— Только что принял сессию у поросят. Сейчас пойду в отпуск.
Его глаза смотрели на меня тепло, даже с некоторой нежностью. Конечно, когда-то и я была тем поросенком, который мотал ему нервы при сдаче экзаменов.
— Ничего не меняется, так ведь, Михаил Иванович? — я невольно снова улыбнулась ему. — Студенты все так же играют на нервах?
— Тебя, Кира, сложно переплюнуть по нахальству, — рассмеялся он. — Хотя, признаю, пытались.
— Мне до сих пор стыдно, — я почувствовала, как порозовели щеки. — Это как же я вам проела печень, что вы из сотен студентов меня запомнили….
— Ты очень старалась, — кивнул он, в серых глазах плясали искры искреннего веселья. — Я так и не смог тебя забыть.
От его взгляда у меня пересохло в горле. Еще тогда, после первой встречи несколько месяцев назад, я часто вспоминала о нем: с легкой грустью, со светлой памятью. Он был человеком из светлого, счастливого прошлого, беззаботной юности, когда я даже и представить не могла с чем столкнусь в будущем.
Он смотрел на меня так, как уже давно никто не смотрел. Да, я изменилась за эти 20 лет, стала спокойнее, сдержаннее, взрослее. У меня семья — любимый муж и прекрасный сын, в котором я души не чаю, — и все же такого взгляда на меня давно никто не кидал. Восхищение, радость от встречи, доброта и забота — все было в этом взгляде. И… желание. Да, ошибки не было, это я тоже отчетливо читала в его глазах.
В животе образовался тяжелый ком, спускавшийся все ниже и ниже. Я безумно любила Диму, знала, что и он любит меня, но наши отношения давно стали спокойными, лишенными прежней страсти. Слишком много мы прошли вместе, слишком хорошо знали друг друга. Наверное, большая вина за это лежала и на мне — я слишком многого ждала от своего мужа.
Внезапно, я почувствовала, как пальцы Михаила едва ощутимо коснулись моих. От этого осторожного, даже опасливого движения по руке прошел ток.
Я поняла, что пора уходить, если не хочу неприятностей.
— Торопишься? — его голос, слегка охриплый, вернул меня к реальности.
— Да, простите…. — я едва сглотнула ком в горле.
— Я провожу, — он встал даже слишком поспешно. Возражать я не стала — пролетевшая искра между нами была слишком быстрой и не казалась опасной. А расставаться на плохой ноте не хотелось.
Мы молча шли к моей машине, держась на приличном расстоянии. Михаил больше не сделал ни малейшей попытки коснуться меня.
Из-за большого наплыва туристов, машину мне пришлось поставить в одном из самых дальних проулков, где в это полуденное время народу не было совсем. Мы подошли к мерседесу и молча встали рядом, оба не понимая, как заканчивать эту встречу.
Я понимала, что мне нужно уходить, причем срочно. Пока мы шли, я вдруг поняла, что все последние месяцы нет-нет да вспоминала Михаила и нашу неожиданную встречу. А сейчас вдруг почувствовала то, чего не чувствовала уже долгое, очень долгое время — бабочек в животе.
— Спасибо, Михаил Иванович, — глухо сказала я, — спасибо, что проводили….
Его глаза потемнели, как небо перед грозой. Он шагнул ко мне и крепко обнял. От неожиданности, я не успела ни возразить, ни отшатнуться, а после было поздно. Ток желания, необъяснимого, всепоглощающего пронзил все мое тело от головы до пяток.
Я хотела этого мужчину. Хотела так, что готова была сделать это хоть на заднем сидении машины.
Михаил губами поймал мои губы, сминая все возражения, все доводы рассудка. Это было похоже на какое-то сумасшествие, на сон наяву. Прижал меня к машине и целовал, целовал так, как меня не целовали уже очень, очень давно. Я дрожала всем телом, ощущая сквозь тонкую ткань летней одежды его возбуждение, которое передалось и мне. Он на долю секунды прервал поцелуй, и мне показалось это пыткой, но все же рассудок сделал последнюю, отчаянную попытку остановить безумие.
— Остановись, прошу тебя, — успела прошептать я.
— Назови, назови меня по имени, Кира, — велел он.
— Остановись, Мишо, — я назвала его на болгарский манер, — я прошу — остановись.
— Ты так этого хочешь?
— Нет. Но я делаю ошибку. Я не могу….
— Чего, Кира? Что ты не можешь? Я думаю о тебе постоянно, после той нашей встречи зимой, — голос его звучал глухо. — Я старался тебя забыть, но ты ведь как ураган врываешься в жизнь, как заноза, которую очень сложно достать. Ты — буря, Кира, моя буря. Я не ездил в твой город, боялся снова встретить, но не забыл. И сегодня… — он почти простонал мне в ухо, прижимаясь всем телом, точнее прижимая меня к себе. Нас разделяла только тонкая ткань, и мне хотелось содрать с себя эту преграду, почувствовать его полностью, почувствовать его на своей коже, на своем теле. Почувствовать в себе.
4
2002 год
— Якимова! — жесткий голос вернул меня к реальности, заставил вздрогнуть всем телом. Воспоминания отступили, а щеки залило яркой краской стыда и возбуждения.
Широко раскрытыми глазами я смотрела на Стоянова, не в силах понять где реальность, а где — воспоминания. Когда он вошел в аудиторию: такой молодой, такой холодный и гордый, воспоминания затопили мою голову, как приливная волна, которой невозможно сопротивляться. Двух человек я видела перед собой: один — мой преподаватель, вызывавший у меня страх и некую неприязнь, второй — мой любовник, которого я ненавидела и одновременно хотела даже сейчас.
— Якимова, мало тебе было прогуливать мои занятия, хочешь еще и консультацию сорвать? — довольно зло рявкнул он. Я вдруг осознала, что все еще стою в проходе между партами и не свожу с него глаз.
— Простите…. — тошнота подкатила к горлу. Я вдруг поняла, что меня сейчас вырвет прямо в аудитории.
Зажав рот рукой, я пулей вылетела из помещения, под удивленные взгляды сокурсников
Лучше стало только в туалете, когда меня основательно вывернуло. Как бы я мысленно не готовила себя к этой встрече, ничего не получилось. Вот и избежала тебе конфликта! Ну теперь мне точно хана.
— Эй, ты в норме? — в туалет заглянула Анжелика, которая ждала окончания моих консультаций и видимо видела, как я выбегаю из класса.
Моя лучшая подруга училась на экономическом факультете, но часто появлялась у нас, на факультете политологии. Именно с ней я часто прогуливала лекции, уделяя учебе ровно столько внимания, чтобы не вылететь из ВУЗа. Вот и сейчас, перед консультацией, она искренне убеждала меня, что чем меньше я буду показываться на глаза Стоянову, тем выше у меня шансы все-таки сдать экзамен, хотя бы на тройку.
— Да, уже все, — я протерла лицо холодной водой, — видимо от жары стало плохо. Нужно вернуться на консультацию….
— Зачем? — пожала плечами Анжелика, — по-моему ты уже испортила все, что могла испортить. Так стоит ли продолжать?
Мы вышли из туалета, и я все-таки пошла в сторону аудитории.
— Кира, послушай, оно тебе надо? — продолжала уговаривать меня Анжелика. — Подготовишься потом и все. Да сдашь ты этот экзамен! Оденешь что-нибудь, хм, посмелее, и сдашь.
— О чем ты вообще говоришь? — от неожиданности я остановилась посреди лестницы и посмотрела на подругу.
— Кира, да я тебя умоляю, этот старикашка, сколько я с тобой на лекциях была, глаз с тебя не сводил.
Кровь снова ударила в лицо. Почему я раньше не вспомнила этот разговор? Он же состоялся и в прошлый раз, это точно. Я хотела ответить что-то язвительно-уничтожающее в адрес Стоянова, как и в прошлый раз, но…. закусила губу до крови.
Как же мерзко мы говорили о нем тогда! Как смеялись над ним, придумывая все новые и новые прозвища! Действительно, ведь тогда я поверила в то, что могу сдать экзамен без подготовки, и…. Сдала! Так не было ли в словах Анжелики, при всей их подлости и грубости, доли правды?
Я прикрыла глаза: после разговора с Анжеликой в прошлом, я при каждой встрече со Стояновым стала вести себя все более и более нагло, дерзко, вызывающе. Он вызывал у меня двойственные чувства страха, неприязни и даже презрения, хотя до разговора я вообще не думала о нем. Он никогда не привлекал меня, напротив, всегда казался серым и скучным, одним из десятков других преподавателей. Но после… в меня словно бес вселился — каждый раз хотелось проверить границы его терпения, вызвать на эмоции. Но раз за разом в его глазах я читала лишь усталость и презрение, что распыляло меня еще сильнее. Я словно мстила ему за что-то, а за что и сама понять не могла. Может быть за свою неуверенность в себе, за обиду, что не пользуюсь популярностью у противоположного пола. А ядовитые слова Анжелики, уверенной в себе красавицы, ее легкие насмешки в мой адрес, разъедали меня изнутри, злили еще сильнее, подначивали.
— Эй, ты что зависла? — голос подруги снова вернул меня к реальности. — Ты точно в порядке?
— Да, — потерла лоб рукой, — все хорошо. Прости, Лик, мне нужно вернуться на консультацию.
— Ну, Кир, не будь такой занудой…. Посмотри, какая погода, пошли погуляем. Или что, слушать занудного старикана тебе интересней?
— Лика, — я жестко посмотрела на нее. — Первое, прекрати оскорблять человека, который старше тебя и который ничего плохого ни тебе, ни мне не сделал. Во-вторых, я — не ты и если вылечу из университета, то никто не станет платить за мои ошибки и восстанавливать. Мне придется забыть об образовании. Прости, Лик, я люблю тебя, но давай тоже знать меру! Сдам сессию, и я вся твоя. И тебе, кстати, тоже не помешает заняться учебой.
Не дожидаясь ответа немного одуревшей от такого отпора подруги, я круто развернулась на каблуках и быстро поднялась на второй этаж.
И замерла в ужасе.
Стоянов стоял на лестничной площадке все это время, и судя по всему, слышал весь разговор от начала до конца. Лицо его из бледного внезапно стало пунцовым, как и мое. Мы смотрели друг на друга, не в состоянии сказать ни слова.
— Простите… — прошептала я. — Мне стало плохо от жары…. Можно… можно мне вернуться в аудиторию?
— Да, — быстро кивнул он, не глядя на меня, — заходи.
С огромным облегчением я прошмыгнула ми