Тед работал на городском складе, в часе ходьбы от дома. Трудился он по двенадцать часов в день, и платили ему двадцать три шиллинга в неделю. В округе говорили, что, пока кормилец зарабатывает фунт в неделю, семья еще может свести концы с концами, но если доход опустится ниже этого уровня, значит вы впали в нищету. За квартиру Миллеры платили семь шиллингов в неделю, и еще шиллинг в неделю уходил на уголь. Несмотря на это, полуподвал все равно оставался холодным и сырым — такова была оборотная сторона низкой квартирной платы. У подруги Сильвии Джоан, которая жила неподалеку, в трех комнатах на верхнем этаже, было семеро детей, и угля семья тратила меньше. И все же Сильвия не хотела бы оказаться на месте Джоан: Тед был таким добрым и мягким, он ни разу не ударил никого из детей, и уж конечно ни разу не поднял руку на Сильвию.
Он даже курить бросил много лет назад и почти не пил. А если и выпивал, то почти не менялся. У мужа Джоан был ужасный характер; детей, если они не слушались или грубили, он порол кожаным ремнем. А если Джоан не успевала приготовить ему обед или завтрак, то, возвращаясь по утрам с работы, он бил и ее. И хотя зарабатывал он больше Теда — почти тридцать шиллингов в удачные недели, — из них целый шиллинг он всегда тратил на выпивку.
Тед и Сильвия жили вместе уже восемь лет и по-прежнему были счастливы. Конечно, жизнь — штука нелегкая, но детишки были здоровы, трое старших неплохо учились в школе, все умели читать и писать, а Билли, самому старшему, хорошо давалась арифметика. И улица, на которой они жили, им нравилась: бузотеров тут было мало и, случись что-то, каждый сосед готов протянуть руку помощи. Да и хозяин дома не так уж плох. Дважды, когда Тед запоздал с платой за квартиру — первый раз, потому что болел ребенок и нужно было заплатить доктору, а второй раз, когда Тед сам прихворнул и три недели не работал, — хозяин дал им отсрочку.
Поэтому Сильвия не беспокоилась, что их выкинут на улицу. Найти всем место в этакой тесноте, следить, чтобы все были здоровы, несмотря на вечную сырость, держать всех в чистоте при таких-то высоких ценах на мыло и горячую воду, следить, чтобы не заводились клопы, — вот те ежедневные обязанности, которые ей приходилось выполнять. Но ее Тед был добрым, терпеливым человеком, и Сильвия все успевала и даже сумела сохранить свой веселый нрав. Хотя она очень боялась, что, если в семье опять появится ребенок, она просто не выдержит.
Это невозможно, этого просто не может быть! Только не сейчас! Только не сейчас, когда все так наладилось, не сейчас, когда ее работа была такой увлекательной и доставляла ей столько удовольствия, не сейчас, когда она чувствует себя счастливой и сильной, — нет, только не это! Да этого и не может быть. Задержка всего в несколько дней. Может быть, потому что последнее время она так много работает? Да, наверняка так и есть. И конечно, она переволновалась. А волнение всегда чревато задержкой. И все же… да, она знает, когда это могло случиться… если все-таки случилось. В ночь после обеда с литераторами, куда Оливера пригласили выступить с речью. Он страшно нервничал и целыми днями репетировал свой спич. Селия терпеливо слушала, давала советы, отмечала удачные обороты, литературные реминисценции, удачные шутки. Вечер устраивали в «Гаррике»[4], куда женщины не допускались. Оливер хорошо подготовился, надел фрак и повязал белый галстук — вечер намечался очень торжественный. Все это он проделал в полном молчании. Он был бледен, его мутило от волнения.
— Не волнуйся так, — подходя к мужу и обнимая его, сказала Селия, — ты будешь великолепен. Точно знаю. А я стану ждать тебя, думать о тебе и желать тебе успеха.
— Да-да, — отозвался он. — Но ты не понимаешь, там будет такая важная и шикарная публика, столпы нашего бизнеса: Макмиллан, Джон Марри, Арчибальд Констебль, Джозеф Мэлаби Дент… Это будет встреча Давида и Голиафа, Селия, и я просто не знаю…
— Оливер, — уже более строгим голосом произнесла Селия, — ты говоришь глупости. Ты прекрасно знаешь, что Давид победил Голиафа. И ты победишь сегодня вечером. А теперь поцелуй меня и позволь завязать тебе галстук. Ты же не можешь сам это сделать, когда нервничаешь. Вот так. Ты прекрасно выглядишь. Очень красиво. Так важно, внушительно и так… литературно. А теперь ступай, дорогой мой. И не забудь делать паузы в конце каждого абзаца. Не спеши. Дай всем возможность насладиться твоей речью, посмаковать ее.
Как и обещала, Селия весь вечер сидела в маленькой гостиной на втором этаже, читала и думала о муже, когда услышала — было уже очень поздно, перевалило за час ночи, — как к дому подъехала машина. Селия сбежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Оливер вошел в дом, швырнул шляпу на кресло, торжественно взглянул на жену и улыбнулся:
— Все прошло замечательно. Я, наверное, не должен так говорить, но это правда. Вечер был просто грандиозный. Какое событие! Если б только отец был там и все видел!
— Пойдем наверх, — взяв его за руку, предложила Селия. — Я хочу знать о каждом мгновении. О каждом!
— Ты так добра ко мне, — поцеловав жену, сказал Оливер, — и столько делаешь для меня. Я бы никогда не справился без твоей помощи. Никогда. И ты все это время сидела и ждала меня. Должно быть, ты сильно устала.
— Нисколько, — возразила Селия, — как я могла лечь спать? Ну давай же, рассказывай — о каждой мелочи.
Они долго говорили, а затем Оливер, вдохновленный успехом и переполненный счастьем, любил ее. Селия лежала в постели, ожидая его, трепеща и чувствуя, как ее тело тает от удовольствия при одном лишь прикосновении к телу мужа. Селия ощущала нетерпение и голод, на нее нахлынул восторг, огромный и всепоглощающий. Она быстро достигла оргазма, приподнялась и вскрикнула, чтобы еще раз испытать это состояние. Ей было так хорошо, так приятно, что просто невозможно было остановиться и подумать об осторожности. Но когда ее тело наконец утихло, успокоилось, только тогда Селия с легкой паникой подумала, что сейчас как раз опасные дни, в которые она может забеременеть. Похоже, так и есть. А если это так… но тут Селия заставила себя не думать о своей физиологии и сосредоточилась на делах.
На днях должно было состояться еженедельное собрание редакторов, и у Селии появилась неплохая идея. Даже очень хорошая идея. Но она все же немного нервничала. В ожидании своей очереди заговорить Селия чувствовала, как громко колотится ее сердце, ей казалось, что сидевший рядом с ней Ричард Дуглас, симпатичный старший литературный редактор, вполне может услышать его биение. Она старалась никогда не проявлять эмоций в офисе. Это же просто некрасиво. Кроме ММ, Селия была здесь единственной женщиной, а если уж ты хочешь работать на равных с мужчинами, то и вести себя должна соответственно. А это очень трудно. И будет еще труднее, если Оливер отвергнет ее идею.
Нет, он так не сделает, конечно не сделает. А если и сделает, то только потому, что именно Селия ее предложила. Он все еще склонен был поступать подобным образом — до сих пор. Даже теперь, когда она подготовила к печати несколько успешных книг, часть которых уже опубликована, а часть вот-вот выйдет. Казалось, он чувствовал себя обязанным так поступать: не оттого, что сопротивлялся ее успеху — этим он как раз очень гордился, — а оттого, что ему хотелось быть честным и ни в коем случае не покровительствовать жене. Не злоупотреблять своим положением. В принципе, такая позиция Селии даже нравилась, но при этом и страшно раздражала. Заботясь о безупречности своей репутации, Оливер часто поступал по отношению к Селии несправедливо. Она старалась относиться ко всему спокойно и даже ни о чем не намекать ему, когда они были дома вдвоем или когда вместе возвращались из офиса на машине, подаренной лордом Бекенхемом на Рождество.
Оливер попытался отказаться от машины, но Селия убедила его принять подарок, чтобы не обидеть отца.
— Оливер, он действительно очень тебя любит. Мама говорила мне об этом. С тех пор как родился Джайлз, он убедился, что ты замечательный. Он хочет нам помочь. И машина действительно будет нам огромным подспорьем. Я терпеть не могу дожидаться автобуса, особенно по вечерам. Я из-за этого поздно возвращаюсь к Джайлзу.
Последнее заявление было абсолютной неправдой, потому что если Селия задерживалась в офисе и не могла дождаться автобуса, то просто брала такси. Она пыталась убедить саму себя, что имеет право тратить свое жалованье, как захочет, но знала, что это рассердит Оливера, который весьма осторожно распоряжался деньгами. Привычка экономить выработалась у него с детства, когда все вокруг толковали об экстравагантности и расточительности его матери. Эти воспоминания очень расстраивали его. Хотя Оливер не помнил своей матери, ему казалось, что ее характер может проявиться в нем, а потому старался вести себя совершенно иначе, чем она. Оливер по-настоящему боялся за Джека, поскольку считал, что брат чем-то напоминает мать.
ММ была в еще большей степени предрасположена к экономии и ходила на работу пешком. Она продала большой дом на Фицджонс-авеню, который достался ей от отца, и купила гораздо более скромный в Китс-Гроув. К тридцати годам она выбрала для себя определенный стиль в одежде — длинную юбку, белую блузку, пестрый шарф и хорошо сшитый на заказ жакет — и уже до конца жизни не меняла этого стиля, уберегавшего ее от необходимости следовать моде, а значит, и от лишних трат.
Селия, обожавшая наряды, тратила на них уйму денег — в основном с разрешения отца. Она никак не могла понять отношение ММ к одежде, однако не могла и не признать, что та, вопреки всему, прекрасно выглядит в своей «униформе». Наряд этот подчеркивал достоинства ее высокой, но хорошо сложенной фигуры, а большие, свободным узлом завязанные шарфы ярких цветов оттеняли сильные, строгие черты ее лица и выразительные темные глаза. Она, наверное, очень похожа на свою мать, думала Селия. А лучистый взгляд Оливера достался ему от Эдгара. Никто бы никогда и не заподозрил, что ММ и Оливер — единокровные брат и сестра. А вот Роберт, которого Селия помнила по своей свадьбе, вполне мог сойти за близнеца ММ. Селии тогда понравился Роберт, и ей хотелось бы чаще с ним видеться. Несмотря на довольно серьезную манеру держаться