кая коленом АГС. – Тащить – так мы с Папашкой, а как стрелять, то другие.
– Нанял бы местных аборигенов, они бы тебе мигом дотащили, им не привыкать.
– Скорее бы яйца ему отрезали! – не преминул вставить слово Макс Шестопал.
– Максим, иди-ка ты со своим черным юмором, знаешь куда?
– Куда, мой юный женераль?
– В жопу!
– Ая-яй! Такой с виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи!
– Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное расскажи!
– Ладно, слухай, братва! Приходит мужик на работу вот с таким фонарем под глазом. Сослуживцы спрашивают его, где, мол, его так угораздило? – Жена угостила! – А за что? Если не секрет! – Я ее на «ты» назвал! – Да что ты паришь! За это морду не бьют! Как дело то было, признавайся? – Лежим мы в постели. Она и говорит: – Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой! А я ей отвечаю: «Не мы, а ты!»
Рота поднялась на перевал. Внезапно длинные автоматные очереди разорвали горную тишину. Разведвзвод с саперами, идущий впереди, неожиданно напоролся на засаду боевиков. Противник открыл плотный огонь. Завыли и стали оглушительно рваться мины.
Анохин принял решение: воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.
– Сергей, бери разведчиков, прикроешь нас! – подзывая Саранцева, отдал он приказ.
Старший лейтенант с разведвзводом, заняв позиции, открыл огонь по врагу. Тем временем рота ушла в сторону высоты.
– Горошко, отходите! Мы с Бурковым прикроем! – крикнул он сержанту, лежащему рядом. – Потом прикроете нас!
Разведчики с Горошко отползли. Саранцев, отстреляв пару магазинов, оглянулся назад. Слабо различимая в тумане рота уже начала подниматься на высоту, поросшую редким лесом, а Горошко и его люди уже залегли на новой позиции и огрызались очередями, давая возможность Саранцеву и Буркову оторваться от «чехов».
– Бурков! Отходим, Бурков!
Но Бурков не отзывался.
– Черт! Бля! – вырвалось у Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему сержанту, уткнувшемуся лицом в снег. Перевернул его. Тот был мертв. Старший лейтенант стянул с себя бронежилет, потом снял бронежилет с Буркова. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Группа Горошко открыла плотный огонь, прикрывая старшего лейтенанта. Среди разведчиков уже были раненые. Сжался в комок с лицом, искаженным от боли рядовой, Рахимов.
Тяжело дыша, Саранцев тащил убитого сержанта. Наст не выдерживал, ноги проваливались в рыхлый снег. Вокруг него свистели пули, поднимая фонтанчики на подтаявшем снегу. Одна из них нашла Буркова, старший лейтенант ощутил ее сильный толчок в спину.
Из сырого тумана показались темные фигурки: боевики устремились в атаку, открыв бешеную стрельбу. Слышны длинные очереди, громкие хлопки из подствольников и одиночные выстрелы из снайперских винтовок. Бойцы, найдя укрытие за выступами скал и стволами деревьев, ответили метким огнем. Радист Вадик Ткаченко, связавшись с базой, просил подмоги.
Противник пытался охватить десантников с флангов. Атаки следовали одна за другой, с нескольких сторон. Яростный огонь «духов» вновь прошелся по укрывшимся бойцам. Пулеметные трассы хаотично ковыряли снег, с гулом рвались мины. Вокруг все тряслось и громыхало.
– Товарищ майор!! Товарищ майор! Вас вызывают! – закричал взволнованно радист Ткаченко и добавил виновато, – «Чехи»! На нашу волну вышли, гады!
Анохин подполз к рации, где рядом с радистом в небольшой ложбинке санитар Коренев рвал зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.
– Эй! Командир! С тобой говорит Хамид! Помощи не жди, никто не придет к тебе. Давай по-хорошему договоримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дорогу! Мы вас не трогаем!
Над горами повис непроницаемой пеленой густой туман. После долгой паузы вновь противный вой падающих сверху мин. Громкие разрывы то там, то здесь. Никуда не спрятаться от смертоносных осколков, разлетающихся веером. Много убитых и раненых. Атаки духов следовали одна за другой. Со всех сторон стоны, крики, мат. Где-то вдалеке слышны звуки боя. Это подкрепление делает отчаянные попытки прорваться к ним на помощь.
Анохин у рации:
– Кречет! Кречет! Я – Стрела! Где помощь? Нужна помощь! Прием!
– Потерпите немного! Ждите! Помощь идет!
– Сколько можно ждать? Третий час ждем! Бля! Прием!
– Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!
– У меня до хера трехсотых и «двухсотых»! Прием!
– Тебе русским языком сказано! Колонна ведет бой! Конец связи!
Рядом плакал от нестерпимой боли, вцепившись прокуренными зубами в рукав бушлата, раненый ефрейтор Кисленко, его изуродованная осколками нога выше колена наспех перетянута жгутом.
– Костя, потерпи! Скоро вертушки прилетят! Все будет нормалек, – успокаивает товарища Пашка Фомин. – Потерпи, братишка. Уже скоро! Вот увидишь. Потерпи!
– Паш, ведь не бросят же нас?
– Мамочка! Мама-а! – кричит тонким голосом в десяти метрах от них рядовой Антон Духанин, его раздробленная кисть буквально висит на сухожилии. У него безумные широкооткрытые глаза.
– Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Прием!
– Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!
– Кречет! Нужна конкретная помощь! Поднимай летунов! Прием!
– Стрела! Где я тебе возьму летунов? Бля! Непогода!
– Кречет! Надо срочно забрать трехсотых! Прием!
В наушниках раздался хриплый голос боевика:
– Командир, отводи пацанов! Пожалей их матерей! Хамид тебя просит! Прием!
– Да пошел ты в жопу!
– Ай, не хорошо говориш, командир! Ой, пожалееш!
Наступило затишье. Бойцы ждали очередной атаки. Стали усиленно окапываться, слышалось звяканье лопаток о грунт. Коренев перебегал от одного окопчика к другому, оказывая необходимую помощь раненым.
– Хорошо, что связь есть, а то бы полный п…дец! – сказал рядовой Садыков, нервно набивая пустые «рожки» патронами.
– «Батя» открытым текстом кроет: «Гибнем, бля!» – отозвался пулеметчик Серега Поляков, смахивая потрепанной рукавицей с оружия сырой снег.
– А что нам передавать, скажи? Что? Что у нас заморосил мелкий дождик, что ли?
– Читал как-то в одном из старых журналов. У моей бабки много всяких подшивок. Хранит, так сказать, для истории. Есть даже здоровенный журнал тридцатых годов, как простынь, «СССР на стройке» называется. Так вот! Осваивали Север. Всякие Шмидты! Папанины! И был такой известный полярник – радист Кренкель. Когда им на зимовке стало совсем хреново, все поголовно заболели цингой, он передал на Большую Землю такой текст, мол, все так замечательно, что дальше некуда, вот только подставки оборудования подвержены коррозии и что, мол, скоро оборудованию полный п…дец! Вот такую радиограмму послал. Ну, на материке сразу поняли, что им кранты, естественно, закопошились и выслали на спасение зимовщиков ледокол! «Красин», кажется, назывался. Спасли мужиков!
– Кто бы о нас покопошился! Бляди!
– Сидят в штабе и в ус не дуют, пидоры!
– Какого хера там думают? – Димка Коротков поднес к потрескавшимся губам фляжку. – Что мы тут пупки греем под солнцем?
– Почему не думают? Думают. Ведь прорываетя к нам кто-то. Слышал, отчаянная бойня в стороне была. Ведь никто не ожидал, что вся эта сволота повалит в сторону перевала. На минных полях только сколько их, скотов, полегло. До чертовой матери! И в плен до хера взяли! Ну, и успокоились наши лихие командиры.
– Серега, да меня совершенно не трясет, кто там успокоился! Выходит, что из-за какого-то говнюка, который там в штабе успокоился и «железку» сейчас обмывает, мы тут должны кровью харкать! Бляди!
– Димыч! Туман ведь непроглядный. Какие могут быть вертушки, сам посуди. На двадцать метров ни хера не видно. Какой мудак полетит? Леваневский? Чкалов? Сумасшедших нет! Да и куда долбить «нурсами»? По нам? Нет, не надо, спасибо! Был я уже в этом дерьме по уши, когда свои утюжили! Не надо!
– Эх, градом бы всю эту нечисть, за раз!
– Размечтался!
– Похоже, кранты нам, парни! Как там, у Мишки Тихонова, в песне поется: «Девятнадцать лет много или мало. В кармане девичий привет, но не будет весеннего бала…»
– Дим, думаешь, нам – полный капец?
– Уверен! Чудес на свете не бывает, старик! Весеннего бала уж точно не будет!
За его спиной раненый Пашка Фомин, держа в дрожащей руке маленький бумажный триптих, бубнил под нос:
– …вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша…
Анохин, воспользовавшись короткой передышкой, возникшей во время боя, собрал офицеров.
– Вахи обещают дать нам коридор. Чтобы мы убрались с их пути. Они пробиваются на Ведено. Там родина Шамиля. Там ему и родные стены будут помогать. По моим расчетам, подмога будет только завтра. Не раньше. Колонну, что шла на выручку, заблокировали. Мы можем рассчитывать только на себя. Вот такой расклад, мужики.
– Уйти мы не можем. До хера раненых! Да и абреки нам так просто уйти не дадут. Знаю, этих сволочей, – отозвался Бакатин.
– Раненых много, – вставил старший лейтенант Каретников. – И с патронами совсем паршиво!
– Да, боеприпасы надо экономить. Впустую не стрелять. Бить сволочь только наверняка.
– Одним словом, финита ля комедия, – сказал помрачневший капитан Розанов, отшвыривая в сторону бычок.
– Что ты сказал? – спросил Травин.
– Да это я так, к слову! – отмахнулся Розанов.
Анохин снова у рации.
– Седьмой! Седьмой! Я – Стрела! Я – Стрела!
– Седьмой на связи! Прием!
– Седьмой, давай огневую поддержку! Мы окружены! Не могу поднять головы! До хера трехсотых! Сделайте хоть что-нибудь, черт возьми! Прием!
– У меня приказ!
– Да мне насрать на твой приказ! Огня давай! Вашу мать! Заснули там, что ли? Прием!
Анохин вытер ладонью посеревшее лицо, воспаленные глаза лихорадочно блестели.
– Жалкие пидоры! – выругался он.
– Командир, это я – Хамид! Помощи не жди, никто не придет к тебе! – вновь забубнила рация.