И вот тут случилось неожиданное.
Аристов, шагнувший к выходу из кухни, вдруг притормозил, повернулся неловко боком, и в следующий момент Сашкина физиономия была уже приплюснута к Алисиному кухонному столу его огромной заскорузлой лапой.
Она даже понять не успела, как это вышло у него так быстро и сноровисто. Рот открыла, попятилась к окну и молча смотрела, как корчится, согнувшись пополам, ее друг детства в сильных руках ее спасителя.
– Ты мне, мусор, тут не указ, – прошипел Аристов тихо, но страшно. – Я здесь не у тебя в гостях, а у дочки. Жизнь которой спас, между прочим, я, а не ты. Она сколько раз к тебе за помощью обращалась, паскуда ты мусорская, а?! И заяву катала с жалобой и тебе, и прокурорским? А вы что? А вы чхать хотели, да! О спокойствии своем печетесь да о премии. А девку на перо посадили тем временем. А ты додуматься не мог, откуда ноги растут, нет?
– Пусти! – засипел Сашка, лицо его сделалось багровым, и больно, и стыдно, наверное, ему стало. – Пусти!
– Отпустите его, Петр Иванович, – взмолилась Алиса. – Не надо так.
Хватка сразу же ослабла, через мгновение руки Аристова уже привычно сложились за спиной. Но взгляда с освободившегося Александра он не сводил. Нехорошего взгляда, настороженного.
– И что теперь?! – Сашка шумно дышал, потирая щеку и шею. – Думаешь, я тебе это прощу, да?!
– Мне на твое прощение, знаешь, что сделать хочется? – и Аристов тут же испуганно глянул на Алису. – Скажи спасибо, дочка здесь, а то бы я…
– Какая она тебе, к черту, дочка, урод?! – заорал Александр Васильевич Назаров, друг детства и их участковый по совместительству. – Придумала она историю, чтобы тебя из СИЗО вызволить, а ты попугаем ее повторяешь. Понравилось?
– Понравилось, – не стал спорить Петр Иванович, неожиданно широко зевнул и потопал к кухонной двери. – Спать я пошел, уморился очень. Утром переговорим кое о чем.
Это утрешнее «кое-что» стоило Алисе миллиона нервных клеток! Почему? Да потому что взялись они с утра поучать ее с обеих сторон. Начал, как ни странно, разговор Аристов.
– Вот, присаживайтесь, завтрикайте, – смешно коверкая слово, пригласил он Алису с Сашкой к столу. – Кое-чего приготовил.
Он нажарил картошки крупными кружками. В другую сковороду свалил отбивные, куски курицы, голубцы, все залил стаканом масла и томил теперь на медленном огне.
– Я так рано много есть не могу, – заартачилась Алиса. – Мне бы кофе, и покрепче.
Но новоявленный папаша осторожно усадил ее за стол, не слушая возражений.
– Тебе сил надо набираться, дочка, – выделив обращение специальным тоном, он с вызовом глянул на Сашку. – Такую операцию перенесла. А кофе врач тебе запретил.
– Чего это? – не поверил друг Назаров. – С чего ты взял?
– С того, что спросил перед выпиской, что ей можно, а чего нет. – Петр Иванович загрузил Алисину тарелку отбивными, куриной ножкой, прикрыл сверху все картошкой и поставил перед ней. – Пока ты там коридорные стены лопатками грел, я к врачу смотался и спросил кое о чем.
– И что?
Алисе вдруг стало интересно слушать этого пожилого дядьку, которого она неосторожным своим словом определила себе в отцы. Речь его была пускай и не совсем правильная, зато почему-то казалась верной и мудрой.
– Узнал, например, что тебе можно кушать, сколько нужно отдыхать, чем тебя пырнули, тоже выяснил, и чем это тебе может грозить в дальнейшей твоей жизни, – объяснил Аристов и сел с ней рядом.
Тарелку, которую он поставил перед собой, Алиса всегда использовала под окрошку и салаты. Она больше напоминала маленький тазик, в нее Аристов сгрузил все почти, что разогрел и приготовил. Сашку он обслуживать не стал. И тому пришлось самому готовить себе бутерброды и чай.
– Ты кушай, кушай и папу слушай, – пробубнил Петр Иванович с набитым ртом. – Я тут походил по двору, пока ты в больничке лежала, поговорил кое с кем… Тут такое дело, дочка, может, ты против будешь… Но я твоим отцом назвался в жилищной вашей конторе.
– Отлично! – просипел Сашка и стукнул кулаком по столу. – Отлично! Жила себе жила Алиса наша двадцать пять лет и вдруг папочку обрела в образе уголовника. Кто тебя просил языком молоть?!
– А мне спрашивать было некого, – резонно возразил Петр Иванович, деловито расправляясь с обильным завтраком, на уголовника он, похоже, не обиделся. – Мне работа нужна. О дочери заботиться надо, лекарства там всякие покупать, отдых опять же организовать ей летом. Ты разве поможешь мне с работой-то?
– И не надейся, – фыркнул Сашка и поерзал пальцами по щеке, которая вчера к столу была приплюснута. – Век помнить буду, как ты меня приложил.
– На здоровье, – покивал Петр Иванович, доел все, тарелку отправил, не вставая со стула, в раковину, посмотрел на Алису будто даже по-отцовски, строго очень, и спросил: – Ты мне вот что скажи, дочка, ты зачем в это болото полезла?
– В какое? Никуда я не лезла. О чем вы?
Она, конечно, поняла, о чем он, но решила немного повалять дурочку.
Как-то все очень стремительно стало развиваться в ее жизни. Жила себе жила после смерти бабушки в гордом и необременительном одиночестве, и тут вдруг бац – и отца вам нате, и жениха. Похоже, она к этому не совсем готова. С «папой», правда, как-то еще можно мириться, завтрак вон приготовил, о здоровье ее печется, об отдыхе летнем, болтает наверняка, но все же слушать приятно. Не было же папы у нее никогда, да и теперь вряд ли будет.
А вот что касается жениха!
Сашку она когда-то любила, спорить трудно. Но это было очень давно, да и перегорело все в ней. Кажется, перегорело.
Да, она скучала, когда его долго не видела. И даже бесилась, когда наблюдала, как они по двору со Светкой идут и на ходу целуются. И внимание его ей было приятно, и подарков от него ко дню рождения и другим праздникам она всегда ждала. И звонила, и в гости его звала, и даже в кино иногда с ним ходила. Но…
Но не представляла она себе их совместной жизни. Не видела ее в радужных мечтах. Кого угодно видела, о ком угодно мечтала, только не о нем в роли своего мужа.
– Ладно, – миролюбиво хмыкнул Аристов и посмотрел на нее с теплой улыбкой. – Не хочешь говорить, так я сам узнаю.
– Что узнаете?
– Узнаю, с чего это вдруг на тебя в твоем собственном доме напали. И не просто чтобы ограбить или как женщину тебя… Ну, ты понимаешь, о чем я? – он смутился.
– Понимаю, – кивнула Алиса, поражаясь мысленно тому, что грабеж и насилие Аристов считает делом обычным и простым.
– А напали на тебя, дочка, только лишь для того, чтобы убить. Мешаешь ты кому-то. Вопрос – кому? – Тут Петр Иванович резко качнулся в сторону притихшего, задумавшегося Сашки. – Может, бабе твоей она мешает, а, участковый?
– Бабе? – тот вздрогнул. – Какой бабе?
– Жене твоей, голова! – подсказал Аристов с раздражением.
– Светке?! Да ты что, рехнулся?! – возмутился Сашка. – На хрена ей надо убивать Алису?!
– Чтобы избавиться от соперницы, к примеру, – подсказала Алиса, мысль показалась ей не такой уж и безрассудной. – Устала она тебя ревновать ко мне, вот и…
Повисла напряженная тишина, в течение которой Сашка рассматривал их обоих неприязненным взглядом. Так смотрят на заговорщиков.
– Не было ее в тот день во дворе, – наконец проговорил он, вдоволь насмотревшись. – И дома вообще не было.
– И даже в городе! – недоверчиво фыркнул Аристов. – Кто ж говорит, что она сама заточку ей под лопатку воткнула?! Тут явно мужицкая рука работала. Нанять-то она его запросто могла.
– Кого его? – на раскрасневшемся разгневанном лице Назарова отчаянно заходили желваки.
– Убийцу, – запросто пояснил Петр Иванович, резво встал со стула, метнулся к плите и загремел чайником. – Дочка, чай будешь?
– Дочка! – со злостью фыркнул Сашка и даже плюнул себе под ноги, попал прямо на носок и еще сильнее разозлился. – Алис, скажи, чтобы он тебя так не называл, ну!
– Почему? – удивленно отозвалась она, с благодарностью взяла из рук Аристова большущую чашку чрезвычайно крепкого чая с лимоном и снова воскликнула: – Почему? Он мне если не по родству, то по возрасту как раз в отцы годится. Пусть как хочет, так меня и называет.
– Замечательно! – Сашка с силой шлепнул себя по ляжкам, обтянутым тренировочными штанами, он в них к ней ночью прибежал после ее звонка. – Папочка, значит! Ну, ну… Может, ты его и жить у себя оставишь, а?!
Он с ненавистью уставился на Аристова, снующего по кухне. Махнул в него рукой, будто оттолкнул, и снова повторил свой вопрос.
Алиса молчала, не зная, что ответить, а Петр Иванович неожиданно перепугался. Замер возле раковины с кухонным полотенцем в одной руке и с мыльной посудной мочалкой в другой. Уставился на Алису с мольбой и едва заметно головой помотал.
– Может, и оставлю, – произнесла она, снова неожиданно пожалев этого человека, волей дикого случая хлопотавшего теперь на ее кухне. – Мне одной, между прочим, страшно.
– А я?! – оторвал зад от стула Сашка. – А как же я?! Я могу…
– Да ты уж можешь! – замахнулся на него Аристов полотенцем и мочалкой, с которой в бедного Сашку полетели хлопья пены. – Сначала с бабой своей разберись, а потом к дочке клейся.
Они еще долго бухтели со злобой друг на друга, но голоса повысить ни один не осмелился, с ненавистью крысились, но тихонько. А Алиса тем временем размышляла.
Оставить Аристова она у себя, конечно же, может. Угрожать ее жизни и здоровью он не станет, не для того спасал. Обворовать тоже не посмеет, было время, не воспользовался. Чего тогда ей его бояться? Бояться его ей нечего. К тому же, если он устроится на работу в местный ЖЭК, ему выделят комнату в соседнем доме. Там все местные дворники по очереди жили до тех пор, пока работа им не наскучит. Аристов съедет, и она…
Стоп, а что, собственно, она?! Останется тут без него, его авторитетом заговоренная?! Если ее отцом он для всех назвался и дворником местным устроится, то никто ее тронуть, что ли, не посмеет? Хорошо, если так, конечно, да не верилось в это.