– Ась?! – Пашка откровенно тупит, залипая на заднице той самой первокурсницы. Так откровенно, что у меня не остается сомнений – завтра он будет знать о ней всё и начнёт активно осаждать новую крепость. Ради очередной галочки в собственном отнюдь не коротком списке.
И тут надо, наверное, посочувствовать. Но я до сих пор не решил, кому.
– Не тупи, Стрелец. И не беси меня. Клуб, сегодня. Ну?!
– Тьфу, мля, – наконец, выдыхает этот придурок и, взъерошив волосы на затылке, расплывается в довольной улыбке. – Еху! Кто-то сказал клуб! У меня есть инфа о потрясающей, самой отвязной вечеринке уходящего года и, друг, клянусь тачкой, мы туда обязательно попадём! За мной, это мероприятие требует тщательной подготовки!
Пашка орёт на весь этаж, если не больше. Не замечая, как я откровенно морщусь от его трескотни о бабах, выпивке и о том, что кто-то предлагал ему парочку улётных препаратов для большего кайфа.
– Стрелец, мне по хрен кто, что и куда, – сжав его плечо, я обрываю новую тираду на полуслове. И притворяюсь, что не вижу знакомую тёмную макушку за углом. – Встречаемся в «Анубисе» в десять.
Глава 3
Рада
Нервничаю.
Я нервничаю. И мне плевать на то, что говорит сидящая передо мной студентка, мне всё равно на её скудные познания по истории мировой культуры и желание учиться. Я закрываю глаза на раздражающий последний айфон, время от времени сотрясающий стол своей вибрацией. И если она сейчас возьмёт его в руки и сделает очередное селфи с утиной жопой вместо лица – я промолчу.
Потому что все мысли, так или иначе, сворачивают в одну сторону. Выедают мозг, выворачивают наизнанку душу и да. Я нервничаю из-за них. Из-за свернувшихся в узел внутренностей от одного только насмешливого взгляда. От чувственной надменной усмешки и длинных пальцев, скользящих по небритому подбородку.
Сжимаю карандаш, со всей силой давлю на несчастную деревяшку. И ломаю его с едва слышным хрустом так внезапно, что вздрагиваю от неожиданности. Девчонка (её имя я забываю после первой же нелепицы, произнесённой надутыми филлером губами), смешно округляет глаза, нелепо хлопая длиннющими ресницами.
И снова хватается за телефон, словно там ей кто-то подскажет правильный ответ на простой вопрос из билета.
– Плохо, Нестерова. Завтра на пересдачу, – бросаю, не глядя на её вытянувшееся от обиды лицо. Пропускаю тот момент, когда глотая фальшивые (как и всё её тело) слёзы, она вылетит из кабинета, громко хлопнув дверью.
И с глухим стуком роняю на пол остатки карандаша, разжимая стиснутые в кулак пальцы. Бездумно глядя на красные следы на ладони. Плевать. Плевать на то, что эта дура спит с деканом нашего факультета, а меня ждёт неприятный разговор с ним в перспективе. Здесь и сейчас я понимаю только одно.
Я нервничаю. И фамилия у причины моей нервозности такая же холодная, как и его безразличный взгляд, скользящий по моей фигуре.
– Чёрт, – я закрываю глаза, считаю до десяти и обратно. И не могу отделаться от ощущения, что весь мой мир катится в Ад. Потому что губы всё ещё помнят его горячие властные поцелуи, а пальцы зудят от желания прикоснуться, зарыться в непослушные волосы на затылке. И я хочу прижаться ближе, раствориться в его обманчивой стуже, увидеть воочию тех демонов, что обещает его цепкий, пристальный, жадный взгляд.
Хочу так сильно, что мне становится откровенно всё равно, как это выглядит со стороны. К чёрту разницу в возрасте, мою попытку вырваться из-под опеки отца, самой зарабатывать на жизнь.
Меня пугают эти мысли. Меня они влекут. И в который раз, послав к чёрту всех и вся, я собираю вещи и вызываю такси. Мне нужно побыть одной, мне нужно поговорить с отцом, мне нужно…
«Ты бежишь, Вишневская. Как знакомо…»
– Чёрт, – вновь повторяю, криво ухмыляясь и роясь в карманах в поисках ключей от квартиры. Даже мысленный голос отдаёт ядовитыми нотками Градова. Пропитывает меня насквозь, сковывая по рукам и ногам. Не вытравить, не забыть, не вычеркнуть из памяти.
И это полный отстой.
Вечерний город сливается в серый туман за стеклом. Я не смотрю, куда меня везут, не разглядываю прохожих на светофоре и не ругаю водителя за излишнюю болтливость. Хотя именно она привела нас в пробку посреди пути, превращая недолгую дорогу до дома в бесконечную пытку. Вот только я вряд ли вспомню весь его поток сознания, лицо и номер его потрёпанной тачки.
Я рисую пальцем на запотевшем окне глупые рисунки. А мысли, как заколдованная карусель, вертятся вокруг случайно подслушанного разговора. Я знаю, Градов будет в клубе, он найдёт своё лекарство от ненужных, лишних желаний. И завтра он посмотрит на меня так же безразлично, как на всех своих бывших.
Почему-то от этого становится почти больно, и я машинально потираю грудь. В том самом месте, где заполошно бьётся сердце, отстукивая рваный, нервный ритм.
«Что не так, Вишневская? Ты же хотела этого? Хотела же, нет?»
Пробка растворяется через полчаса, когда я уже готова выйти и идти пешком. Пусть на другой конец города, пусть в дождь и слякоть, но так лучше, чем вариться в кислоте противоречивых эмоций. Но прежде, чем я успеваю открыть дверь, машина трогается с места. И через пять минут пустой болтовни ни о чём, такси тормозит у входа в огромный жилой комплекс. Расплачиваюсь с неунывающим водителем, честно завидуя его оптимизму, и обещаю поставить пресловутые пять звёзд в приложении.
Забывая об этом через пару секунд, пройдя мимо консьержа и поднимаясь в пустом лифте на десятый этаж.
Глава 4
Рада
Квартира встречает меня горьким запахом кофе и сигарет. Сбрасываю ботинки в прихожей, оставляю пальто на вешалке и, не глядя по сторонам, иду в сторону кухни. Точно зная, что нужный человек будет там. Как и всегда.
Как и сотни раз до этого. Привычки собственного отца я сумела изучить за эти годы лучше его личной помощницы. Она милая девочка, но влюблена в него как кошка. И мне её искренне жаль.
– Ты рано.
Ни приветствия, ни улыбки. Но любовь отца ко мне крепче, чем его табак. Я чувствую это в цепком взгляде, брошенном поверх ноутбука. И в том, что в термосе у плиты моё любимое какао, со сливками и цедрой апельсина.
Я улыбаюсь, устало и тепло. Наливаю драгоценный напиток в пузатую кружку и, обхватив её двумя руками, прислоняюсь бедром к столу. Пью, катая на языке мягкую сладость, и тихо отвечаю, на невысказанный вслух вопрос:
– Всё хорошо. Компания?
– Не сгорела и это не заслуга моих заместителей, явно, – в словах Александра Петровича Вишневского ни грамма иронии, но тонны сарказма. И я могу сдать на опыты Нестерову и парочку её подруг, чтобы поспорить – кадровые перестановки ждут детище отца со дня на день.
Своего второго ребёнка родитель оберегает не меньше, чем меня.
– Рада, ты помнишь о нашем договоре? – отец не повышает голоса, но у меня по спине скачет табун предательских мурашек, а какао уже не кажется самым вкусным на свете.
– Да, – вздыхаю, отставив кружку в сторону, и накручиваю на палец прядь тёмных волос. Этот разговор был не раз и не два, я знаю, о чём речь, знаю все перспективы, все «за» и «против». И осудите меня, но я признаю, что кроме прав и прочей ерунды у меня есть обязанности.
Например, выйти замуж за того, кто нужен отцу, и прожить с ним хотя бы пять лет в браке. А после…
«Делай, что хочешь, дочь. Я поддержу тебя в любом случае».
И за эту честность я люблю отца ещё сильней. Больше, чем за ненавязчивою опеку, за острые шутки в адрес моих коллег и студентов.
– Отлично, – Вишневский-старший кивает головой, вновь углубляясь в бумаги-сводки или что у него там. А я забираю чашку, термос и иду к себе в комнату. Чтобы упасть в мягкое кресло и закрыть глаза, давя непонятно откуда взявшиеся слёзы.
Мне не обидно, я не злюсь и не сожалею о принятых решениях. Но почему-то, отчего-то в этот раз всё острее и хуже. Так что пальцы зудят от необходимости что-то сделать. И залпом допивая любимый напиток, я набираю сообщение. Стираю и набираю вновь. И так по кругу, пока на номер телефона лучшей подруги не уходит короткое и лаконичное:
«Анубис. Сегодня. Прощальный кутёж».
В конце концов, вряд ли моему будущему супругу так важна эта долбанная невинность. Так почему бы не потерять её с тем, кого я выберу сама? С тем, кого я хочу, и плевать, сколько смыслов я вложу в это слово?
– Чёрт, – вздыхаю в который раз за этот день. Но уверенность в правильности происходящего давит любые сомнения в зародыше. И я распахиваю створки огромного шкафа-купе, не давая себе шанса передумать.
Не имея на это никакого права. Не-а, Вишневские не отступают. Только не сейчас.
Вопроса, что надеть не возникает, сегодня я решаю, как выглядеть и кого соблазнять. Я выбираю кожаные брюки, ярко-алый топ и ботинки на плоской платформе. Провожу по волосам расчёской, оставляя их свободной волной по плечам, и добавляю минимум макияжа на лицо. Так, что подведённая карандашом бровь темнеет на пару тонов, а губы вспыхивают тёмно-красным и выделяются на слишком светлой коже. И ровно в десять вечера я открываю дверь на условный стук, мимолётно прощаясь с отцом. Цепляю под локоть зазевавшуюся Иришку и скрываюсь в лифте до того, как она успевает открыть свой рот.
Только там, я смотрю на неё долгим усталым взглядом, и подруге хватает такта, воспитания и ещё какой-то там психологической херни, чтобы не задавать лишних вопросов.
Наверное, поэтому мы дружим до сих пор. И, наверное, поэтому мы расстаёмся после фейс-контроля в клуб, разойдясь как в море корабли. Иринка цепляет какой-то мрачного байкера, а я…
Я вижу того, о ком не могу перестать думать вот уже неделю с той памятной встречи в «Анубисе». Неосознанно облизываю губы, двигаясь в его направлении. Притягиваясь к Градову как магнитом. И у меня нет ни сил, ни желания сопротивляться, когда я оказываюсь так близко, что могу почувствовать на языке вкус его губ, вдохнуть его терпкий одеколон, обжигаясь о ледяной холод совершенно трезвых глаз.