отом... если дела плохи, это может быть последний раз.
Лазарь хотел возразить, но промолчал. В словах брата была логика. Если кто-то действительно забрал деда, если Семь Печатей — не бред умирающего упыря...
Тогда теплый чай от Ашота может стать последним нормальным моментом в их жизни.
Колокольчик над дверью звякнул, когда они вошли. Внутри было тепло, пахло жареным мясом и специями. За стойкой возился сам Ашот — невысокий армянин с седеющими висками и руками, привыкшими к работе.
— О, братья Морозовы! — его лицо расплылось в улыбке. — Опять ночная смена? Как вы только не спите, а?
— Привычка, — Гордей подошел к стойке. — Два чая, Ашот. Покрепче.
— Сделаю как для себя! Шаурма будет? У меня свежее мясо, только что замариновал.
— Сегодня только чай, — Лазарь достал телефон по привычке, вспомнил, что он мёртв, и убрал обратно. — Мы спешим.
— Куда же спешить в такую ночь? — Ашот ловко орудовал чайником. — Сидите, грейтесь. Вы же мою Анечку помните? От домового спасли?
— Помним, — кивнул Гордей. — Как она?
— Растет! В школу пошла, одни пятерки. Говорит, хочет как вы — людям помогать. — Ашот поставил перед ними два стакана дымящегося чая. — Я ей говорю — учись сначала, потом о подвигах думай. А она — папа, дядя Лазарь с дядей Гордеем тоже учились? Что ей ответить, а?
— Что учились, — улыбнулся Лазарь, грея ладони о стакан. Тепло медленно расползалось по замерзшим пальцам. — Правда, не тому, чему в школе учат.
— Это точно! — Ашот засмеялся. — Ой, чуть не забыл!
Он полез под прилавок, достал небольшой сверток.
— Держите. Анечка передавала. Сама делала.
Внутри оказались два браслета из разноцветных ниток. Детская работа — неровные узелки, торчащие концы. На каждом криво вышито: «Спасибо».
— Обереги, — пояснил Ашот. — Говорит, от злых духов защитят. Я смеялся, но она серьезная такая — папа, это важно! Они мне помогли, теперь я им помогу.
Лазарь молча надел браслет на запястье. Гордей последовал его примеру.
— Передай спасибо, — тихо сказал старший брат. — И... пусть учится хорошо.
— Передам, передам! — Ашот улыбнулся, но что-то в лицах братьев заставило его нахмуриться. — Что-то случилось? Вы какие-то... не такие сегодня.
— Все нормально, — Лазарь допил чай одним глотком. Горячее обожгло горло, но это была приятная боль. Живая. — Просто устали.
В окне за спиной Ашота мелькнула тень. Высокая фигура в черном прошла мимо, оставляя темные следы на снегу. Братья одновременно напряглись.
— Что? — Ашот обернулся. — Что-то увидели?
Улица была пуста. Только ветер гонял снежную поземку, да фонарь мигал, готовый вот-вот погаснуть.
— Показалось, — Гордей положил деньги на стойку. — Спасибо за чай, Ашот.
— Да что вы! Я угощаю, — армянин попытался вернуть купюры. — Вы же Анечку спасли!
— Бери, — Лазарь уже шел к двери. — И... закройся сегодня пораньше. Ладно?
— Почему? Ночь только началась, клиенты пойдут...
— Просто закройся, — Гордей посмотрел ему в глаза. — Поверь мне. Сегодня лучше быть дома. С семьей.
Они вышли, оставив озадаченного Ашота за стойкой. Колокольчик прозвенел последний раз, и дверь закрылась.
На улице стало еще холоднее. Ветер усилился, швыряя снег в лица. Но братья стояли, глядя на следы. Они вели от шаурмичной через дорогу и терялись в темноте.
Следы были странные — слишком большие для человека, со странными отметинами, словно кто-то волочил за собой что-то тяжелое.
— Что думаешь? — спросил Лазарь.
— Не знаю, — Гордей направился к машине. — Поехали. Чем быстрее доберёмся до дома, тем лучше.
УАЗ завелся с полоборота. Когда они отъезжали, Лазарь обернулся. Ашот стоял в окне, глядя им вслед. Потом снял фартук и начал гасить огни.
Хороший человек. Умный. Такие выживают.
Остаток пути они ехали молча. За окнами проносились спящие дома, темные парки, пустые улицы. Нормальный мир, не подозревающий об опасности.
А над городом, невидимые за облаками, кружились черные снежинки. Предвестники бури, которая изменит все.
***
Первым признаком беды стали открытые ворота.
Гордей затормозил в сотне метров от усадьбы. Кованые створки, обычно наглухо запертые, покачивались на ветру. В лунном свете была видна сломанная цепь — толстые звенья разорваны, словно нитки.
— Дед никогда не оставляет ворота открытыми, — Гордей заглушил двигатель. В наступившей тишине было слышно, как створки скрипят на петлях. — Никогда.
Они вышли из машины. Холод ударил сразу, но это был странный холод. Не январский мороз, который щиплет щеки и заставляет кутаться в шарфы. Это было что-то другое.
Холод, который шел не извне, а изнутри. Из самой земли.
— Гор... — Лазарь присел, коснулся дороги ладонью. — Снега нет.
Действительно. Везде лежали сугробы — на обочинах, на крышах домов, на деревьях. Но круг радиусом в километр вокруг усадьбы был чист. Голая земля, черная и теплая на ощупь.
— Защитные чары развеяны, — Гордей достал двустволку из машины. — Они всегда работали.
— Но не сейчас.
— Не сейчас.
Они двинулись к воротам. С каждым шагом тревога нарастала. Вокруг царила неправильная тишина. Ни ветра, ни обычных ночных звуков. Даже их шаги звучали приглушенно, словно воздух стал плотнее.
Усадьба выглядела как всегда — старый деревянный дом в традиционном стиле, резные наличники, крыльцо с колоннами.
Но окна были темны. Все до единого.
— Электричество вырубилось? — Лазарь проверил оба Глока. Пальцы привычно нашли предохранители.
— Или вырубили.
Они остановились у крыльца. Входная дверь была приоткрыта. Из щели не доносилось ни звука, ни света. Только темнота, густая как деготь.
— Помнишь первое правило? — спросил Гордей.
— Сначала разведка.
— Правильно. Но сегодня у нас нет на неё времени.
Гордей толкнул дверь ногой. Та открылась без скрипа — еще одна неправильность. Эта дверь скрипела последние пятьдесят лет. Дед говорил, это лучшая сигнализация.
Прихожая встретила их пустотой. Не просто отсутствием людей — отсутствием всего. Дом всегда пах елкой — дед обожал хвойные ветки, развешивал их повсюду. Пах воском от свечей, старым деревом, легким дымком из камина.
Сейчас не пахло ничем. Словно из воздуха высосали все ароматы.
Часы в прихожей стояли. Старинные напольные часы, тикавшие без перерыва двести лет. Стрелки замерли на полуночи.
— Время остановилось, — Лазарь подошел к часам, тронул маятник. Тот качнулся и замер. — Это очень плохо, да?
— Здесь была серьезная магия. Такая, что пространство до сих пор не оправилось.
На вешалке висела дедова шуба. Та самая, в которой он был Дедом Морозом для всей страны. Красная с белым мехом, расшитая снежинками.
Но снежинки почернели. И мех тоже.
Лазарь протянул руку, но Гордей перехватил его запястье.
— Стой. Видишь иней?
Действительно, шуба была покрыта тонким слоем инея. Черного инея. Он искрился в лунном свете из окна, переливался как нефтяная пленка.
— Чертовщина, — выдохнул Гордей.
Они двинулись вглубь дома. Каждый шаг отдавался глухим эхом. Картины на стенах висели криво. На полу валялись осколки — дедова любимая ваза, та, что стояла на комоде сотню лет. Земля из нее рассыпалась черными комьями.
Дверь в дедову комнату была выбита. Не открыта — именно выбита. Тяжелый дуб расщепило, словно ударили тараном.
Или чем-то похуже тарана.
Лазарь вошел первым и замер на пороге.
— Док? — Гордей заглянул через его плечо. — Твою ж...
Комната выглядела как после урагана. Мебель разбросана, книги вырваны из шкафов, ковер порван. Но хуже всего была кровать. Старинная дубовая кровать, которую дед застилал каждое утро с армейской точностью.
Она была сломана пополам. Матрас вспорот, перья кружились в воздухе, не падая — еще один признак искаженного пространства.
— Он всегда учил нас застилать постель, — голос Лазаря дрогнул. — Помнишь? Говорил, день начинается с порядка.
— Помню.
— А тут... словно его выдернули. Силой. Он боролся, Гор. Смотри — следы когтей на изголовье.
Действительно, дерево было исполосовано глубокими царапинами. Дед пытался удержаться, но что-то — или кто-то — оказалось сильнее.
Книга «Родословная» лежала на полу, раскрытая. Древний фолиант, хранящий историю рода Морозовых. Страницы покрывал тот же чёрный иней.
— Не трогай! — Гордей успел схватить брата за плечо. — Это ловушка. Смотри — руны по краям.
На полу вокруг книги были начертаны символы. Они пульсировали тусклым светом, словно угасающие угольки.
— Знакомые руны... но извращенные. Вывернутые наизнанку. Кто прикоснется — того заморозит. Навечно.
— Как обойти?
— Никак. Нужен Рарог. Он разбирается в рунах лучше нас.
Лазарь вдруг дернулся, схватился за висок.
— Док?
— Я... я вижу... — глаза Лазаря остекленели.
Дар проснулся, показывая то, что было.
— Дед. Он встал, услышал шум. Взял посох, пошел проверить. А потом... тьма. Холод. Голос из тьмы: «Время пришло, старик. Семь печатей ждут.» Дед боролся, но... их было много. Слишком много.
— Кого много?
— Заложных. Целая армия мертвецов. И он... Чернобог. Я не могу разглядеть лицо, только силуэт. Огромный. Древний. И холодный, Гор. Такой холодный, что дед... наш дед отступил.
Лазарь пошатнулся, Гордей подхватил его.
— Хватит. Не смотри дальше.
— Они утащили его в портал. В Навь. Он жив, Гор! Дед жив, но...
— Но что?
— Думаю, у него мало времени. Что бы Чернобог ни задумал, нужно спешить.
Из подвала донесся звук. Слабый, едва различимый. Словно кто-то постучал по металлу.
Братья переглянулись.
— Кузня, — выдохнул Гордей.
— Рар!
Они бросились вниз. Лестница в подвал вела прямо в кузню — сердце дома, место силы Рарога. Обычно оттуда доносился звон молота, треск огня, бурчание старого духа.
Сейчас — тишина и темнота.