Довольно странно, что слова, которые мы слышим у себя в голове, мы считаем своими мыслями, как будто мы их придумали, сформулировали и записали. Однако словам, которые мы слышим, субстанции, за которую мы себя хвалим или стыдим, вовсе не требуется наше разрешение или усердие. Подумайте вот о чем: по вашей ли воле в сознании возникает большая часть мыслей? Мысли появляются вне зависимости от того, нравятся они нам или нет, им не требуется наше разрешение. На этом основании разве мы можем считать их своими? Да, слышим их только мы, но мы совершенно точно не продумывали их, не соглашались на них и не приглашали их к себе в голову. Наши мысли вовсе не наши, мы не создавали их по своей воле. Скорее это разрозненные куски информации о людях, эмоциях и ситуациях из нашей жизни, они просто всплывают на поверхности нашего опыта — обычно безо всякой на то причины.
Мы покорно следуем за мыслями, потому что они дают нам ощущение контроля. Нам кажется, что мы делаем что-то для себя, ради собственной пользы. Мышление дает нам ощущение силы, с ним мы чувствуем себя менее уязвимыми и напуганными, менее подверженными влиянию перемен и непредвиденных обстоятельств. Мы не умеем по-другому, мы не знаем, как отпустить то, что считаем спасательным кругом. Мы так привыкли полагаться на мысли как на средство защиты, что даже не можем остановиться и поискать другой способ, другой образ жизни, при котором постоянные размышления необязательны.
Мы глубоко убеждены, что мысли улучшают все вокруг. Это убеждение впечатано в нас с самого раннего детства: мышление равно решению любой проблемы. Но что, если это не так? Что, если неправильна сама идея, заложенная в основе всех наших действий? Что, если мышление — в том виде, в котором используем его мы, — на самом деле проблема, а не решение?
Какими бы своевольными и разрозненными ни были наши мысли, мы все равно уверены, что должны уметь их контролировать и находить в них логику. Это убеждение — что нам положено контролировать мысли — также мешает отпускать их. Нам кажется, что стоит только по-настоящему захотеть, приложить достаточно усилий — и негативные мысли перестанут возникать в голове, разум покорится нам, и мы заживем жизнью, в которой присутствуют только желанные мысли. Мы уверены, что должны сражаться с мыслями до тех пор, пока они не уйдут, и корить себя за то, что не контролируем их лучше. Следовательно, мы не можем оставить свои мысли в покое, потому что несем ответственность за их содержание и за сам факт их появления.
У здоровых уравновешенных людей могут без всякого повода и причины возникать мысли, которые успешно пугают и отвлекают хозяина, а затем исчезают так же внезапно и хаотично, как появились. Когда Кевин ведет машину, у него в голове часто рождается мысль, которая говорит ему: «Ты сейчас собьешь кого-нибудь на обочине». Кевин не убийца, но эта мысль тревожит его с тех самых пор, как он начал водить. У Джейн, опытной и ответственной наездницы, каждая подготовка к соревнованиям сдабривается мыслями о том, что она упадет и сломает себе шею и это последние дни, когда она может сама ходить и дышать. Навязчивая мысль Кимберли заключается в том, что она прыгнет на рельсы в метро. Эта мысль возникает у нее почти каждый день, когда она едет на работу, и поэтому Кимберли отводит взгляд от поезда и держится за стойку, просто на всякий случай. В театре Генри приходит неприятная и навязчивая мысль, что он закричит и сорвет спектакль. Конечно, это самая нелепая вещь, которая только может прийти ему в голову. Эта мысль оказалась настолько невыносимой, что Генри совсем перестал ходить в театр.
Сами по себе наши навязчивые мысли могут долго и не прожить — это мимолетный пугающий шепоток из закоулков сознания, — но мы тратим огромное количество времени и энергии на то, чтобы их опровергнуть и пресечь. Мы уверены, что это не просто бессмысленная болтовня, а некое важное послание. К тому же мы считаем, что обязаны разобраться в них, расшифровать тайное значение и понять, почему вот эта конкретная мысль пришла к нам именно сейчас. Мы уверены, что в мыслях содержится некая сакральная правда о нашей истинной природе, как будто где-то глубоко в душе мы действительно хотим броситься на рельсы, закричать в театре или реализовать тайное желание быть парализованными. Когда эти жуткие мысли возникают, наша задача — выяснить, что они пытаются сказать нам.
Мы воображаем, что мысли выражают бессознательные стремления и тайные желания, что это шепот нашей души. Если у нас возникла какая-то мысль, значит, так и есть, даже если мы пока этого не понимаем. Нам кажется, что если мы не будем анализировать и распутывать свои мысли, то выпустим из клетки свою дикую, необузданную натуру, включим зеленый свет нашему скрытому темному «я». Поэтому мы должны докопаться до сути наших мыслей, чтобы убедиться, что они ошибаются. Если мы этого не сделаем, то эти мысли насчет нас обязательно сбудутся, если не прямо сейчас, то в скором будущем.
Нам кажется, что мысли способны заставить нас сделать нечто совершенно нам не свойственное, чуждое нашим желаниям, этике и ценностям. Пусть всю жизнь мы были добрыми и достойными людьми, но из-за одной случайной жестокой мысли мы чувствуем себя так, словно где-то глубоко внутри мы жестоки, хотим творить насилие и в этом наше предназначение. Мы даем мыслям власть перечеркнуть все, что уже знаем о себе. Мы думаем, что мысли могут принудить нас к конкретным действиям без нашего на то согласия. Мысли сильнее нас, поэтому мы должны яростно противостоять им и, вопреки тени сомнения, доказывать им, что их намерение не осуществится. Нам приходится делать это снова и снова, чтобы мысли точно не стали реальностью[18].
Стоит ли удивляться, что мы не можем опровергнуть эти мысли, потому что действуем на территории, осмелюсь сказать, безумия. Мы пытаемся работать с материнской платой без оператора. В системе и мыслях нет здравого смысла, а мы тем не менее пытаемся с помощью здравого смысла опровергнуть то, чего не существует. Мысли просто возникают. Вопрос «Почему они возникают?» не поможет от них освободиться.
Чем сильнее мы сопротивляемся, тем сильнее будет воздействие на нас. Когда мы воспринимаем мысли как нечто могущественное, как силу, способную принудить нас делать то, чего мы делать не хотим, мы сами даем им власть над нами. Наше противостояние воздвигает перед мыслями препятствие, и, штурмуя его, они становятся сильнее. Наши страх и сопротивление питают их. Когда мы перестаем впадать в панику из-за деструктивных мыслей, перестаем бояться их и сражаться с ними, перестаем делиться с ними властью над нами и просто принимаем их как особенность нашего бешеного компьютера под названием «разум», те самые деструктивные, сумасшедшие мысли уже не кажутся такими страшными. Они по-прежнему могут появляться (хотя обычно это происходит намного реже), но мы уже знаем, что нам не нужно никого переубеждать. Более того, нам уже неинтересно, почему мы не хотим делать то, что мысли нам внушают.
Мысли не могут заставить нас делать то, чего мы делать не хотим. Их появление никоим образом не значит, что они выражают какие-то тайные желания. Наши мысли ничего не знают о наших глубинных переживаниях. Навязчивые мысли — это всего лишь случайные выбросы взбесившегося компьютера. Мысли не значат ничего до тех пор, пока мы сами не наделим их значением. Мы можем оставить их в покое, пусть они вопят и кричат, верещат и плюются, — мы прекрасно знаем, что они не могут сделать из нас психов, которых пытаются нарисовать в нашем воображении.
Наши мысли не изменятся, если мы будем бороться с ними или винить себя за то, что нам неподвластно. В таком случае мы только попадем в бесконечный замкнутый мыслительный цикл. Мысли продолжают приходить, а мы продолжаем бороться с ними и бояться. Но, к счастью, мы отвечаем только за свою реакцию на них. Когда мы не пытаемся остановить мысли и изменить их содержание, мы можем проиграть битву против них, зато выиграем войну за свою жизнь. Когда мы принимаем тот факт, что мысли просто появляются, что в этом нет ни нашей вины, ни нашей ответственности, мы побеждаем. Это свобода — свобода вместе с мыслями, а не от мыслей. Теперь мы можем продолжать жить своей жизнью.
Как мы умеем не обращать внимания на неадекватного человека на улице, выкрикивающего про нас какой-то бред, так же мы способны вести себя со своими навязчивыми негативными мыслями. Мы испытываем сострадание к больному человеку, однако не берем стул и не садимся рядом с этим крикуном, не пытаемся разложить по полочкам и проанализировать глубинное значение и смысл его слов, продемонстрировать и доказать ему, что он неправ. Аналогичным образом мы не обязаны тратить силы на то, чтобы спорить с мыслями или искать в них тайный смысл. Их появление ни к чему нас не обязывает. Мы просто признаём, что у нас внутри есть некто чужой, некто сумасшедший (можно дать ему имя), который пробрался в кабину управления. Мы киваем этому сумасшедшему чужаку… вздыхаем, смеемся, морщимся, как вам больше нравится… и просто идем дальше.
И вновь я повторяю: вы — не ваши мысли. Вы — осознанность, внутри которой рождаются мысли. Большинство мыслей ничего не значат, некоторые ничего не значат вообще. Каждый миг, который мы вкладываем в нежеланные мысли, каждая крупица энергии, с помощью которой мы пытаемся их оспорить, — это время и энергия, потраченные впустую. Мы придаем значение и силы тому, что значения не имеет, — странному, пусть и громкому сигналу в поврежденной системе.
Мысли в первую очередь дают нам возможность лучше узнать самих себя. Но для этого не нужно расшифровывать их содержание (как нам кажется). Мы приходим к пониманию себя, когда решаем, как хотим взаимодействовать со своими мыслями, и — вот парадокс — когда определяем их как нечто несущественное. Разрешая мыслям приходить и уходить, не увлекаясь ими и не поддаваясь их чарам, мы начинаем ощущать себя как