Федя протянул огромный бумажный сверток цвета пожухлой травы, перетянутый шпагатом:
– Горохову сказал, что у тебя с головой не все в порядке, и тебе больничный продлили.
– Вот спасибо, что в имбицилы меня записал.
– Да не придирайся, Андрюх! Он все понял, что сотряс я имел в виду.
– А Соне звонил?
– Да. Как ты и просил. Наплел ей, что тебя срочно в Москву вызвали. По работе. Она, конечно, обиделась, что ты сам не позвонил и не приехал, но я твою записку вчерашнюю передал, и она вроде успокоилась. И что ты такого там накарябал? Умеешь найти подход к женщинам, Петров. Научи меня.
– Ничего такого не написал. Мол, срочное дело, целую, скучаю, позвонить не получилось, потому как из общаги сразу в аэропорт, приеду, все расскажу. Она привыкла месяцами меня не видеть, вот и поверила.
Погодин только вздохнул.
– Осталось только с твоими родителями уладить все, – Федя задумчиво почесал нос. – Им я ничего не врал.
– Да им и не надо, позвоню на днях, как окрепну и смогу выходить на улицу до телефонной будки. Мы с ними в последнее время живем дружно, но на некотором удалении друг от друга. Как настоящие родственники. А с отпечатками что?
Он сразу понял, что я имел в виду.
– Это было самое сложное, – Федя преисполнился важностью проделанной работы и повествование стал вести чинно и неспешно. – В общем, с рамы туалета, откуда вы в окошко выпрыгнули, при осмотре изъяли следы обуви с подоконника и следы рук. Также кровь изъяли.
– Кровь – это ерунда, все человечество делится на четыре группы, малодоказательно. За следы обуви тоже можно не переживать. Обутки, в которых “на дело ходили”, мы с Медведевым утилизировали, так сказать. А вот пальчики меня беспокоят.
– Нормально все уже, – кивнул Федя. – Затер я эмульсию на отрезках дактилопленки. Теперь папиллярный узор не разглядишь.
Не было видно, чтобы Погодин мучился какими-то угрызениями, скорее, наоборот, его распирала гордость. Я склонил голову набок и подумал, что, черт возьми, плохо влияю на друга.
– Молодец, Федор! – сказал я вслух. – Как ты так умудрился?
– Сложно было с этим Витей Драгуновым договориться. Попросил я его по-быстрому изъятые следы переснять, чтобы по картотеке проверить. Он поначалу ни в какую, мол, работы много, иди через начальство вопрос решай. Пришлось ему кофе купить.
Я нахмурил брови, потому что совершенно некстати вспомнил всякие там фрапуччино на вынос из прошлой жизни. Федор продолжал рассказывать:
– Настоящего индийского. Который в банках из-под гвоздей продается. И вызвался ему помочь, естественно. Сказал, что кое-что в фотоделе умею. Пока он там растворы свежие наводил, да “Уларус” запрягал, я эти отрезки пленки со следами незаметненько из пакетиков извлек, благо заклеены они небрежно были, “печати” снял, поддел скальпелем аккуратно, а потом приклеил на место. Пальчики все затер, узоры папиллярные превратил в нечитаемые мазки.
– Драгунов ничего не заподозрил?
– Нет. Даже возмущался, что дежурный криминалист такую непригодную для идентификации хрень изъял. Грозился на него Паутову пожаловаться. Я его отговорил, сказал, что жаловаться на боевого товарища нехорошо, и потом, дело серьезное, за это криминалисту может прилететь от Сафонова, ведь он дело на контроле держит. Раздул из мухи, дескать, на его жизнь покушались. Но прокуратура покушение на убийство, конечно, не возбудила, по сводке прошло как насилие по отношению к представителю власти. К сотруднику, то есть.
– М-да… – я задумался. – Ну хоть так. А что, у Сафонова сильные повреждения?
– Да синяк и на затылке ушиб, говорят. Ну я же говорю, он все вывернул так, что там чуть ли его не до смерти собирались запинать. Хорошо, Славка, дежурный оперативник, который тогда был, все опроверг. Он кое-что успел увидеть. Это тот, из чьего пистолета тебя подстрелили.
– А ты кровь, кстати, на экспертизу отдал? На клочке бумаги, которая из сейфа Сафонова.
– Нет еще… Ты уж все сразу желаешь, знаешь ли. Вот ломаю голову, какому эксперту СМЭ это подкинуть за бутылку… Постой! – Федю вдруг осенило, – У нас же Мытько в бюро СМЭ сейчас работает. Давай ему и отдадим.
– Точно, – я хлопнул себя по лбу, но легонько, голова и так чугунная. – Я что-то про него даже не подумал. Совсем мозги обмякли от потери крови. Для меня он не судмед, а хирург. Еще не привык к его новому амплуа. Сегодня придет перевязку вечером делать, передам ему.
Мытько действительно сдержал обещание и навестил меня. Было уже около девяти вечера, я и не надеялся на его визит. Думал, обманул. Я успел проклясть его и мысленно обозвать разными нехорошими словами, самые безобидные из которых были: “Айболит недоделанный” и “флюорограмма лупоглазая”.
Денег хирург опять с меня не взял. Вот сволочь… Хочет порушить мои представления об этом бренном мире. Я думал, что в людях научился разбираться за полвека своей жизни, а он все перевернул, гад такой. Даже без особых прений взял у меня на исследование добытую улику, чтобы группу крови определить. И не спросил, зачем мне это надо. Сменил повязку (старая присохла, и пришлось размачивать), дренаж, перебинтовал и, что-то, как всегда, ворча, поспешил убраться, сказал, что пока троллейбусы ходят – успевать надо. Денег на такси не взял. Ну и хорошо. У меня самого с финансами не густо (Федины телевизионные накопления я решил не использовать, раз уж так складывается, до последнего).
Через пару дней я окреп, даже на морде появились розовые отблески. Больше не походил на помесь бледной поганки и зомби. Погодин привез мне из общаги одежду, и я впервые вышел на улицу. Первым делом добрался до телефонной будки и позвонил Соне.
Та сначала отругала меня, что исчез, как прошлогодний снег, а потом стала обо всем расспрашивать, я еле успевал вставить слово.
После позвонил родителям. Трубку взяла мать. Сказал, что у меня все нормально, но работы много, и я пока опять временно в Москве. Все мне поверили – не вчера сложилась такая перелетная моя жизнь. Совесть за вранье почему-то не мучала. Или у меня ее сейчас не было, или я полностью уверовал в то, что близким лучше не знать о моих злоключениях, чтобы не расстраиваться и не надумывать себе лишнего.
Что все, вроде бы, во благо.
Погодин навещал меня каждый день. Сообщал все новости. Принес даже фотокопию субъективного портрета шубника, что состряпали в отделе Паутова, используя мою же разработку “СФ-1” для составления фоторобота.
Эх… Когда я ее мастрячил, не думал, что против меня сработает. Но, как и предполагал, Медведев на ней получился совсем не похожим. Сафонов его описал по-своему. С фотокарточки на меня смотрел неандерталец с покатым лбом и злобными, глубоко посаженными глазками.
– С доски “Их разыскивает милиция” я фотку снял, – гордо отчитался Погодин.
– Спасибо, Федя. Ты настоящий друг и настоящий мент. Хотя с доски можно было и не снимать. Она, наоборот, в заблуждение вводит такой первобытной мордой.
– Ну, в ориентировках еще есть карточки, – оправдывался Погодин. – Так что все нормально. А, кстати, что там по результатам анализа следов крови? Мытько провел исследование?
– Да, четвертая группа, как и Дубова.
– И что это значит?
– Что моя версия подтверждается…
– Так какая у тебя версия? Я уже запутался.
Я помолчал, думая, как это подать, а потом сказал прямо:
– Я думаю, это Сафонов убил Глеба Львовича.
Погодин тоже ответил не сразу.
– Все равно не пойму. Зачем?
– Пока у меня в голове складывается такая картинка… Фарцовщик Гребешков, не выдержав давления и оброка, которым его обложил начальник участковых, поперся в прокуратуру, чтобы написать на того заявление. Обратился не к дежурному следователю, а, ввиду важности и резонансности события, прямиком к заместителю прокурора города, понадеявшись на его компетентность. Дубов принял у него заявление, но почему-то ходу ему не дал. Параллельно собирал компромат на Гошу Индия. Заявление не уничтожил, держал при себе. Скорее всего, в портфеле с собой таскал. Сафонов как-то об этом узнал, пока не знаю как, и пришил Дубова. Возможно не своими руками. Забрал документ из портфеля. Он лежал расстегнутым, когда труп обнаружили. Случайно замарал бумажку в крови Дубова и положил к себе в сейф.
– Но почему тогда Сафонов его сразу не уничтожил? Это же улика… Да еще какая.
– Тоже вопрос…
Федя, размышляя, подошел к окну, и я слышал его голос уже отраженным от стекла. Даже так он казался глухим и настолько серьезным, что я диву давался.
– Все как-то притянуто. Тебе не кажется?
Я кивнул, хоть и знал, что он меня не видит.
– Кажется, но чуйка подсказывает, что я прав. Гошу подставили грамотно. Все обстряпали так дельно и чуть его самого не пришили.
– Н-да… – Погодин почесал затылок. – Задал ты мне, Андрюха, задачку… Как такой клубок распутывать будем?
– Хорошо сказал, – улыбнулся я.
– А что хорошего?
– Ты сказал “будем”, значит, ты со мной до конца.
– А у меня выбор есть?
Я посмотрел на его спину и повернутую ко мне, в профиль, голову. Обстоятельства были сложные, но не они держали Федю.
– Нет, конечно…, – мягко ответил я.
Глава 16
Еще неделю я прокантовался у Медведева, после чего переехал в свою общагу. Мытько честно отходил ко мне семь дней, и проинструктировал по дальнейшему лечению. Уже не надо было накладывать сложную повязку, и я по его подсказкам научился перематывать руку самостоятельно. Теперь я совсем не понимал, как мне относиться к недавнему недругу. Жизнь его побила и поменяла в лучшую сторону. Все-таки Ленке повезло, что выскочила замуж за такого мужика. Не пропадет она с ним…
Я старался не выходить из общаги. Потянулась рутина однообразных дней. Благо пару раз ко мне даже заявились Света с Катковым, пришли навестить и приволокли, как водится в делах больничных, авоську апельсинов, шоколад “Аленка” (вкусный, зараза, оказался) и пожелание от Горохова о скорейшем выздоровлении. Пришлось при них старательно изображать “больного на голову”. Охать и иногда постанывать, держась за лоб. Спектакль нужно играть до конца, благо под широкой ситцевой рубахой повязки на руке никто из них не заметил.