действием, и того же эффекта можно достичь с помощью продукта этой своеобразной перегонки. Однако же когда саамы страдают от похмелья, они, естественно, во всем обвиняют оленей.
Для нас лес был полон очарования. Но Джонатану он казался непримиримым врагом, который своими извечными капризами все время обманывал его надежды. Если ему нужно было солнце, на небе было полно облаков; если он ждал облаков, светило солнце; если же ему требовался дождь, стояла совершенно ясная погода и так далее. Бедняжка лес старался изо всех сил доставить нам удовольствие. Джонатану же он представлялся жестокой, ветреной кокеткой в одеждах из разноцветных листьев. Кстати, именно листья чуть было не довели его до апоплексического удара. Джонатана не удовлетворяло огромное количество лежавших на земле и висевших на деревьях (в ожидании своей очереди упасть) сухих листьев — ему требовались кадры листопада. Но лес опять проявил свою капризную женскую натуру. Он предоставил в распоряжение Джонатана кучи опавшей листвы и по-прежнему висящие на верхушках деревьев шелестящие зеленовато-золотистые, красновато-коричневые, каштанового цвета листья, не желавшие падать — во всяком случае, перед объективом кинокамеры. Как только камеру упаковывали, словно в насмешку начинался яростный листопад, но стоило опять ее расчехлить, как листья прекращали падение, словно приклеиваясь к ветвям. Мы уже начинали понемногу опасаться за рассудок Джонатана, и наконец настал день, когда мы были готовы признать его сумасшедшим.
— Я нашел, — рявкнул он Пауле, — нашел!
— Что нашел, дорогой? — спросила Паула, подметив нездоровый блеск в его глазах.
— Полиэтиленовые мешки, — ликующе провозгласил Джонатан. — Ты должна отправиться в город и купить мне несколько больших, огромных, гигантских полиэтиленовых мешков.
— Конечно, дорогой, — мягко сказала Паула, — все, что ты хочешь, но зачем?
— Листья, — ответил Джонатан.
Мы все посмотрели на него. Поскольку пена на губах у него еще не показалась, мы решили все обратить в шутку.
— Какое отношение имеют листья к полиэтиленовым мешкам? — спросил я, ничуть не надеясь на разумный ответ, в чем, увы, не ошибся.
— Мы соберем листья в мешки и принесем их в гостиницу, — сказал Джонатан.
— А что мы будем там с ними делать? — спросила заинтригованная Ли.
— Высушим.
— Высушим?
— Ну конечно же, а потом достанем лестницу, заберемся на дерево и будем сыпать их вниз, — изрек Джонатан. — И я, наконец, сумею снять листопад.
Естественно, этот наполеоновский план неизбежно вызвал новый конфликт с многострадальным капитаном Проузом. Паулу командировали в ближайшую деревню, откуда она вернулась с четырьмя огромными траурно-черными полиэтиленовыми мешками. Подгоняемые вошедшим в раж Джонатаном, мы набили мешки сырыми листьями и возвратились в гостиницу «Брэмбл Хилл» с таким количеством потенциального перегноя, которого вполне хватило бы на нужды крупнейших ботанических садов мира. Мы сложили наши сокровища в вестибюле, и Джонатан отправился на поиски капитана Проуза. Когда они вернулись, он представил капитану четыре огромных мешка, которые благодаря своему содержимому напоминали прилетевших из космической бездны гнусных слизнеобразнььх тварей.
— Я хочу, чтобы вы мне помогли вот с этим, — просто сказал Джонатан.
Капитан с опаской осмотрел мешки.
— С этим? — после некоторого замешательства спросил он. — Вам нужна моя помощь?
— Да, — подтвердил Джонатан.
— А что это? — осведомился капитан.
— Листья, — ответил Джонатан.
— Листья? Что за листья? — растерялся капитан. Такого с ним еще не случалось.
— Осенние листья, — победно сообщил Джонатан. — Мы набрали их в лесу.
Капитан Проуз молчал. Ничто из его предыдущего опыта не подсказывало ему, как вести себя с постояльцем, неожиданно предложившим вниманию четыре доверху набитых осенними листьями полиэтиленовых мешка да еще требующим его помощи.
— Понятно, — промолвил он, облизнув губы. — И что же вы намереваетесь с ними делать?
— Сушить! — ответил Джонатан, пораженный тем, что капитан не может сам догадаться.
— Сушить? — удивился капитан. — Их?
— Ну да, они же мокрые, — объяснил Джонатан.
— Зачем же вам нужно их сушить? — помимо собственной воли заинтересовался капитан.
— Да ведь они не будут падать, пока мокрые, — ответил Джонатан, теряя терпение от бестолковости капитана.
— Но они уже упали, — уточнил капитан.
— Знаю, — окончательно вышел из себя Джонатан. — Поэтому-то они и намокли. А теперь их надо сушить.
К счастью, именно в этот момент вернулась Паула, которая отсутствовала из-за своих постоянных телефонных переговоров. Она мгновенно оценила ситуацию.
— Капитан Проуз, сейчас я все объясню. Уверена, что тогда вы сможете нам помочь, если это вообще возможно, — проговорила она, очаровательно улыбаясь и призвав на помощь все свое обаяние.
— О, я был бы чрезвычайно признателен…
Просто и доходчиво Паула поведала всю драматическую историю с листопадом. Когда мы только приехали в гостиницу, капитан Проуз был настолько любезен, что помимо наших номеров предоставил нам еще одну комнату, где мы могли обсуждать сценарий и размещать съемочную аппаратуру. Это была странная комната на втором этаже, больше всего напоминавшая оранжерею в викторианском стиле. И вот теперь Паула спросила разрешения заодно высушить в ней добрую половину леса. Капитан все же обладал чувством юмора и твердой хваткой хозяина, иначе он выставил бы нас из отеля в тот же момент. Он, напротив, отдал нам кипу старых номеров «Таймс», чтобы мы могли разложить на них наши драгоценные листья, а также солидную электрическую печь образца примерно 1935 года. Вскоре печь, словно могучая домна, уже выбрасывала мощные потоки тепла. Листья, разложенные на старых номерах «Тайме», заняли полкомнаты, и Джонатан, тихонько напевая, любовно перебирал их руками. Мы все собрались в дружеском кругу выпить по стаканчику виски и понаблюдать за ним.
— Это похоже на сценку из спектакля в сельском клубе, — промолвил Крис.
— Не находите? Например, «Дети в лесу».
— Вот уж нет, — принялся рассуждать я. — Харрис слишком стар для дитяти. Это скорее «Буря». Там есть спятивший старина Калибан, мечущийся в своем обиталище.
— Смейтесь, смейтесь, — холодно прервал наши разглагольствования Джонатан. — Посмотрим, что вы скажете, когда настоящие осенние листья дождем посыплются с деревьев.
Два дня спустя, когда листья высохли, мы благоговейно отнесли их назад в лес. Вместе с ними была торжественно доставлена лестница, которую под руководством Джонатана приставили к стволу могучего дуба.
Брайану, не занятому звукозаписью в этом эпизоде, было поручено подняться с мешком листьев по лестнице, забраться на ветви подальше от ствола и начать сыпать листья, имитируя матушку-природу, что он послушно исполнил.
— Разбрасывай их как можно более естественно, — то и дело взывал Джонатан.
— Как я могу разбрасывать их «естественно» из полиэтиленового мешка? — обиженно отзывался Брайан со своего ненадежного насеста.
— Рассыпай их, — поучал Джонатан, — а не швыряй кучами.
— Ох, и намучаетесь вы с этим делом, братцы, — заметил Саймон.
— Подумаешь, — сказал я. — Однажды Эрик фон Штрохейм во время съемок одного из своих фильмов (а дело было зимой, и деревья стояли голые) велел прикрепить к ветвям 35 тысяч цветков миндаля.
— Вот это да! Должно быть, влетело ему в копеечку? — спросил Саймон.
— Еще бы, — ответил я, — да еще какую. Кстати, благодаря этой лиственной эпопее, они с Харрисом и породнились.
— Серьезно? — заинтересовался Саймон.
— Вполне, ведь его настоящее имя — Харрис фон Штрохейм, но он его скрывает.
— Так вот почему Джонатан так зациклился на листьях? — спросил Саймон.
— Ну да, да только куда уж нам с нашим бюджетом до цветков миндаля, — ответил я.
Как я уже говорил, Джонатан пребывал в твердом убеждении, что лес не желает с ним сотрудничать: он умышленно растил грибы в тенистых местах, где не хватало света для съемок, он отказывался сбрасывать листья, в нем постоянно шел дождь, он покрывался туманом, в общем, был большим упрямцем. И наконец последним испытанием стал эпизод с галлами.
Вряд ли нужно говорить, что каждое дерево в лесу является центром экосистемы. Дерево, регулируя режим тепла и влаги, а тем самым формируя особый микроклимат, создает среду обитания для целого сонма существ, живущих на нем, в нем или по соседству с ним или же посещающих его по деловым соображениям, например для гнездования. Подсчитано, что один дуб в состоянии обеспечить условия жизни более чем тремстам различным видам (и бог знает, скольким особям каждого вида), начиная с птиц и заканчивая мотыльками, гусеницами и пауками. К числу созданий, живущих в этой обособленной экосистеме, принадлежат многие виды галлов. Галлы — одни из наиболее причудливых украшений, которые можно встретить в лесу, и мое описание галлов в книге «Натуралист-любитель» сильно поразило воображение Джонатана. Помнится, я писал:
«Галлы служат обиталищем для развивающихся личинок. Из одних летом выходят взрослые насекомые; другие галлы буреют, и в них личинки перезимовывают. Но это еще не все, поскольку внутри каждого галла вы почти наверняка обнаружите и другие существа, которые являются либо паразитами хозяина-галла, либо его непрошеными гостями. Обычный дубовый галл, который очень легко найти в лесу, помимо своего законного хозяина, орехотворки, дает пристанище еще 75 различным видам насекомых».