Тем временем официант выгрузил на наш столик жульен из дичи, цыпленка табака, какие-то хитрые салаты, совсем не похожие на привычные оливье и «шубу», тут проглядывалось мясо крабов, не из сои и сурими, конечно, а настоящих, с Дальнего Востока. Затем стол дополнили гренки с икрой, осетрина и незнакомые мне закуски в фарфоровых пиалочках.
А неплохой день рождения. Ресторан на уровне, сразу видно, что спецзаказ. Хотя в советских ресторанах все эти яства (ну в другие дни угощение-то попроще, конечно, было) стоили не так уж и дорого, каждый мог позволить себе отужинать в любом респектабельном ресторане, цены на элитную закусь не задирали, а держались за счет наценки на алкоголь. Из последнего на стол как раз принесли грузинское вино и армянский коньяк.
Никита Егорович на правах старшего наполнил бокалы, отобрав эту почетную обязанность у дежурившего возле столика официанта. Чета «бухгалтеров» скромно отнекалась, какие-то некомпанейско-непьющие люди оказались с нами, будто лишние на этом празднике жизни. И лишь дорогущее колье на шее дамы говорило о том, что они все же здесь «свои».
Борис Борисович взобрался на приступок небольшой сцены и отнял у вокалиста микрофон, когда тот закончил про «Шаланды полные кефали…». Вообще, ВИА была под стать заведению — полный комплект лабухов: патлатый вокалист с усиками д’Артаньяна, ударник, соло, ритм и бас. Ну и, конечно, ионика. В СССР плясать под магнитофон или проигрыватель дисков — считалось развлечением для прыщавых восьмиклассников, где-нибудь на хате без «предков». Поэтому на танцах и в ресторанах — музыка была исключительно «живая».
— Итак, друзья! — воскликнул в микрофон самоназначенный тамада в лице председателя исполкома. — Давайте наполним бокалы за здоровье нашей многоуважаемой Анжелы Павловны Коровиной! Ведь от ее неусыпного труда зависит наличие в магазинах нашего города свежих овощей и фруктов. Уважаемая Анжела! — Монашкин повернулся к одному из столиков, где восседала женщина в белом, как у невесты, платье, только годов она была постарше девических. — Пятьдесят лет — это не возраст для женщины и руководителя! Жизнь только начинается! Желаем тебе на вверенном фронте быть первой, всегда успешной, но при этом не забывать старых друзей! Ура, товарищи! С юбилеем нашего дорогого директора Литейской овощебазы!
— За такую женщину мужчинам положено пить стоя! — вскочив со стопкой в руке, призывно крикнул какой-то дядя с раскрасневшимся лицом и ослабленным чуть не до самого пупа галстуком, который норовил макнуться в салат.
Заскрежетали отодвигаемые стулья, мужская часть гостей охотно оторвала солидные седалища. Мы с Гороховым и бухгалтером тоже, конечно, встали, вытянув руки с налитым коньяком. Наш «собутыльник» взялся за стакан с морсом.
Дзинь, дзинь! — колокольчиковым перезвоном звенели тут и там рюмки и бокалы.
Мужчины тяпнули и расселись по местам, запихивая в рот хрустящую капустку, огурчики и бутерброды с икрой.
Дорвавшись до микрофона, вновь заголосил патлатый, размахивая в такт музыке полами сверкающего от нашитых блесток пиджака. Репертуар у него был самый что ни на есть ресторанный: «Поспели вишни в саду у дяди Вани» и прочие «Глаза напротив».
Народ оживленно болтал, кто-то отплясывал, кто-то стоял и курил прямо в помещении, кучкуясь чуть в сторонке и обсуждая городские и партийные дела.
Тосты и выпивка лились рекой, официанты еле поспевали подносить «снаряды». Гулять советская элита умела, этого у нее не отнять, это у нее в крови.
А потом традиционно объявили белый танец. Явление, я считаю, чисто советское, хотя есть версии, что пришел он к нам из Вены, но мне ближе версия про отечественное изобретение, когда после войны на танцах критически не хватало мужчин, а целомудренные девушки не решались подойти и пригласить первыми этих пятерых парней, что затесались на танцплощадку. Такое название помогало их подбодрить.
— Андрей Григорьевич! — откуда-то сбоку подпорхнула Варя. — Я вас приглашаю.
Она тянула изящную руку, встав чуть поодаль от моего столика — жест ненавязчивый и в то же время недвусмысленный.
— С удовольствием, — кивнул я, наспех вытерев губы салфеткой.
Горохов хитро покряхтел мне вслед, что-то пробормотал, улыбаясь. Я не расслышал, но можно было догадаться — мол, Светлане Валерьевне не скажем.
За две свои жизни перетаптываться на месте в паре с дамой я научился довольно сносно. Даже на ноги не наступал и вести мог. Тут главное отличие от современных медляков, что не стоит впечатываться в женскую грудь своей. Все-таки немного пионерского расстояния должно присутствовать между партнерами.
Но Варя цепко взялась за мою ладонь и сама прижалась ко мне, напрочь выдавив пионерские правила из пространства. Пахло от нее сладковатыми духами, чем-то воздушным и молодым.
— Как у вас продвигаются дела с расследованием смерти Парамонова? — игриво, будто о погоде, спросила она.
— Работаем, — уклончиво улыбнулся я.
— Мне кажется, не там ищете, — прошептала Варя мне на ухо, слишком близко прислонившись. Я почувствовал, как ее губы коснулись мочки.
— Вот как? Почему? — я отогнал интересные мысли насчет ее губ и сосредоточился на думках о работе, деле и Свете.
— Савелия Артуровича в нашем городе любили и уважали, — продолжала мне нашептывать Варя. — Все недоброжелатели у него там, в Москве были, а тут его фабрика — на хорошем счету.
— Однако убили его в Литейске, а не в Москве, — скептически заметил я.
Варя, кажется, хотела придвинуться еще сильнее, но было уже особенно и некуда.
— Говорят, что, возможно, его смерть связана с неудобным положением, в которое он поставил чиновников министерства своим передовым мышлением.
— Кто говорит? — прищурился я, заодно отодвигаясь.
— Никто конкретно, — Варя пожала плечами, — слухи…
— Мы же с вами, Варвара Андреевна, люди процессуальные, так сказать, работающие с фактами, а не с домыслами… Так что будем пока отталкиваться от того, что замешан кто-то из местных. Кстати… А следователей прокуратуры всегда приглашают на подобные мероприятия? Или это вас шеф обязал? — я хитро кивнул на курящего в сторонке прокурора, который стоял в обнимку с двумя пузанами с номенклатурными мордами и что-то горячо обсуждал с ними, улыбаясь и периодически хлопая собеседников по плечам.
— Я здесь не как работник прокуратуры, — прищурилась Варя, нисколько не смутившись. — У меня папа приглашен. Он часто берет меня с собой, говорит, что хороших людей надо знать в лицо и общаться с ними.
— Вот как! Так вы из этих?
Еле сдержался, чтобы не добавить ещё и свои мысли по поводу получения в таком молодом возрасте должности старшего следователя прокуратуры.
— Из кого из этих?
— Ну, из хороших людей… — многозначительно, но без подкола хмыкнул я, смягчив свои слова улыбкой.
— Я обычный юрист.
— Юрист в петлицах прокуратуры, это уже необычный, — подмигнул я.
— Ну, папа всегда хотел, чтобы я занималась серьезным делом.
— А вы — не хотели?
— А мне все эти убийства и изнасилования вот где сидят! — наморщила носик девушка. — Я вообще биологию любила. И животных…
Она вздохнула, изобразив грусть, будто желала, чтобы я ее пожалел. Лукавит, наверное, дева, связи там или не связи, а ведь пристроена-то весьма неплохо, насколько можно пока увидеть.
— И кем же работает ваш папа? — полюбопытствовал я. — Он, выходит, тоже здесь, если вы с ним?
Варя аккуратно покачала головой, не нарушая танца.
— Еще не пришел, задерживается, но скоро будет. А хотите, я вас с ним познакомлю?
Вот блин… Только знакомства с родителями мне не хватало. Как бы так намекнуть, что я несвободен? Надо жениться уже что ли. Чтобы колечко на пальце носить.
— Ну, не знаю… я здесь человек временный, скорее всего, в первый и последний раз на таком мероприятии в вашем городе.
— Да вам самому будет интересно! — горячо заверяла меня Варя. — Он тоже в милиции работал, а сейчас — настоящая знаменитость.
— Бывший работник МВД? Свой человек, — одобрительно закивал я. — Что ж… Познакомьте.
Медляк уже кончился, и мы сами не заметили, когда. Просто стояли посреди зала и разговаривали.
— А вот и папа! — воскликнула Варя, махнув тонкой рукой в сторону входа.
Оттуда появился седоватый, но крепкий мужчина в вельветовом кофейном пиджаке, шейном платке на французский манер, а вместо брюк — в модных джинсах.
Прямой подбородок и нос, умные цепкие глаза, как у Шерлока. Все так, как и на форзаце его книг.
Я сразу узнал писателя Светлицкого.
— Ваш отец — писатель? — не стал скрывать я своего удивления.
— Ну, да… — гордо закивала Варя, с удовлетворением смотря, как при появлении ее отца, присутствующие заметно оживились. Прокурор, председатель исполкома и прочие важные лица оторвали задницы от стульев и бросились ручкаться с вновь прибывшим гостем.
— А… Фамилии почему же разные? Вы замужем?
— Нет, — выдохнула Варя с каким-то радостным подтекстом. — Папа поменял фамилию для писательства. Соловейчик — как-то не аристократически звучит.
Я только хмыкнул. Никак не получалось подавить странное ощущение, будто меня обманули.
— Ну, у нас пролетарская литература, — зачем-то принялся я возражать, — для советских людей. Мне кажется, нормальная фамилия для писателя.
— Папа так не считает, говорит, что это все временно… а потом снова корни возьмут свое.
— Что временно? СССР?
— Ой! — Варя прикрыла рукой рот. — Что-то я наболтала не того, не обращайте внимания, я когда выпью шампанского, всякую чушь нести могу.
— Ничего, — снисходительно улыбнулся я. — Шампанское — оно такое, да…
— Пойдемте, я лучше вас и правда познакомлю! — Варя явно хотела произвести на меня впечатление еще и своим отцом.
— Давай уже на ты, — предложил я. — Нам еще работать вместе. Надеюсь, папа будет не против.
— Конечно, давай, — Варя потянула меня за руку к кучке людей, обступивших литературного мэтра.