Доктор прижимает к распоротой вене клок смоченной спиртом ваты.
Когда все уходят, убираю последствия кровопролития, отмываю локоть, пытаюсь оттереть следы кровавой лужицы на скатерти. Только в четыре часа дня будут готовы результаты анализа. Остаётся ждать, как под дулом пистолета, пока Л. Р. позвонит из лаборатории Гематологического центра.
С заваренным в чашке крепким чаем сижу у своего рабочего места, смотрю на окно, за которым валит снег, на стоящие на подоконнике холоднолюбивые растения, на оранжерею, где нежатся в тепле орхидеи, бромелии, антуриум из Бразилии. Там сейчас весна…
…Иконы в красном углу над секретером, выцветающие фотографии с изображениями отца Александра.
…«Литературная газета» безотказно посылала меня в командировки, лишь бы «заявил тему». Тем для статей и очерков было сколько угодно – я становился своим человеком и в кишлаках, и на стройках высокогорных гидроэлектростанций, и на погранзаставах. С опаской относились к моему прибытию секретари ЦК в Душанбе и Ашхабаде. А с председателем Совета министров Туркмении я даже подружился.
Хорошо было, собрав материал для очерка, уехать на неделю–другую на «газике» в дальнюю глушь джунглей «Тигровой балки» или в гранатовый рай субтропиков Туркмении – у реки Сумбор.
Теперь пограничники тоже знали меня, не требовали пропуска для пребывания в погранзоне и даже один раз в сопровождении двух автоматчиков отправили половить рыбу на территории Ирана. Так я впервые пересёк границу Советского Союза. Впрочем, об этом написано в «Здесь и теперь».
Обычно жил в сторожке у кого–нибудь из знакомых егерей, писал стихи, обдумывал план первого большого романа. Делал заданные в лаборатории упражнения. Перед сном выходил наружу, подолгу глядел на звёзды. Вздрагивал, когда совсем близко раздавался вой и плач гиены.
Здесь, как ни странно, оставляло чувство одиночества, всё острее проявлявшееся в Москве. Здесь впервые осознал свою способность к целительству.
Первым моим пациентом стал восьмилетний сынишка егеря Исмаила, подвернувший ногу. На мотоцикле с коляской мы выехали из дебрей заповедника в кишлак. В пустыне путь нам пересёк громадный, похожий на крокодила, варан. Злобно щерил зубастую пасть, шипел, бил хвостом по песку.
Мальчик сидел на лежанке в окружении многочисленных братиков и сестрёнок. Левая лодыжка его вспухла.
Боязно было мне впервые применять знания, полученные в лаборатории. Боялся навредить. Хотя задолго до этого много раз помогал маме…
Протянул свои руки. Включился. Стал водить кистями с растопыренными пальцами над лодыжкой. С мольбой в душе, чтобы опухоль прошла, чтобы мальчик выздоровел.
К кому я обращал свою мольбу? Не знаю. Наверное, к Богу…
Потом жена Исмаила угощала нас на терраске кашей из кукурузы, совсем другой, чем та мамалыга, которую приходилось есть в Сухуми, зелёным чаем.
Каково же было наше удивление, когда через час с небольшим на террасу весело выбежал мальчик без всяких следов опухоли!
С того дня я пустился во все тяжкие. Помогал людям избавиться сперва от недомоганий, потом и от самих болезней. В Душанбе, Ашхабаде. В Москве. Снова в Таджикистане.
Каждый действительно вылечившийся больной, несмотря на мой запрет, растрёпывался об этом своим родственникам и знакомым. Количество страждущих угрожающе возрастало…
За несколько лет такой деятельности я столкнулся с неожиданной проблемой.
Теперь, чтобы снова оказаться в так полюбившейся Азии, стало ненужным выпрашивать командировки, писать очерки, которые всегда выхолащивались не столько цензурой, сколько перепуганными редакторами. Знакомые и совсем неизвестные люди звонили ко мне в Москву. Умоляли прилететь на помощь тем, кого не могли вылечить врачи. Готовы были оплатить билеты на самолёт, гостиницу, приглашали в гости.
А потом в благодарность настойчиво совали деньги, подарки.
Это было ещё одно искушение.
Как мы с родителями ни нуждались, я, повинуясь внутреннему голосу, запретил себе принимать плату.
…Всю жизнь передо мной был пример мамы. При первой же просьбе о помощи, при первом же ночном звонке она немедленно уезжала к заболевшему ребёнку. И никогда не брала денег. Разве что ей оплачивали такси.
…Однажды поздней осенью я возвращался ночным авиарейсом из Душанбе. Усталый, не мог заснуть, как остальные пассажиры. Сидел у иллюминатора и всё думал, как же, каким образом после вибрационного воздействия моих рук у больных выходят камни из почек? Что, собственно говоря, происходит? Почему не удаётся вылечивать сахарный диабет? С ревностью думал о том, что за время моего отсутствия в лаборатории без меня прошло несколько занятий.
Вдруг заметил – крыло самолёта обвивает розовая пелена огня.
«Экипаж наверное, знает, – подумалось мне. – Стыдно показаться паникёром…»
И всё–таки нажал кнопку, вызвал стюардессу. Огляделся. Все вокруг спали.
Стюардесса возникла из полутьмы салона, перегнулась ко мне с недовольным видом.
— В чём дело?
Я показал на иллюминатор.
— Горим! – вскрикнула она и бросилась к пилотской кабине.
Я понимал, что должен испытывать чувство страха. Но страх почему–то не приходил. Вспомнил, как не приходили слёзы, когда многие плакали в день смерти Сталина.
«Господи! – взорвалось у меня в душе. – Сделай так, чтобы мы не погибли! Дай мне ещё пожить, я ведь только начал…»
Уж не знаю, что сделали лётчики. По крайней мере, на крыло с ведром воды никто не выползал. Пламя стало утончаться, исчезать.
Потом подошёл один из пилотов, протянул бумажный стаканчик с водкой, прошептал:
— Спасибо, братан.
В тот раз я привёз маме пакет изюма разных сортов, курагу, необходимую для её сердца, отцу – килограмм зажаренных в соли абрикосовых косточек – закуска к пиву, а себе – несколько новых экзотических растений из горного ущелья Кандара.
Дома вместе с письмами от читателей и пациентов застал уведомление о том, что должен срочно уплатить членские взносы в Союз писателей, задолженность накопилась за несколько лет.
Пришлось наскрести денег, поехать.
Только я подошёл со своим членским билетом к бухгалтерше, как вслед появился какой–то другой писатель в сопровождении жены и сына–старшеклассника. Мельком я заметил, что женщина очень красива, кого–то напоминает…
Услышав, как бухгалтерша произнесла мою фамилию, она спросила:
— Извините, вы Файнберг? Тот самый, который лечит?
Я обернулся и понял, что она точь–в–точь похожа на полузабытую «бронзовую богиню» из дома отдыха артистов Большого театра… Только у той были белокурые волосы, обмотанные короной вокруг головы, а у этой – каштановые.
Мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами, после чего благополучная семья отправилась обедать в ресторан.
…Если бы ты знала, Ника, сколько народа из всех краёв Советского Союза, а потом и из заграницы, побывало в этой самой комнате, где я сейчас работаю над книгой, где мы с тобой играем, рисуем, смотрим мультики по вечерам.
Тогда я стал нужен всем. И был одинок. Целительство делалось модным, доходным делом. Появлялось множество шарлатанов, просто жуликов, паразитирующих на людских несчастьях.
…Знакомый кинорежиссёр однажды привёз ко мне свою маму – немолодую, скромную женщину, у которой обнаружили злокачественную опухоль в груди. Я не знал, как подступиться к онкологическим заболеваниям. Честно сказал:
— Не могу. Не умею. Пока не поздно, соглашайтесь на операцию, которую вам предлагают. Ну, снимут грудь. В конце концов, вам она уже не нужна, сына своего вы давно выкормили.
Но нет! Они обратились к широко известной, разрекламировавшей себя на весь мир целительнице. Та взялась за большие деньги в течение десяти сеансов изничтожить опухоль. После первого же сеанса стреляющие боли от груди в подмышку исчезли, о чем с торжеством сообщил мне по телефону кинорежиссёр.
А через три недели его мать умерла! Будь вовремя сделана операция, осталась бы жить…
Кроме распространяющейся, как чума, орды «целителей», магов и колдунов, не замедлили появиться и писаки, эксплуатирующие модную тему. С ужасом увидел я и свою фамилию в двух присланных мне подобных книжонках. Меня хвалили, чуть ли не воспевали.
В лабораторию явился какой–то безликий человек, по чьему требованию каждого из нас обязали заполнить подробные анкеты для некой картотеки. С указанием домашнего адреса, телефона.
С каждым входящим в квартиру больным всё больше нависало надо мной ощущение опасности. Но и отказать никому я уже не мог. Всё больше болезней поддавалось излечению. Всё больше загадок вставало передо мной.
…Одна из бывших соучениц по Высшим режиссёрским курсам как–то пригласила меня к себе, сказала, что обратилась к Богу, что по случаю великого поста её навестит священник – настоятель одного из крупнейших московских храмов, образованнейший человек, долгое время представлявший русскую православную церковь в Ватикане.
Я решил поговорить с ним, довериться, может быть, получить ответы на мучающие вопросы.
Не будучи знатоком православных обычаев, я всё–таки был потрясён, когда, придя в гости, увидел пузатого, краснолицего попа, сидящего перед накрытым столом с водочными бутылками, колбасами, студнем. Хозяйка внесла противень с зажаренными цыплятами–табака.
— Как же так? – растерянно вопросил я. – Разве в великий пост это разрешается?
— Отныне всё постное! – провозгласил священник, с трудом приподнимаясь со стула и осеняя крестным знамением водку, цыплят и прочие закуски. – Садитесь, раб Божий Владимир, присоединяйтесь к трапезе. Слышал, у вас есть вопросы ко мне. Выкладывайте. Благословляю.
И я имел глупость открыть ему свою душу!
— Вы попали в когти дьявола, – заявил он, смачно заедая студнем очередную рюмку водки. – Болезнями Господь наказывает грешников. Посему, когда вы неизвестно какими энергиями пытаетесь лечить людей, вы боретесь против самого Бога!
— А как же обыкновенные врачи? – робко переспросил я.