Звонил мужчина.
— Я из «Дейли ньюс». Энн Мерфи на месте? Мы хотели бы задать ей несколько вопросов о…
— Извините, меня здесь нет.
Энн отпустила трубку, дав ей упасть на рычаг, а когда телефон зазвонил вновь, вообразила, что это просто музыка. Положив на место листы с записями, она отобрала из ящика «ПОКА ВАС НЕ БЫЛО» записи для себя, сгребла почту и лежащие на черном подносе с ее именем бандероли. По-прежнему босиком, держа в руке все это добро, пошла в свой кабинет.
Из окна за ее креслом лился солнечный свет. Неубранный стол купался в невыносимо белом сиянии, кружилась пыль. Энн заметила, что взмокла. Стол стоял вплотную к левой стене. Над ним висели деревянные полки, забитые книгами по юриспруденции и толстыми копиями федеральных законов; еще там стояли пара триллеров из жизни юристов и старые каталоги «Ниман-Маркус»[6] — там было полно одежды, которой она заслуживала, но пока не купила. В комнате не было фотографий, ничего не висело на стенах — за исключением дипломов «Ю-си-эл-эй»[7] и юридического факультета Стэнфордского университета.
Энн швырнула сумку и портфель на стул, почту и сообщения — на стол, прошла к своему креслу и села.
Смех теперь слышался громче. Это Мэри Динунцио и Джуди Каррир, ее старшие партнеры. Они торчали в кабинете Мэри. Там было что-то вроде клуба.
Энн перебрала сообщения. Нет, сейчас что-то не хочется. Ей не сиделось на месте. Она была ошеломлена собственной победой. Энн позвонила Гилу, но там не отвечали, и она оставила сообщение. При этом не стала рассказывать ему о голом мужчине, чтобы обеспечить его непричастность в случае ее ареста. Как замечательно все выстраивалось! Она выиграла!
Энн тянуло попраздновать. Опять послышался смех. Пригласить бы Джуди с Мэри и обмыть это дело. Правда, она еще ни разу не пробовала, но что с того? На этот вечер у нее не осталось никаких дел, кроме похода в спортзал, однако она с удовольствием пропустит один визит. Энн тренировалась, желая снять напряжение, и при этом так ненавидела тренировки, что они, в свою очередь, страшно ее напрягали. Если так пойдет дальше, придется вернуться к гантелям.
Энн поднялась со стула и, все еще босиком, пошла по коридору навстречу смеху. Он был таким беспечным, таким заразительным, что на ее лице сама собой возникла улыбка.
— Над чем вы так смеетесь, девочки? — спросила она, заглянув внутрь.
Смех прекратился, словно его выключили.
— Да так, ни над чем, — ответила Джуди Каррир, которая сидела на низеньком шкафчике. По ее светло-голубым, будто фарфоровым, еще влажным глазам было заметно, что она только что хихикала. На не тронутых помадой губах сохранилось подобие улыбки.
Мэри Динунцио сидела за своим чисто убранным столом. Она нахмурилась и спросила:
— Извини за шум. Мы тебе помешали?
— Нет, ничуть…
Щеки у Энн горели. Надо было соображать! Эта юридическая фирма хуже средней школы! Она чувствовала себя троечницей, которая пришла без приглашения на заседание почетного общества.[8]
— Как суд? — спросила Мэри. Если она и знала о голом парне, то виду не показывала. На ее лице читался интерес. А может, просто вежливость. Темно-русые волосы убраны назад и уложены на французский манер. Фирменный костюм цвета хаки. Рассевшаяся на шкафчике Джуди была одета совсем иначе: джинсовый комбинезон, легкая белая рубашка без рукавов и красная бандана, охватывающая коротко стриженные волосы. Они были такими разными! Энн никогда не могла понять, почему эти две женщины так дружны, и оставила всякие попытки в этом разобраться.
— М-м… в суде все хорошо.
Улыбка Энн плавно перетекла в профессиональную маску. Мэри приходилось заниматься делом «Чипстера», и Энн всегда чувствовала, что они могли бы стать подругами, сложись все иначе. Обе они витают в облаках, а такие женщины обычно ладят друг с другом.
— Я выиграла.
— Выиграла? Ну и ну! — Мэри улыбнулась. — Поздравляю! Как тебе это удалось? Ходатайство ведь было непростое!
— Всего лишь Хофмейер взял и согласился.
Энн и не думала им рассказывать. И что она вообще здесь забыла? Под «здесь» Энн имела в виду Филадельфию.
Мэри выглядела озадаченной.
— С чем согласился? Прецедентов-то не было.
— Я его убедила. И мне пора. Уже опаздываю, правда. Я зашла попрощаться. — Энн выскользнула из офиса, состроив еще одну улыбку. — С праздником! Счастливо отдохнуть!
— Наверное, у тебя все расписано? Свидания, верно? — спросила Мэри, и Энн кивнула.
— Ага! Увидимся!
— Сегодня вечером, да? Просто я…
— Да. Очень важное свидание. Мне пора.
— Ну хорошо… С праздником…
— Счастливо, — кивнула Джуди.
Энн уже быстро шла по коридору прочь. Часом позже она, одетая в майку на несколько размеров больше, свободные шорты и кроссовки, стояла посреди необычно пустого спортзала на специальном тренажере — дорогой штуковине, предназначенной для тех, кто ненавидит бегать бесплатно и предпочитает только делать вид, что бегает. На мониторе появилось: «ВЫБЕРИТЕ ВИД ТРЕНИРОВКИ», и крошечные красные огоньки выстроились в виде услужливой стрелки, указывающей на кнопку «ВВОД».
Энн нажала, и понеслось: «ОЖИРЕНИЕ», «СЕРДЦЕ», «РУЧНОЕ УПРАВЛЕНИЕ» и, наконец, «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ». В «СЛУЧАЙНОМ РЕЖИМЕ» на ее пути неожиданно возникали огромные холмы. «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ» сохранит ее в форме. «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ» и жизнь — одно и то же.
Она опять нажала кнопку, вцепилась в рукоятки и якобы побежала. В спортзале никого не было, за исключением смотрящего в зеркало качка, занимавшегося на тренажере для брюшного пресса — где надо поднимать ноги. Нарцисс. Было так тихо, что Энн могла слышать, как за соседней стеной идут занятия аэробикой. Она как-то попробовала, но там «работали» в группах, что чревато ухаживаниями — со стороны мужчин, или женщин, или и тех и других. Поэтому Энн занималась одна, напротив выстроившихся рядами телевизоров, глядя прямо перед собой и не снимая наушников. Батарейки в плейере давно сдохли, зато ей никто не мешал. Сердце колотилось, она смотрела Си-эн-эн (звук был выключен) и старалась относиться без ненависти к тренировке, к телепрограмме, к чему бы то ни было в своей жизни. В конце концов, она выиграла.
Эта мысль заставила ее улыбнуться. Перед ней возник крошечный холмик, и она потрусила вверх по воображаемому склону, не отрывая глаз от телевизора. Внизу экрана проползли две порции сводок с биржи. Загадочные аббревиатуры, красные и зеленые стрелочки. Красных стрелочек, указывающих вниз, было очень много. Интересуйся Энн ценными бумагами, она бы забеспокоилась. Однако Энн больше интересовалась туфлями.
— Энн, привет! — сказал кто-то рядом, и она повернула голову. На соседний тренажер взобралась девушка и включила режим «ОЖИРЕНИЕ». «Ожирением» деваха явно не страдала. Впрочем, эти режимы — такое вранье, по сравнению с которым фраза «один размер подойдет всем» — чистая правда.
— Привет! — ответила Энн, а сама ломала голову, пытаясь вспомнить имя девушки. Та неторопливо шагала, глядя в воображаемую точку на стене. Вспомнила! Уилла Хансен. Уилла отличалась задумчивостью, присущей всем людям искусства. Она опять покрасила волосы — на этот раз в нормальный человеческий цвет, темно-рыжий, почти как у Энн.
— Мне нравятся твои новые волосы, Уилла, — выпалила Энн через минуту. Она пришла к выводу, что пытается завязать беседу, при этом сама толком не понимая — зачем. Возможно, желая удостовериться, что правильно вспомнила имя соседки. Мысль: знание должно быть достоверным — иначе толку от него никакого.
— Спасибо.
— Как ты смыла синий? — спросила Энн и тут же себя прокляла. Вопрос прозвучал неестественно. Ей всегда было тяжело разговаривать с женщинами. С мужчинами настолько проще! При разговоре с мужчинами требовалось всего лишь слушать. А как еще люди могут разговаривать? Вот и вся их логика.
— Смыть синий ничего не стоило. Это ж был «Кулэйд».[9]
— А?
Энн стащила молчавшие наушники. Может, она не расслышала?
— Ты вылила на голову «Кулэйд», напиток?
— Ну да. — Уилла улыбнулась. — «Просто добавь воды».
Энн не знала, что ответить, и какое-то время молча перебирала ногами. Кое-чего в своих ровесниках она не поймет никогда. Ей приходилось экспериментировать с цветом волос, однако она держалась в более привычных рамках. Сначала Энн покрасилась в «настоящую шатенку», но неудачно. Она не стала «настоящей» — просто ее волосы, казалось, наводили скуку, так что Энн вернулась к своим рыжим волосам, как у Люсилль Болл.[10]
Она сделала очередную попытку поддержать разговор.
— А я и не знала, что «Кулэйд» можно наносить на волосы.
— Запросто, — ответила Уилла. В майке и шортах она продолжала идти прогулочным шагом. — Раньше я пользовалась «Мэник Пэник»,[11] но «Кулэйд» ничуть не хуже. Синий — это «голубика», а чтобы от него избавиться, я просто вылила поверх «вишню», и мои волосы почернели.
— Наверное, «чернику»?
— Ну да. — Уилла не улыбнулась. — Потом я их выкрасила хной, и они стали отливать медью.
Энн карабкалась на очередной фальшивый холм. Подсвеченный экран сообщил ей, что она бегает всего лишь две минуты и двадцать две секунды, так что бежать ей еще… три года и двадцать три часа. Она скосила глаза и посмотрела на монитор Уиллы. Холмов перед той не наблюдалась, из чего следовало, что диеты девушке не требовалось.
— Чем собираешься заняться четвертого, Энн?
— Мне придется засесть дома и все выходные работать. У меня во вторник процесс.
— А, правильно! Ты же юрист…
Энн ужасно захотелось рассказать Уилле о своей победе на сегодняшнем суде, о голом мужчине и всем остальном, но впечатление она бы произвела жалкое. Энн плохо знала Уиллу, и о чем-то общем — или об отсутствии такового — они разговаривали несколько раз, не больше. Уилла, как и Энн, жила одна и была родом не из Филадельфии. Энн понимала, что у девушки есть независимый источник дохода — пресловутая разница, на которой со скрежетом замирает взаимное сближение.