— Поможем… Я сама, лично, помогу… А можно и вместе писать. Коллектив — это, отец, сила! Нравишься ты мне, Аркаша… По рукам?
— Я… я с удовольствием, — пробормотал Аркадий Борисович.
Пристяжнюк встала и заходила по кабинету.
— Это хорошо — диссертации, — сказала она. — Пора, пора заняться наукой, а то текучка совсем заела…
— Сложно… и я думаю, что… — начал Аркадий Борисович.
— А как не! Конечно, сложно! Ну, давай, отец, по этому случаю, — Пристяжнюк полезла в шкаф, достала две маленькие стеклянные баночки и аптекарскую бутыль. — На работе, конечно, нельзя. Я сама это строго пресекаю, — она налила в баночки. — Но в виде исключения… Держи! С2Н5ОН — она протянула Аркадию Борисовичу баночку и сама, крякнув, опрокинула свою.
На бульваре стоял газетный стенд. За стеклом висела свежая газета с портретом Ивана Сергеевича Травкина. Рот его на фотографии был широко открыт, под снимком была небольшая заметка с заголовком «Феномен».
На ближайшей к стенду скамейке сидели Иван Сергеевич и Безродный. У каждого в руках было по бумажке.
— Значит так… — говорил, глядя в бумажку, Безродный. — Она спрашивает: «Кто этот человек, который так скромно сидит за столиком?»… А вы что?
— А что я?.. Это она вас спрашивает.
— Правильно. А я ей, значит: «Это Иван Сергеевич Травкин — наш гость из города Верхние Ямки?»… А вы что?
— А я?.. — Травкин, глянул в бумажку… — А я, значит, говорю непринужденно: «Родился я в 1921 году в городе…»
— Да нет, подождите… Мы же еще к вам не подошли… Она меня еще спросит: «Значит это и есть тот человек, у которого тридцать три зуба?»
— А я что?
— А вы: «Да, это я! Единственный в мире!»
— Точно!
— Ну, а потом я рассказываю свою автобиографию.
— Точно.
— Только вот… вот здесь, — Травкин ткнул в бумажку, — где я говорю про школу, я скажу, что когда мне было двенадцать лет, я поймал сома на сорок килограмм.
— Это не надо, — сказал Безродный.
— Почему?
— Ну, кто же этому поверит?
— Но я же поймал!
— Хорошо, хорошо, — улыбаясь, подмигнул Безродный, — не будем об этом.
— Вы, что — тоже не верите?! — возмутился Травкин.
Безродный снова улыбнулся.
— Иван Сергеевич, я сам ловлю всю жизнь. В нашей речке таких сомов не бывает. На пятнадцать я ловил, а больше не бывает.
— А как же я поймал?
Безродный вздохнул, взял Травкина за пуговицу:
— Иван Сергеевич, я, конечно, простой корреспондент небольшой областной газеты. Для меня выступить с вами по телевизору, а потом поехать в Москву очень большая честь и даже, может быть, поворот во всей жизни… Но я, Иван Сергеевич, человек честный и людей в заблуждение все равно вводить не позволю.
— Вы что же… считаете, что я хочу вводить людей в заблуждение? — вспыхнул Травкин.
Безродный не ответил.
— Хорошо, — заволновался Иван Сергеевич. — Хорошо! — Он полез по карманам, нашел в бумажнике фотографию, протянул ее Безродному. — Это что, по-вашему? На фотографии улыбающийся Травкин держал в руке огромную рыбину.
— Это щука, — сказал Безродный.
— Каждый дурак знает, что это щука… Вы скажите: сколько она весит?
Безродный вгляделся повнимательней, сказал:
— Три с половиной… четыре килограмма.
— Девять, — сказал Травкин.
— Ну, хорошо. Пять!
— Эта щука весит девять килограмм сто тридцать грамм ровно!
Безродный вздохнул.
— Вот так же и ваш сом, — сказал он.
Травкин как-то сразу успокоился, аккуратно положил фотографию в карман, сказал:
— В таком случае я выступать не буду.
— В таком случае и не надо, — сказал Безродный. — Правда дороже. — Они отвернулись друг от друга.
Директор завода безалкогольных напитков, в пижамных штанах и майке, сидел у себя дома перед телевизором и пил чай. Шла передача «На голубой огонек». Директор, широко зевал, слушая выступление неизвестного писателя.
— Известно, что новое содержание требует для своего выражения новой формы, но, с другой стороны, и новая форма требует для себя нового содержания, ибо нельзя новое содержание втиснуть в прокрустово ложе старой формы, так же, как и старое содержание нельзя вместить в рамки новой формы.
Анатолия Петровича не волновала эта проблема. Он встал и уже протянул было руку, чтобы выключить телевизор, когда вдруг увидел за дальним столиком физиономию своего старшего технолога Ивана Сергеевича Травкина. Анатолий Петрович протер глаза.
— Люба! — что есть мочи заорал директор и ахнул кулаком в стену.
— Чего ты кричишь? — донесся из-за стенки спокойный голос. — Мы уже легли, детей разбудишь!
— Включай телевизор! Ивана показывают!
— Ври больше!
Иван Сергеевич сидел за столиком перед чашкой кофе. Еще два десятка столиков стояли вокруг него. Между столиками двигались во всех направлениях телевизионные камеры.
Иван Сергеевич, держась за щеку, зубрил по бумажке:
— В последнее время наш завод, на котором я состою в должности старшего технолога, осваивает новый напиток под названием «Золотая осень». В его рецепт, как основные компоненты, входят сиропы и эссенции, полученные из свежих высококачественных фруктов и целебных растений, под условными названиями: «Утренняя прохлада», «Лепестки ландыша», «Грибная сырость»… «Грибная сырость»… «Грибная сырость»…
Иван Сергеевич заволновался и замолчал. Он некоторое время тупо смотрел на бумажку, потом порывисто встал и пошел к выходу.
— Вы куда, товарищ? Товарищ Травкин? — подскочила к нему помреж.
— Мне надо срочно послать телеграмму на завод!
— Тихо! Что вы? Какую телеграмму? Сейчас ваша очередь! — Помреж обняла Травкина и насильно повела к столику. — Потом! — сказала она, усадив Ивана Сергеевича, и быстро отбежала.
Люба и дети стояли возле телевизора и глядели на писателя, который все продолжал говорить:
— Поиск нового не должен зачеркивать старое… А старое не должно мешать поискам нового…
— Ну, вот, я же говорила, что ты врешь! — сказала Люба стенке. — Только детей взбаламутил. Нашел время шутки шутить!
— Погоди, погоди!.. — закричал директор.
На экране появился спецкор Безродный. Он стоял посреди зала. К Безродному подошла девушка-ведущая.
— Игорь, — сказала девушка, — скажите, пожалуйста, кто этот человек, который так скромно сидит за дальним столиком?
На экране показали державшегося за щеку Травкина.
— Видишь? — крикнул за стенкой директор.
— Молчи! — крикнула Люба, крепко обнимая за плечи своих сыновей.
— Папа?.. — умиленно прошептал Колька. — Наш папка!
— Это — донесся голос Безродного, — наш гость из города Верхние Ямки Иван Сергеевич Травкин, старший технолог завода безалкогольных напитков. Я писал о нем.
В кадре опять оказались девушка-ведущая и Безродный.
— Что вы говорите! — всплеснула руками ведущая. — Значит, это и есть тот человек, у которого тридцать три зуба?
— Да, это он! Единственный в мире! — сказал Безродный.
— Как интересно! — ведущая опять всплеснула руками, — Игорь, вы должны меня с ним познакомить!
— С удовольствием! — Безродный подвел девушку к Травкину.
— Иван Сергеевич, познакомьтесь. Это диктор нашего телевидения Нина Светлова.
— Мы уже знакомы! — взволнованно сказал Иван Сергеевич и встал. — Простите, мне нужно идти.
— Вот дурак! — сказал за стенкой директор.
— Сам дурак! — пробурчал Вовка. Ведущая не смутилась, весело сказала:
— Вы хотите нас покинуть? Хорошо. Мы вас отпустим, но только прежде вы должны рассказать о себе…
— Мне телеграмму нужно на завод дать… Я забыл сказать!.. Забыл…
— Вы хотите нас покинуть? Хорошо. Мы вас отпустим, но только прежде вы должны рассказать о себе…
— Мне телеграмму нужно на завод дать… Я забыл сказать. Забыл.
— Ну что же, — улыбнулась ведущая. — Вы можете сказать отсюда. Среди миллионов наших телезрителей, наверное, находятся и ваши друзья из Верхних Ямок.
— Что?! — испуганно спросил Иван Сергеевич. — Нас уже показывают? — В глазах его вспыхнул такой ужас, что Люба даже охнула.
— Ну, дает! — крикнул за стенкой директор. — Ну, артист! Это они нарочно так договорились!
— Помолчи! — крикнула Люба. — Мешаешь!
Иван Сергеевич, опомнившись, вдруг взмахнул рукой и, перестав бояться, закричал в телекамеру:
— Товарищ директор! Товарищ Иванов! Ты меня слышишь?!
— Слышу! — заорал у себя в комнате перепуганный директор.
— Слушай! — орал, как в лесу, Иван Сергеевич, — в «Золотую осень» надо добавить восемнадцать процентов «Грибной сырости»! Восемнадцать процентов! Я забыл!
— Слышу! — кричал директор. — Ты скажи, в какой бутылке?! В какой бутылке, Ваня?!
На экране вновь появилась ведущая.
— Итак, дорогие товарищи, — улыбнулась она, — на случай если товарищ Иванов не слушал сегодня передачу, просим сообщить ему, что в напиток «Золотая осень» надо добавить восемнадцать процентов «Грибной сырости». Правильно?
Травкин кивнул.
Зазвонил телефон. Иванов снял трубку, послушав, сказал:
— Большое спасибо… Я слышал…
Он положил трубку и тотчас же звонок раздался снова.
— Да?.. Да! Я слышал… Спасибо…
Люба и дети слушали, как Иван Сергеевич рассказывает о своей жизни.
— Детство свое я провел в Верхних Ямках. Я очень любил рыбную ловлю. Когда мне было двенадцать лет я поймал сома, — он посмотрел на Безродного, — на сорок килограмм…
В квартире Ивана Сергеевича раздался звонок. Люба запахнула халат и пошла открывать. За дверью стоял широкоплечий человек с окладистой рыжей бородой, чем-то напоминающий Малюту Скуратова.
— Вы супруга гражданина Травкина? — спросил он, пристально глядя на Любу глазами фанатика. — У меня к вам дело.
— Заходите… — неуверенно пригласила Люба.
— Там есть кто? — человек кивнул в сторону комнаты.
— Дети, а что вам надо? — спросила Люба.
— Тогда удобнее здесь… Я из краеведческого музея. Вы бывали в нашем музее?