Здесь приложила руку к артефакту — лёгкий прокол, попадание капли крови, и калитка открылась. Я смогла пройти вперёд, за живую изгородь, и спокойно выдохнуть.
Как оказалось, ещё очень очень рано было расслабляться. Почти сразу за одной из беседок я заметила герцогиню с фрейлинами. Она о чём-то недовольно говорила, и я сделала шаг назад, чтобы не попасться под горячую руку, но налетела на полусухой куст — затрещали ветки. Леди Ириса заметила меня.
Красивая, ещё молодая, с тонким станом и роскошными волосами, собранными в высокую причёску. В дорогом наряде и сверкающих украшениях. В детстве она была для меня словно эльфийка — такая же красивая, с фарфоровой кожей и голубыми глазами, а сейчас…
Сейчас она мой главный кошмар.
Ириса одарила меня возмущённым взглядом, я собиралась уйти, даже развернулась, но в этот момент мне в спину донеслось:
— Стоять!
Застыла. Пришлось вновь встать лицом к её светлости, но чуть сгорбиться, чтобы скрыть под плащом кролика.
— Ваша светлость, — прошептала я, покорно опуская голову и приседая в глубоком реверансе. — Я прошу меня простить, у меня не было выбора…
— Ты! — шикнула герцогиня и, оглядевшись, подошла ко мне, схватила за локоть и буквально затолкала в тень беседки. — Как смеешь появляться здесь?
— Простите, — покорно ответила я. В общении с агрессорами и сумасшедшими главное во всём соглашаться, чтобы у них окончательно не сорвало крышу. В теории я это знала… на практике же, бывало, срывалась. — Виновата.
Раньше, когда была маленькой, ощущала липкий страх. Тогда я была не способна за себя постоять. Впрочем, сейчас мало что изменилось — от этих людей по-прежнему зависит моя жизнь, но сейчас я научилась не так сильно бояться.
Это временно. Просто нужно пережить. Осталось немного и всё решится. Либо я, либо она… либо шаман оказался прав.
Звонкая пощёчина пришлась по правой щеке. Ощущение, что царапины лопнули, и теперь вся кожа на лице заболела с удвоенной силой. Я тихонько застонала, бросив ненавидящий взгляд на леди Ирису, которую моя реакция взбесила ещё больше. Она будто упивалась моей болью.
— Я повторяю вопрос. Как ты смеешь появляться здесь, да ещё ходить по этой дороге с едва надвинутым капюшоном?
Она срывала на мне злость… Я её понимала, поэтому оставалось набраться терпения и выслушать её тираду с должным смирением. Герцогиня наклонилась, схватила меня за подбородок, провела ногтем по одной из царапин с таким лицом, будто ей самой это причиняет боль, но иначе она не умеет.
— Никто и никогда не вызывал во мне столько ненависти, как ты, Джесселин. Почему у тебя её лицо?
— Может, потому что мы близнецы? Вы меня носили под сердцем так же, как и её, — ответила невозмутимо, и герцогиня вновь замахнулась.
Но позволить себя вновь ударить я не могла, откинулась назад так ловко, что ногти герцогини прошли в миллиметре от моей кожи. Леди Ириса сжала кулак, но предпринимать новых попыток рукоприкладства не стала.
Но даже осознание, что она хотела вновь ударить, было болезненным. Не для моей самооценки, а для ребёнка, что жил внутри меня. Что каждый день надеялся на любовь, ласку и заботу. Мне отчаянно не хватало чего-то своего. Мне очень хотелось стабильности. Засыпать и просыпаться без страха перед завтрашним днём. Жить без бремени проклятия.
Когда-то в детстве, когда я поняла, что к чему, я мечтала, чтобы эта женщина смотрела на меня с таким же обожанием и любовью, как на свою любимую дочь — Эрелин. Я жаждала её внимания. Но время шло, и я всё отчётливее осознавала тщетность своих надежд.
Порой, когда я засыпала и закрывала глаза, уходила мысленно в своё воображение, где у меня есть семья, папа, мама и сестра… мы с сестрой играем, а потом нас вместе укладывают родители — целуют в лобик, желают добрых снов и говорят, что мы — их самые большие сокровища на свете.
Но всё это говорили не мне, а Эрелин. Мне доставалась лишь глухая ненависть от бессилия.
— Тебя пожалели и не убили, а ты… ты смеешь огрызаться, хотя в твоей жизни есть всё. Ты — свободна, сыта, одета… но всё время претендуешь на большее. Из-за тебя я и моя любимая девочка живём в постоянном страхе… Как же сильно я тебя ненавижу!
— Знаю, — отозвалась вновь с весельем. — И поэтому мне вас жаль. Эта ненависть вас когда-нибудь сожрёт.
— Или сожаление, — даже не пыталась иронизировать герцогиня и, подняв взгляд вверх, словно у самих небес спросила: — Ну почему мне не хватило мужества и отваги свернуть тебе шею ещё в люльке?
Вопрос был риторический. Отвечать на него я не собиралась.
Мне иногда казалось, что так действительно было бы легче. Для них, для меня. Но о своей жизни я не жалела. Жизнь, какая бы она ни была, — это высший дар. Она одна-единственная, нужно ценить каждый миг. Я ещё не совсем это умела, но надеялась, что научусь.
В будущем. Я стану сильнее.
— Если бы не ваша схожесть, было бы легче. Но ты украла не только всеобщее спокойствие, но и её внешность!
— Я не крала, — заявила с вызовом и инстинктивно приготовилась отклониться, ожидая новой пощёчины, но герцогиня сдержалась, лишь сжала сильнее кулак. — Это она кое-что украла у меня.
Мою магию…
Окружающие считали, что природа щедро одарила Эрелин не только красотой, но и магической силой — после восемнадцатилетия ей поступало несколько предложений весьма выгодного брака, но родители не торопились с выбором, отдали дочь в Раманскую академию магии… рассчитывали на брак с самим раманским принцем. И не прогадали.
Ей удалось пленить самого завидного холостяка Райвима!
Распространять и выставлять на всеобщее обозрение портреты королей и членов их семей запрещено, поэтому я не знала, как выглядит его высочество. Но слухи о нём ходили: невероятной силы маг, способный открывать порталы из любой точки, красавец, сводивший с ума всех леди Рамании, а также искусный воин с телом бога. В пятнадцать он сбежал в военную академию, гонимый славой отца, чтобы не быть в его тени, и уже в восемнадцать окончил её с отличием.
Но по слухам относился к этому так… играючи, словно к развлечению. Настоящей его страстью были даже не женщины, а магия. Он поступил в Раманскую академию, но, опять же, по слухам, бывал в РАМе нечасто. Самого выдающегося мага обучали личные наставники, с которыми он развивал три магических направления — зоомагию, боевое и артефакторное.
Ему сейчас около двадцати двух, он на последнем курсе академии и готовится заняться государственными делами.
Откуда я всё это знаю?
Эрелин… о, она с удовольствием рассказывала, как проводит вечера подле его высочества, как он сходит по ней с ума и даже сделал ей предложение — пока неофициальное, между ними. Всем этим она делилась с родителями и прислугой, но и мне доставалось — выплёвывала буквально в лицо, как жарки его поцелуи и как она тает в его объятиях.
— Ничтожная плата за то, что ты осталась жива, — заключила герцогиня и отвернулась, словно пытаясь взять себя в руки.
После короткого броска я вновь вела себя смиренно, напоминая себе, что сегодня сбегу. Обязательно!
— Не думай, что я — злодейка. Я имею право тебя отчитывать, — отчаянно пытаясь задушить свою ярость, сказала почти ровно леди Ириса. — И ты обязана была сегодня сидеть в часовне и не высовываться! Во дворец вот-вот прибудут гости.
Я вдруг вспомнила о Яре. Интересно, а он будет на маскараде? Вдруг он тоже один из приглашённых? Хорошо, что он не знает Эрелин и, соответственно, когда увидел меня — не узнал во мне герцогскую дочь. Иначе бы мне действительно было несдобровать.
Ну как же я сегодня не вовремя попалась ему на глаза, да ещё и без маски!.. Вдруг он увидит сегодня на балу Эрелин? Примет её за меня, а мне потом расхлёбывать.
Нет, не бывать этому! Я уже успею сбежать. И плевать, какие молнии будут метать их светлости.
— Я помню, вам просто следовало позволить мне уйти, но возможность наказать меня и выместить на мне злость оказалась сильнее здравого смысла, не так ли? — усмехнулась я и тут же присела в реверансе, пытаясь загладить покорностью свой тон. — Я немедленно покину вас.
Я попыталась подняться, но ладонь герцогини лежала на моём плече и сжимала до боли. Я поморщилась, и, казалось, только это и нужно было мучительнице.
— Ненавижу тебя, Джесселин, — устало откликнулась герцогиня.
Будто я это с первого раза не поняла… Она повторяет это как мантру при каждой нашей встрече, словно надеется, что когда-нибудь эти слова будут способны убить меня.
— Знаю, — тихо прошелестела я, накинула капюшон, скрывая лицо с горящей от пощёчины щекой, и поспешила другой дорогой к часовне.
Злостью ведома не только герцогиня, сейчас я тоже отчаянно пытаюсь её унять, крепко сжимая кулаки, так, что ногти впились в кожу. Мне не повезло родиться близняшкой в семье, где по закону должен быть один ребёнок. И не просто по закону, а из-за проклятия. Выживает только один. Я родилась второй, на десять минут позже.
Отец сжалился надо мной, не смог убить дитя. Он нашёл шамана, Кейна Эверуса, из Малоземья. Тот взглянул на меня, ещё младенца, и подсказал, как можно уберечь. Изменить судьбу. Полностью.
Мне не дали родовую фамилию, не занесли в родовую книгу, не оставили в комнате с сестрой, да ещё и магию дисбалансировали: в первые дни жизни мы с сестрой были неразрывно связаны, наши магические потоки пронизывали нас обеих, и это дало возможность переплести их таким образом, что большая часть силы утекла в Эрелин, а мне остались лишь крохи.
Подтверждение проведённому ритуалу — бусинка, введённая мне под кожу на лбу. Другие видят едва заметное сияние в форме полумесяца, но я отлично чувствую любые её колебания. И когда я нахожусь на грани того, чтобы изменить путь, выстроенный Кейном Эверусом — бусинка нагревается, причиняя мне боль.
Так было в младенчестве, когда отец решил оставить меня во дворце вопреки настояниям Кейна отправить меня в приют подальше от Хандербуга — я этого не помню, но мне рассказывала монахиня, что меня воспитала. Бусинка нагрелась, едва не убив меня, тогда-то меня и отселили. В герцогскую часовню, где была пристройка — там я и росла, не зная родителей.