— Это еще не все, — Погодин похлопал по принесенной им рукописи. — Вот почитайте рассказ Ковригина, который по некоторым причинам нигде не напечатали…
Шеф взял в руки машинописные листочки и принялся читать вслух. В рассказе, который назывался «Жизнь и смерть большого человека», говорилось о некоем чиновнике, который брал взятки. Все бы ничего. Вот только звали главного героя — Темницкий Всеволод Христофорович.
— Прямой намек на нашего Всеволода Харитоновича, — озадаченно покачал головой шеф. — Собственно говоря, почти кляуза.
— Вот! — поднял указательный палец Федя. — Он про него рассказ накатал, почище крокодиловского фельетона, явно намеревался репутацию подмочить, там дальше почитайте… В нем говорится, что главный герой был мерзкий человечишка. Хуже спекулянта.
— Ну и что? Подумаешь, имя похоже, — продолжал гнуть позицию скептика Горохов. — Наш писатель не взяточник, как это к нему относится?
— А вы дочитайте, — настаивал Федор, — там в финале-то героя выгнали с работы, как и нашего писателя.
— «Нашего» писателя на пенсию отправили, — уточнил я, — совсем наоборот, не за взятки, а за то, что совал нос куда не надо… Правду искал.
— Это он тебе так сказал? — уставился на меня Погодин.
— Ну да…
Федя покачал головой как-то осуждающе, так что мне даже захотелось его одёрнуть, но я сдержался. Чего не вытерпишь по долгу службы — пусть договаривает свои мысли, не буду его сбивать.
— Это его слова. А как на самом деле было, мы же не знаем. Вот откуда у Светлицкого шикарная квартира, мебель, кабинет и дорогой заграничный алкоголь всегда в наличии?
— На гонорары купил, — пожал я плечами.
— Зачем?
— Как зачем? Заработал и купил. Квартиру дали по ходатайству Союза писателей.
— Угу… — кивнул Федя, будто бы соглашаясь, но, судя по хитрой физиономии, он явно припас какой-то аргумент. — Только у нас в стране на широкую ногу жить не принято. А тут вдруг бывший милиционер сразу роскошью оброс. Всю жизнь, значица, был обычным тружеником правоохранительной системы, и бац! В барчуки записался… В столбовые дворяне выбился, как в «Колобке».
— В «Золотой рыбке», — поправил его я.
— Да какая разница? — всплеснул руками Федор. — Не кажется ли вам странной такая перемена в самосознании советского гражданина?
— Немного кажется, — кивнули мы.
— А я вот думаю, что не менялся он вовсе, — Федор, наконец, сел на стул и, откинувшись на спинку, продолжал вещать, будто учитель на уроке, — всегда Светлицкий падок был на элементы красивой жизни. И будучи в БХСС, наверняка, рыльце в пушок обмакнул. Еще там, на службе, он почву к материальным благам готовил.
— Это надо проверить, — поддержал версию Горохов, кивнув мне, — переговорить с бывшими сослуживцами аккуратненько.
— Сделаем, — откликнулся я, а Федя продолжал.
— Мое мнение — покушение на Светлицкого организовал Ковригин. И… возможно, он и есть наш Литератор.
— И все равно, как-то притянуто за уши получается, — шеф стал мерить шагами кабинет, шурша листочками рассказа, будто хотел там найти разгадку на все наши вопросы.
Один из листков выпал. Его с проворством тучной панды подхватил Катков. Хотел отдать его шефу, но тот лишь отмахнулся, пробегая глазами другие листы.
Катков положил фрагмент рукописи себе на стол, и машинально стал его читать.
— Погодите! — вдруг воскликнул он. — Буквы мне знакомы!
— Как это? — навострил ушки Федор. — Антонина Арсеньевна заверила, что рассказ нигде не печатался, мол, сатиру с намеком на их литературного гения ни один журнал не взялся издавать.
— Я про знаки, а не про содержание, — Катков схватил лупу и, шурша листочками, стал сравнивать какие-то документы между собой.
Мы сгрудились у его стола.
— Отойдите! — возбужденно затряс он головой. — Свет не загораживайте!
Мы сделали шаг назад, а Горохов встал позади Алексея, не отступил, лишь голову в плечи втянул.
— Вот! — воскликнул криминалист. — Смотрите!
Он положил три листа рядом, внахлест, предлагая нам сгорбиться над ними.
— Алексей, — скривился Горохов, нехотя фокусируя взгляд на листочках, — мы тебе верим, говори, что нашел!
— Рассказ Ковригина, анонимка на Светлицкого и письмо, в котором зашифровано было слово «ПРИХОДЬКО», отпечатаны на одной пишущей машинке.
— Это точно⁈ — потирал руки шеф, все еще не веря своему счастью.
— Зуб даю! — выпалил Катков, а потом поправился: — Я хотел сказать «так точно»!
— А я вам что говорил⁈ — чуть ли не прыгал Федор. — Брать надо этого Ковригина.
Он похлопал по висящей на поясе кобуре.
— Ребят, а почему я?.. — Сашок, наш водитель, заискивающе пожал плечами, вцепившись в руль служебной «Волги».
— Не ссы, Саня, — похлопал я его по плечу, — ты просто пойдешь и узнаешь, дома он или нет. А дальше мы подключимся.
Мы стояли возле облезлого двухэтажного особняка, переделанного под коммунальную квартиру. В одной из комнат первого этажа дома, по нашим сведениям, проживал Ковригин.
— Так идите сразу вы, — водила обвел нас с Погодиным просящим взглядом, его усы уныло повисли, а чуть оттопыренные уши залились краской.
— А вдруг его дома нет, — парировал я. — Тогда караулить придется, а соседи могут предупредить писаку — мол, за вами из милиции приходили, искали с собаками. Сам знаешь, какие в коммуналке ушлые и вездесущие соседи.
— Так я-то тоже из милиции, — расправил плечи Сашок, но зацепил рукой клаксон. Волга коротко, но громко просигналила.
— Тише ты! — прошипел я, выглядывая в окно.
Хорошо хоть, припарковались поодаль, и никто из дворовых не обратил на нас особого внимания. Лишь один алкаш ускорил шаг и исчез в парадной двухэтажки, что-то пряча за пазухой. Пузырь, наверное.
— Простите, — закивал водитель, а я продолжил инструктаж.
— Из нас всех, Сань, ты меньше всех похож на милиционера. Без обид. Несмотря на усы, вид у тебя моложавый и придурковатый, совсем как у меня в молодости. То, что надо… Не обессудь, нам нельзя палить контору, поэтому ты представишься молодым писателем.
— И про что же я пишу?
— Ты — прозаик.
— Про кого? — свел брови Сашок.
— Тьфу ты… Короче, если Ковригин дома, скажешь, что написал рассказ и хочешь его показать опытному писателю. Жаждешь оценки мэтра — то есть, большого мастера. Чтобы оценил, подсказал, направил. Мол, адрес узнал из справочного бюро. Он тебя, конечно, пошлет в… Союз писателей, а может, и не пошлет. В любом случае, скажешь, что рукопись дома, и завтра занесешь, да и слиняешь. А тут уж мы подключимся. Усек?
— Ага… — кивнул водитель и вздохнул. — А можно мне пистолет?
— Нет, ты же безобидный писатель, книжный червь, так сказать. Человек творческий и немного не в себе. Будет очень странно, если из-под рубахи у тебя будет что-то выпирать. У писателей обычно ничего нигде не выпирает. Их только муза интересует, а она у них лишь в голове обитает, — я постучал себе по темечку. — Да ты не бойся. Если что, мы рядом…
— Легко вам говорить, а мне один на один с ним… А что, если он того? Меня? А?..
— Ты не перегибай, Ковригин же не рецидивист-разбойник, а писатель. Коллега твой.
— Знаю, какой он коллега, — поджал губы водитель, — это он всех убил?
— Кого это — всех? — попробовал я повалять ваньку.
— Андрей Григорьевич, — покачал головой водитель. — Думаете, я не знаю, на кого вы охотитесь? Вы ищете серийного убийцу, а Ковригин этот, получается, у вас подозреваемый.
Вот ведь, внимательный кадр оказался.
— Тише ты, — шикнул я, хотя нас никто в машине не мог услышать, — ты советский милиционер, Александр, так что давай… Вперед, за Родину.
— Вас не поймешь, то я милиционер, то не похож на него.
— Похож — не похож, а зарплату тебе государство платит за охрану от преступных посягательств. Все, давай! Комната номер тринадцать.
Я вытолкнул водителя.
— Ещё и тринадцать… — суеверно вздохнул Саня и даже украдкой перекрестился, когда выбрался из недр автомобиля.
А потом, склонившись, сунул голову в открытое окошко и прошептал:
— А как рассказ-то называется?
— Какой рассказ? — не понял я.
— Ну… который я написал.
— Ёшкин-матрёшкин, Саша! Какая нафиг разница? Придумай сам, чтобы не запутаться…
Тот потоптался на месте, соображая, но через две секунды сунулся снова:
— У меня с фантазией все глухо…
— «Репка» пусть будет, — отмахнулся я.
— Так это же сказка такая есть.
— Тогда «Советская репка», — поправился я. — Все, шагай. И рубаху ровнее заправь, ты же не водила, а писатель… Интеллигент, мать его за ногу.
Саша вздохнул и поплелся в сторону коммуналки.
— Блин, Андрюха, — покачал головой Погодин. — Он и на писателя-то не очень похож. Раскусит его Ковригин, как пить дать. Может, я его подстрахую? А?..
Глава 2
Саня, ловя затылком наши с Погодиным взгляды, зашел в подъезд. Солнце скрылось за его спиной, придавленное мрачной дверью на ржавой пружине, и он очутился один на один с коммуналкой.
На площадке первого этажа Саша уперся во вторую дверь, не такую массивную и основательную, но заросшую сбоку застарелыми «бородавками» дверных звонков.
Возле каждой кнопки значились обычные советские фамилии: Гейнц, Исмаиловы, Пельш, Мехельсоны, а под всеми под ними красовался простой и понятный «Ковригин».
Саня сглотнул, вытер рукавом лоб и решительно надавил на нижнюю кнопку. Палец врезался в слой слипшейся пыли, уже почти что грязи. Эту кнопку явно давно не трогали, и звука, что логично, тоже не последовало. Водитель нажал снова, но ответом был лишь глухой звон посуды за дверью, чьи-то рутинные маты и мяуканье кота между делом. За филенкой двери явно кипела жизнь…
Саня потоптался, повздыхал и решился на некоторое преступление — нажал на другую кнопку, повыше. Через некоторое время дверь распахнулась, а на пороге появилась бабуля в косынке цвета горелого сахара и с ведром в морщинистой, но крепкой, как советская швабра, руке. Косынка чуть сбилась, напоминая фарцовую бандану, один глаз пенсионерки был сильно прищурен, отчего она походила на пиратку, не хватало только попугая на плече и трубки в зубах.