Маргарита БурсевичНе чужая
103 год Мира
О чем думает человек, совершивший подлость?
Ганибал знал это точно.
Пепелище у его ног почти остыло, только несколько головешек еще искрились при сильных порывах ветра. Наверное, глупо было стоять среди позорной площади и привлекать внимание, но глубоко в душе, где еще помнилось, что такое быть человеком, свербело и кололо. Совесть, еще живая, напоминала о себе и требовала загладить вину и вернуть неоплачиваемый долг жизни. К беде или к счастью, но было нечто, что он мог сделать для безвременно почившей женщины. Откупиться от мук совести невозможно, но приложить все усилия, чтобы в загробной жизни он мог замолвить за себя словечко, было в его силах.
Суд над чужачкой свершился по его вине. Несколько неосторожно брошенных слов — не со зла, а из любопытства. Предположение, которое так невовремя попало в цель. Человеческий страх и жестокость толпы сделали остальное. Его грех. И маленькая девочка, заботливо спрятанная матерью, — его шанс на искупление. Он знал о малышке, но промолчал на суде, не в силах совершить еще большую подлость, чем уже содеял. Без опеки её ждет мучительная смерть от голода и холода.
Теперь ему предстояло решить: рисковать, пригрев ребенка, или заключить еще одну сделку с совестью? Если кто пронюхает о сироте, их казнят обоих. Девочку — за то, что не человек; его — за укрывательство.
Вздрогнув от очередного порыва осеннего ветра, щедро разносившего первые снежинки, мужчина дернул себя за бороду и отправился в лес. Там, в дупле старого погибающего дуба, сжавшись в комочек, дрожала от холода шестилетняя девочка.
108 год Мира
Драка была злой и отчаянной. Не по-детски серьезные лица с красными полосами от чужих ногтей. Взлохмаченные волосы. Разбитые в кровь колени и локти.
— Бей ее, бей!!! — кричали чумазые мальчишки, окружив дерущихся.
Паренек, затеявший драку, подогреваемый гомоном толпы, с удовольствием веселил публику. Резкий рывок за растрепанную косу — и девочка с болезненным стоном падает в придорожную пыль.
— Так тебе, дикарка, — пропыхтел он, старательно пытаясь отцепить чужие пальцы от порванной рубахи.
Начиная потасовку, он не ожидал, что придется так напрячься. Но нелюдимая дочка приезжего кузница оказалась слишком упрямой и, похоже, совсем не собиралась реветь. Молчаливая одиночка в поношенных?
стала мишенью для насмешек. Дружбы ни с кем не водила, из кузни выбиралась только к колодцу да на местный рынок. «Задирает нос», — решил он для себя, за это и старался проучить. А что может быть лучшим уроком, чем публичное унижение? Вот только расправа незапланированно превратилась в полноценную драку.
Хоть и высокая, но болезненно худенькая девочка оказалось неожиданно стойкой. Измученная, покрытая ссадинами и синяками, она молча сопротивлялась, не пытаясь позвать на помощь. Лишь в очередной раз поднялась на ноги, не издав ни звука. Было ясно, что бить ее бесполезно, но мальчишке уж очень сильно хотелось выйти победителем.
— Оборванка помешенная, — ударил он словами. — От тебя, небось, даже мать отказалась.
Фразы, как ядовитые жала, были брошены наугад, но попали в цель. Девочка на секунду застыла, а потом как будто сжалась и уменьшилась в росте.
— Убогая, — продолжил он.
А в следующее мгновение оказался лежащим в пыли. Он мог поклясться, что не видел, как она двигалась. Но в один миг ее лицо очутилось совсем близко. Девчоночьи черты заострились, сделавшись пугающе хищными. Плечи, в которые вонзились ее ногти, прострелило острой болью. А бездонные черные глаза смотрели в упор. И не просто смотрели — затягивали в могильную темноту. На ярком и жарком солнце неожиданно стало холодно, звуки стихли, превратившись в давящий гул. Все цвета померкли до грязно-серого оттенка и с каждой секундой становились все более блеклыми.
Ганибал не сразу понял, что его беспокоит. Какая-то навязчивая мысль отвлекала от работы. Тяжелый молот все медленнее бил по раскаленному металлу, пока рука не остановилась вовсе. В кузне все было спокойно и на своих местах. Тишину нарушало лишь привычное потрескивание огня.
Деревня сменялась деревней, одна кузня — другой. Неизменным были лишь тяжелая работа, огонь в печи да Агата, сидящая в углу и натирающая костяные рукояти кованых ножей.
Что-то долго нет девчонки. Отнести заказ нужно было буквально на соседнюю улицу, занять столько времени это уж точно не могло. Ганибал бросил инструменты и поспешил к двери, гонимый плохими предчувствиями.
Успел он чудом. Смертельно бледный, словно усохший мальчишка уже почти не дышал, выпитый хищной сущностью Агаты. Сдернув девочку с поверженного противника, кузнец широкой ладонью закрыл ей глаза.
Толпа вокруг притихла. Паренек, лежащий на дороге, судорожно вздохнул и тяжело закашлялся. Все мгновенно пришло в движение: раздались крики, плач, на вопли стали прибегать взрослые.
Не теряя ни минуты, Ганибал поспешил к тайнику. Он знал, что рано или поздно подобное случится, и потому везде, куда бы ни приехал, все самое нужное и ценное держал в одном месте.
Разгневанные жители деревни, подгоняемые суеверным ужасом, толпой ринулись к кузне. Дубинки, вилы, ножи. Кто-то приволок завалявшийся с войны меч своего прадеда. Никто из них и на миг не задумался о том, какие убытки принесет деревне их поступок, но все равно сожгли уже пустующую кузницу. Сам кузнец со своим дьявольским отродьем успел скрыться.
Очередная деревня, уже другая кузница, знакомая работа. Толька Агата стала еще более молчаливой и замкнутой. Она всегда знала, что не человек, вот только до конца не осознавала, что это значит. Не понимала, почему нужно остерегаться людей. Столкновение с реальностью оказалось тяжелым и болезненным.
Кузнец вздохнул. Благо хоть перестала задавать вопросы, неудобные и в большинстве своем безответные. Ему нечего было ей сказать. А после того как чуть не выпила паренька, сама о многом догадалась. Теперь все внимание и время уделяет своему маленькому увлечению — украшению оружия, что он кует.
Вот и сегодня она, не поднимая головы, над чем-то работала до самых сумерек.
— Что это? — склонился Ганибал над столом.
Он крутил в руках почти готовый нож с тщательно отшлифованной рукояткой и вырезанным на ней рисунком. Прямые линии пересекались и красиво завивались на концах.
— Не знаю, — буркнула Агата, собирая инструменты.
Ее пальцы все еще не зажили до конца после той злополучной драки. Потому движения были несколько неуклюжими.
— Очень необычный узор, — похвалил кузнец.
— Он мне приснился, — немного помедлив, призналась она. — Этот и еще несколько похожих. Каждую ночь после…
Не умел Ганибал успокаивать и красиво говорить, потому просто пожал хрупкое плечико.
— Не думай об этом, — дал он совет, которому никто из них последовать не мог.
113 год Мира
Одно из лучших его творений было обернуто в мягкой бархат и упаковано в небольшую деревянную шкатулку с именным вензелем.
Мог ли подумать Ганибал еще несколько лет назад, что его ножи и кинжалы будут стоить на вес золота? Он всегда работал на совесть, а теперь получил и признание. Конечно, не без помощи своего демоненка Агаты. Именно она из отличных ножей стала создавать произведения искусства. Сначала деревянные рукояти с изящной резьбой, потом костяные с ажурными рисунками; теперь узоры усложнились, в них очень красиво и гармонично вставлялись драгоценные камни.
Качество и красота сделали его богатым оружейником. Богатым и бедным одновременно. Он мог позволить себе все, но не имел на это права. Нельзя построить для себя добротный дом. Нельзя позволить себе завести постоянную любовницу. Нельзя насладиться успехом.
Все время новые деревни и города. Постоянные переезды. Никаких привязанностей. Такова цена его сделки с совестью. Но он заслужил и готов был нести этот крест всю свою жизнь. Вот только Агату было жаль. Что ждет ее?
Девочка подросла и расцвела. Темноволосая, темноглазая, смуглая. Разительно отличалась от местных жителей и потому старалась не попадаться посторонним на глаза. Высокая, стройная, гибкая. Двигается изящно и плавно, как хищник, кем и являлась. Молчаливая, серьезная, спокойная. Порой мурашки бежали по коже от ее безучастия к происходящему вокруг. Но только полный контроль над чувствами позволял ей держать своего внутреннего зверя в цепях.
Общая работа, совместное хозяйство и одна тайна на двоих. Страшная тайна. Смертельно опасная. Демонам не место в человеческих землях. Если откроется ее сущность, девочку никто не пожалеет. Испугаются опасного соседства, уничтожат угрозу. И как бы ни скребли от этого знания кошки на душе, Ганибал признавал, что угроза более чем реальная. Он сам не раз заманивал людей в свое временное пристанище и опаивал. Агата брала понемногу, осторожно, не оставляя следов, но брала. Гуляки наутро проспавшись, жаловались на больную голову и уходили, уверовав, что вечер прошел весело. А они собирали вещи и в очередной раз покидали насиженное место.
Как мать Агаты оказалась на человеческих землях, было загадкой, свет на которую теперь уже никто не прольет. А вот зачем, было очевидно. Полукровок ненавидели по обе стороны враждующих рас. Люди боялись, а демоны считали недостойными. Агата оказалась меж двух огней: не своя и не чужая.
С тех пор как пять лет назад ее кровь проснулась, им пришлось быть еще более осторожными. Они старались, а дальше уж как бог даст.
118 год Мира
Агата протягивала Ганибалу шкатулку с длинным изогнутым кинжалом. Он узнал его сразу — ее лучшая работа, которую она не соглашалась продавать. Агата создала его три года назад, сидя ночами над драгоценной рукоятью. Самое совершенное, что видел кузнец, а выбирать было из чего. Чистейшие драгоценные камни, причудливые незнакомые руны, цветные узоры, в краску для которых она добавила несколько капель собственной крови. Совершенство.