– Но как же… – начала было я, Натан взглядом остановил меня и продолжил:
– Эльф может состоять в обоих браках одновременно. Мужчина может состоять в нескольких браках для потомства. Браки для потомства заключаются только на определенный период. Иногда бывает так, что эльф влюбляется в партнера по браку для потомства, в таком случае они могут оформить сразу два брака одновременно друг с другом. Но оба вида описанных мной браков могут быть расторжены.
Есть еще один тип брака – полный. Это как два вида браков, но с условием нерасторжения. Тут нет никаких контрактов, никаких документов. При таком браке два эльфа начинают считаться единым существом с единым имуществом, единым мнением. Слова одного автоматически считаются словами второго. Конечно, это бывает крайне редко, так как мало сочетания генетических данных и личностных предпочтений, нужно, чтобы оба эльфа были уверены в вечности своих чувств.
Я представила такие отношения и даже слегка задохнулась от картины, описанной наставником. Мне показалось, что даже история Ромео и Джульетты слегка тускнеет на фоне нескольких скупых слов Натаниэля. Но тут мне пришла в голову одна мысль:
– Это получается, что у моих детишек нет нормальных мам и пап?
– Настя, ты молодец! – радостно похвалил меня эльф. – Я всегда рассказываю об этом ученицам, но далеко не каждая подумала о детях в опекаемой группе. Как правило, на первом месте идут романтические мысли, оценка потенциальной возможности создания такой семьи, но лишь немногие подумали о своей работе. Теперь к вопросу: а что такое норма? Норма у всех своя. Даже такая система браков – это не всеобщая норма для эльфов. Есть страны, где мужчины женятся на нескольких женщинах, а затем среди всех рожденных детей оставляют в живых самых лучших. Есть страны, где выбор партнера делает семья на основании генетических карт, но этот брак заключается на всю жизнь, и совершенно игнорируются взаимоотношения между мужем и женой. На фоне всех этих норм – наш вариант не самый жестокий, согласна?
– Мда, друг, – сказал Тихон, уставившись в полупустую кружку из-под пива, – ты попал. Все у тебя в жизни как-то наперекосяк.
– Да ну ладно тебе, – пробормотал я, пытаясь собрать мысли в кучу. Пиво, коньяк, снова пиво. Я изрядно поднабрался. – Когда это у меня было наперекосяк?
– Я так и не понял, зачем ты пошел в полицию. С твоими мозгами тебе надо было идти на юридический, сейчас бы, как твой отец, уже ставил бы всех остроухих раком в суде. Да и для девчат выглядит престижнее, особенно для людей.
– Тихон, ты знаешь, когда я два года назад шел поступать, я меньше всего думал о том, чтобы нравиться человечихам. Эмм… людихам… – я запутался в словах и никак не мог подобрать нужный термин.
– Понял я, понял. Значит, говоришь, эльфийская воспитательница… А не пойти бы тебе в детскую комнату милиции?
– Зачем? – от неожиданности я даже немного протрезвел. – Соплякам мозги вправлять? Травку отбирать? Слушать вопли родителей: «Мой сынок не такой! Он послушный!»?
– Ты не понимаешь, папенькин сынок. У тебя такой батяня мировой, – Тихон сильно посмурнел и замолчал.
– Э нет, раз начал, то давай заканчивай. Почему именно в ПДН? Там постарше, поопытнее нужны, желательно со своими детьми, чтоб понимали проблемы современной молодежи. Туда, наверное, одни люди идут.
Тихон оживился, словно я случайно набрел на его любимую тему для разговора. Так оно и оказалось.
– Ты думаешь, что малолетним разгильдяям еще один нравоучитель нужен? В детскую, конечно, попадают и сироты, и заброшенные дети, которым воспитатель и жалетель требуется, но таких там мало. И их достаточно быстро находят органы опеки и забирают в детдома. Большая часть детей – из приличных семей, знаешь, где в холодильнике йогурты стоят, есть отдельная детская комната, куда родители не входят, крутой телефон, шмотки и ни грамма внимания. В таких семьях родители следят только за оценками, их не волнует, чем ребенок занимается в свободное время, о чем он думает, чем живет. Чаще всего они просто откупаются от своих детей. И ты думаешь, что таким оборзевшим подросткам с синдромом вседозволенности нужен зануда-учитель? Да ни хрена. От таких они сразу сбегают.
– Ну и кто же им нужен? – тихо спросил я, пораженный вспышкой эмоций у флегматичного медведя.
– Супермен! Образец для подражания! – воскликнул Тихон, не обращая внимания на окружающих. – Самый лучший способ воспитания – это показывать на своем примере, как нужно жить. И лучше всего для этого подойдет молодой спортивный оборотень, умеющий круто бегать дорожки на паркуре, бегать, стрелять и остроумничать. Который сможет показать, что быть крутым – это не значит пить, курить, нюхать, клеиться к девчонкам и бить морды прохожим. Круто – это защищать слабых, быть сильным и подтянутым, быть романтичным и умным. Понимаешь? Ну и твоей воспитательнице это тоже понравится, у вас сразу появится общий интерес, общая тема для разговора. И ты уже не мент с полосатой палочкой, а опора и надежда современной молодежи.
– Ну ничего себе, Тиш, вот это монолог! Но это только в твоем представлении все так, а на деле им, может, нафиг ничего не надо.
Тихон поднял на меня тяжелый взгляд и сказал:
– Я там был, Стан, я прошел все это. Мне повезло, я попался на глаза такому вот молодому менту, он меня и вытащил. Я едва-едва успел взяться за ум, закончить школу нормально и поступить в универ. Сам я не возьмусь за такое, у меня своих две девчонки, и я не хочу разрываться между родными детьми и чужими. Но тебе такое под силу, особенно если твое увлечение человечкой не пройдет. Даже наоборот, тебе это нужно.
Я задумался:
– Тихон, я проработал всего неделю, думаешь, меня переведут?
Медведь расхохотался, чуть не подавившись пивом:
– Знаешь, весь наш выпуск делал ставки, сколько ты продержишься регулировщиком. Почти все ставили даже не на дни, а на часы, но кто ж знал, что тебе так подфартит в первый день с погоней? Так что не думаю, что для кого-то твой уход будет потрясением. Тебе, кстати, нужно будет пройти дополнительные курсы по подростковой психологии и ювенальному праву, думаю, ты за пару недель управишься.
И правда, зачем я пошел в регулировщики? Понятно, что это такой первый этап, обкатка, и через неделю-две меня бы перевели на другой фронт работы. Но почему я вообще пошел в милицию? Сегодняшний я уже не понимал.
В понедельник я развил бурную деятельность: написал прошение о переводе на работу с молодежью, сразу записался на нужные курсы и, о чудо, курсы по подростковой психологии будут проходить в Педагогическом университете по вечерам, значит, я смогу видеться с Настей уже оправданно. Пришлось выдержать нотации от руководства на тему безалаберной и безответственной молодежи, ехидные шуточки отца и подколы приятелей, но оно того стоило.
Мне нужно отработать на участке еще неделю, затем на неделю меня возьмут на стажировку в детский отдел милиции, и к концу стажировки нужно будет сдать зачет по новым курсам.
Понятно, что такая схема перевода использовалась только для оборотней. Человек бы обучался не менее полугода, да и его прошение приняли бы только через пару месяцев работы. У каждого своя специфика, свои плюсы и минусы.
Я с трудом дождался конца смены, минутная стрелка словно застыла на месте. И ровно в семнадцать ноль-ноль я помчался в участок переодеться, чтобы успеть зайти в Педуниверситет вместе с Настей.
Высмотрев, а точнее, вынюхав ее в толпе, я подобрался поближе и пошел сразу за ней. По мере удаления от основных улиц народу становилось вокруг все меньше, и вскоре мы остались практически вдвоем. Через пару поворотов она остановилась и развернулась, уставившись мне прямо в глаза:
– Вы преследуете меня? У меня нет денег!
Я от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Она прищурила глаза и удивленно, сбавляя напор, сказала:
– Ой, да вы тот полицейский! Вы еще тут на лестнице заснули, а я вас испугала. А вы снова в университет?
– Э-э-э, вы меня помните?
– Конечно, я же воспитательница, – и она провела рукой вдоль блузки и юбки, мол, посмотри на форму, дурак, – нас обучают запоминать лица. Так вы в университет идете?
– Я… да. В университет. У меня тут вечерние курсы с сегодняшнего дня.
– Здорово! У меня тоже.
– А у вас во сколько заканчиваются занятия? Я бы мог проводить вас вечером, а то мало ли что, – я, наверное, слишком торопился. Надо сначала пообщаться подольше, вечером дождаться ее и невзначай проводить до общежития. Вот я осел, никак не перестроюсь на ее ритм жизни.
– Нет, не нужно, тут мне недалеко. Вы, наверное, и так устаете на работе. Ой, мне пора бежать, – и она поспешила в университет.
Я в несколько прыжков догнал ее и, продолжая идти рядом с ней, сказал:
– Меня, кстати, Стан зовут.
– Очень приятно, а меня – Настя. Мне пора, до встречи, – кивнула Настя и нырнула в здание.
Я потоптался в растерянности у входа и побрел искать свою аудиторию. Что ж, знакомство прошло не так уж и неудачно. На троечку.
Я все-таки дождался Насти после занятий, притворившись, что сам только что закончил, и пошел ее провожать. Но разговор не задался: девушка была какой-то вялой, необщительной. Я было подумал, что ей неприятно мое присутствие, но потом заглянул ей в глаза.
Остекленевший взгляд, отсутствие какого-либо выражения на лице, мышцы рта расслаблены так, что кончики губ опустились. Если бы я не знал, откуда она идет, подумал бы, что она либо обкурена травкой, либо загипнотизирована.
Я встал перед ней, перегораживая дорогу. Она молча остановилась. Никакой реакции: не посмотрела на меня, не спросила, в чем дело, не попыталась обойти.
Резкий хлопок прямо перед ее лицом. Она вздрогнула и наконец посмотрела на меня:
– Стан? А что ты тут делаешь? И где это мы? – Настя была явно напугана.
– С тобой все хорошо? – я всмотрелся в ее глаза, зрачки сузились, уголки губ приподнялись в привычную полуулыбку. Это была не травка. Да и я бы учуял ее запах, даже если бы она просто прошла мимо курильщика. – Мы с тобой вдвоем идем от университета уже минут десять. Ты словно спала с открытым